Приходилось быть Кенгурианом Бёрджесом, и только взявшееся вдруг откуда-то упорство пока что не позволяло Хопперу сорвать накладные усы и вновь стать собой…
Когда он открыл дверь и вошел в гостиницу, все, что происходило там, застыло, как будто кто-то сделал фотокарточку. Как будто в гостиницу вошел не простой постоялец, а констебль.
Представившаяся ему сцена явно могла послужить иллюстрацией в либретто какого-нибудь водевиля.
Игла на граммофоне выпиливала из пластинки какие-то хрипы. Мадам Бджиллинг, отчего-то бледная и заплаканная, замерла на пути между стойкой и камином. У самой стойки стояли двое незнакомцев – судя по дорожным костюмам и чемоданам, новые постояльцы, перепуганные и взбудораженные. Но самое любопытное происходило у столика.
Боцман Бджиллинг, багровый от ярости, держал мистера Пинсли, заломив ему руку за спину и упирая голову последнего в столешницу. Лицо старика было искажено от боли и страха, и помимо этого, влажно блестело от вина, которое, судя по всему, незадолго до того в него плеснули. На столе лежала перевернутая бутылка, кругом растекалась багровая лужа.
– Что здесь творится?! – рявкнул Бёрджес голосом своей другой личности.
Первой пришла в себя хозяйка гостиницы.
– Брегор напал на Пинсли!
– Заткнись, Берта! – гаркнул боцман. – Этот выползыш старый пытался шулерить! Да у меня глаз наметан на такое, вот суну его рожей в камин – поймет, что не стоит карты слюнявить!
– Я… Я и не думал! – запротестовал было старик, и Бджиллинг с силой вдавил его лицо в стол.
Настроение у Бёрджеса после его неудачной прогулки по Моряцким кварталам было и без того не слишком благодушным, и все это сейчас вызвало у него предсказуемое раздражение.
– Отпустите мистера Пинсли, – велел он. – Немедленно!
Боцман не послушался.
– Кто ты такой, чтобы здесь приказывать, крыса береговая?
– Уши забились водорослями? Я не буду повторять дважды, крыса морская.
Бёрджес угрожающе шагнул к столу, и Бджиллинг, отпустив старика, схватился за бутылку, намереваясь использовать ее в качестве оружия.
– Брегор! – воскликнула мадам Бджиллинг. – Не надо!
– Я же велел тебе заткнуться! Совсем распустилась тут без меня…
Боцман качнулся и… приложился к горлышку, видимо, решив не тратить попусту остатки вина в бутылке. После чего отшвырнул ее в сторону, утер губы рукавом и, бросив уничижающий взгляд на Бёрджеса, направился к лестнице. При этом он так сильно пошатывался, будто ступал не по полу, а по палубе судна, попавшего в шторм.
Когда он поравнялся с супругой, та отшатнулась.
– Я буду у себя, – заплетающимся языком сказал боцман. – И приведи уже наконец девчонку. Будешь и дальше ее прятать, я тут все переверну кверху дном, поняла меня? Она моя… ик… моя дочь.
Пока он не скрылся на лестнице и его шаги не стихли, все присутствующие продолжали оставаться на своих местах, и лишь мистер Пинсли жалобно стонал, