– Почем?
Мэтр Думмеролль подбоченился, измерил Бёрджеса въедливым взглядом и сказал:
– Каждый деревянчик по пять фунтов. Злодеи по семь.
– Кто из них злодеи? И почему это они дороже?
– Злодеи – те, что с острыми усами и длинными носами. А дороже они, потому что их все берут. Выбирайте, мистер.
Бёрджес склонился к тележке и принялся разглядывать деревянчиков. Это было непросто: в куклах он ничего не смыслил, к тому же все они смотрели на него своими пуговичными глазами, и каждая будто умоляла выбрать именно ее. Деревянчики не выглядели новыми – скорее, они выглядели так, словно прошли не одну театральную постановку, а некоторые к тому же побывали в крысиных зубах.
Злодеев Бёрджес отмел сразу же: ему и в обычной жизни хватало различных прохвостов, к тому же переплачивать за них он не собирался.
Прочие деревянчики напоминали вокзальную толпу, разве что у них не было чемоданов, но чем пристальнее Бёрджес всматривался в кукол, тем больше уникальных черт и особенностей замечал в каждой. Кого же выбрать?..
– О, у вас тут даже конс… флик есть!
– Да, Мистер Толстопуз, – кивнул кукольник. – Не знаю, зачем его сделал. Его никто не берет. Возьмете его, скину фунт. Заметьте: он злодей.
– Почему это флик у вас злодей? – возмутился Бёрджес. – Непоря… гхм… в смысле, скиньте до пяти – подарю его приятелю.
– По рукам. Еще кого-то присмотрели?
– Эту как зовут? – Бёрджес ткнул пальцем в грустную куколку-девочку с всклокоченными волосами и зелеными глазами-пуговицами. На ней были коричневое клетчатое платьице и шляпка из войлока. На покатых деревянных щеках алели два румяных пятнышка, а в левой скуле торчала шляпка гвоздя.
– Джули-лодочница. Я ее сделал из обломка выброшенной на берег лодки.
– Возьму ее и вот эту. – Бёрджес указал на еще одну куколку-девочку – в синем платье и с голубыми глазами-пуговицами. В отличие от Джули, эта печальной не выглядела, скорее строгой – будто вот-вот раскроет рот и велит: «Ешь свою печеную грушу, Хмырр! И не спорь!»
– О, моя любимая. Лиззи-с-чердака…
– Лиззи?! Да вы шутите!
– Вовсе нет. Так ее зовут.
Подивившись столь невероятному совпадению, Бёрджес заплатил, распихал кукол по карманам пальто и двинулся через рынок дальше в поисках мадам Пиммерсби. Кукла-Бэнкс и кукла-Лиззи должны были порадовать свои «оригиналы», но больше он рассчитывал, что третья кукла поможет ему разговорить некую таинственную мисс здесь, во Фли…
Едва ли не десять раз Бёрджес спрашивал у торговцев, мимо которых шел: «Мадам Пиммерсби. Где я могу найти мадам Пиммерсби?!», пока наконец не набрел на стоящие в глубине рыбного ряда три большие черные цистерны. Рядом с ними расположился прилавок, у которого в кресле-качалке сидела женщина средних лет в грубом кожаном фартуке поверх красного платья. Женщина обладала внешностью, в которой проглядывало нечто, что неуловимо делало ее похожей на мышь. Дама явно злилась: она играла в колыбель-для-кошки – ниточки в ее пальцах стремительно перескакивали, с каждой новой манипуляцией запутываясь все сильнее. В понимании Бёрджеса, ни на колыбель, ни на кошку ее плетения не походили – скорее они напоминали паутину, которую сплел очень пьяный паук.
Некий констебль и его сестра вечерами играли в эту игру вдвоем и, меняя нитки, он рассказывал ей о том, что произошло на его посту за день, а она передавала ему все те сплетни, что услышала от жены адвоката, у которой работала приходящей швеей.
Бёрджес мог бы помочь даме в кресле-качалке распутать весь этот нитяной ужас, но сейчас он мог думать лишь о том, что глядело на него слепыми мертвыми глазами.
На вывеске над прилавком значилось: «Удильщики Пиммерсби», а на самом прилавке лежало здоровенное страшилище, которое язык не поворачивался назвать рыбой. Вытянутое зеленоватое тело было лишено чешуи, но покрыто многочисленными утолщениями и шипами. В широко раскрытой пасти торчали длинные острые зубы-иглы, а из лба – продолговатый отросток со склизким серым комком на конце, который, вероятно, являл собой «фонарь». «Фонарь» не светился.
Бёрджес понял, что именно найдет у мадам Пиммерсби, как только попал на рынок – разумеется, о том, чтобы встретить здесь незнакомца из гостиницы и речи не шло. Он знал, что увидит рыбу, и его, по сути, привело сюда любопытство – хотелось взглянуть на того, в чью честь взял себе прозвище человек, которого он искал.
Что ж, зрелище не просто оправдало, но и превысило все ожидания. Никакие изображения на вывесках или картинки в книжках не шли в сравнение с этим монстром, так сказать, вживую.
– Хочешь прикупить удильщика, красавчик? – спросила женщина, ни на миг не прекращая путать нитки.
– Ни за что! – вырвалось у Бёрджеса и, смутившись, он добавил: – В смысле, нет, мэм, не сегодня… просто…
– Полюбоваться заглянул?
– Можно и так сказать. Подумать только, эти страшилища водятся в нашем море!
– Водятся, да… Но они живут на невероятных глубинах, в кромешной тьме. Аххр! – гневно провозгласила торговка рыбой, и ее пальцы замельтешили еще быстрее. – Трескучая сетка! Ничего не выходит!
– Вам помочь? – сжалился Бёрджес. – Насколько я знаю, в колыбель-для-кошки играют вдвоем.
– Что еще за колыбель? У нас эта игра называется «Поймай треску». – На лице мадам Пиммерсби появилось удивленное выражение. – А ты разве знаешь, как управляться с этими дрянными нитками? Джентльмены обычно в такое не играют.
Бёрджес пожал плечами. Поднявшись на ноги, мадам Пиммерсби облокотилась на прилавок и выставила руки. С любопытством уставилась на Бёрджеса – что он станет делать? – и с легкой улыбкой кивнула.
Почесав нос, Бёрджес поддел две нитки, высвободил их из плетения, после чего одну натянул на указательный палец мадам, другую на безымянный. Картина чуть улучшилась, но до хоть немного симметричного узора было еще далеко.
– А как вы их ловите? – спросил он. – Ну… удильщиков.
– О, их ловит мой братец. Он погружается на своем рыбацком батискафе и расставляет донные сети.
– А этим фонарем оно… он… рыба приманивает других рыб?
– Верно. Он называется «иллиций». Есть поговорка: «Видишь свет на дне – где-то рядом пасть».
Тут в одну из цистерн что-то ударилось. Она вздрогнула и отдалась звоном. Бёрджес дернулся и повернул голову, на миг прекратив расплетать паутину.
– У вас там живые?
– Продолжай, красавчик. – Мадам кивнула на свои руки, и, когда Бёрджес вернулся к ниткам, ответила: – Там у меня три живых удильщика – они больше этого раза в четыре.
– Шакара! – воскликнул Бёрджес. – А зачем ваш брат их ловит?
– Ну, они же вкусные. Неужели не пробовал?
– Н-нет.
Мадам Пиммерсби помолчала. Она не глядела на нитки, а вместо этого рассматривала Бёрджеса так пристально, что ему стало неловко.
– Нечасто на Якорную площадь заносит таких… хм… интересных джентльменов. Как зовут?
– Кенгуриан Бёрджес, – осторожно представился Бёрджес, надевая на пальцы мадам Пиммерсби петельку за петелькой. Любопытство торговки рыбой показалось ему очень подозрительным – что-то за ним точно крылось.
– Я сразу поняла, что ты не с нашего берега – не похож ни на моряка, ни на рыболова. Откуда к нам заплыл?
– Издалека, – уклончиво ответил Бёрджес.
– Видать из мест, где водятся красавчики. А где остановился?
– В «Плаксе».
– О, у Альберты. Я пришлю ей пару кусочков удильщика – пусть приготовит для тебя.
– Но, мэм, я не…
– Не спорь, красавчик. Я хочу угостить тебя – это подарок за то, что помогаешь мне с моим затруднением.
– Не положено, мэм, – машинально ответил Бёрджес, на миг забыв, что в лексиконе его вымышленной личности отсутствуют различные «положено» и «не положено».
Мадам Пиммерсби рассмеялась.
– Экая важность! Мне нравится. Поверь, дорогой, тебе и твоей миссис придется по вкусу удильщик.
– Какой еще миссис?
– Значит, нет миссис? – лукаво прищурилась торговка рыбой. – Как интересно…
Бёрджес покраснел и потупился. Не смея поднять взгляд, он продолжал распутывать и плести, и в какой-то момент узор стал походить на звезду.
– Может, знаете, мэм, где тут еще обитают удильщики? Но мне нужна не рыба. Я уже был на Длинном причале и в лавке, где продают сети, но это не те удильщики.
– Не рыба? – задумчиво спросила мадам Пиммерсби. – Загляни в «Боль-в-ноге» – это харчевня. Там постоянно собираются местные лентяи – вечно судачат об Удильщике, Подлеце, Чернобрюхе и о прочих…
Бёрджес сдвинул брови на переносице и замер, сжимая нитки в кончиках пальцев.
– Это прозвища? Похоже на клички, которые берут себе шушер… различные темные личности.
– О, это и впрямь темные личности. – Мадам Пиммерсби явно не желала о них говорить. Она будто бы неловко чуть сдвинула ладони и коснулась руки Бёрджеса. – Ты ведь только приплыл, красавчик, и ничего здесь не знаешь, так? А ведь я могла бы показать тебе берег – у нас есть очень много прелюбопытнейших мест.
Бёрджес задумался: «Если поиск снова обернется пшиком, может быть, мне действительно пригодилась бы помощь кого-то из местных…»
Наблюдая за ним, мадам Пиммерсби сложила губы в самодовольной улыбке.
Нитка за ниткой оплетала пальцы женщины, и Бёрджес вдруг почувствовал, что впутывается все сильнее. И не в колыбель-для-кошки, а в свои поиски, в этот берег, в жизни и страсти его обитателей. Он ведь рассчитывал, что все это займет от силы пару дней. Кажется, в этом он просчитался…
…Бёрджес прошел через арку с якорем и направился к виднеющемуся вдали большому коричневому дому с вывеской «Боль-в-ноге».
Каблуки стучали по дощатому настилу, который поскрипывал и проседал под ногами, котелок облепил туман.
Бёрджес пытался сосредоточиться на деле, но его все не отпускали мысли о странном поведении некоторых дам, с которыми он столкнулся во Фли. Сперва мадам Третч, затем мадам Пиммерсби. Прежде Кенгуриан Бёрджес, или вернее тот, кем он был недавно, вниманием женщин похвастаться не мог и сейчас не понимал всех этих знаков, намеков и прочих подозрительных жестов на незнакомом дамском языке. Обычно дамы старались отойти от него как можно скорее, не разглядывали его, никогда не интересовались его именем и уж точно не называли его «красавчиком».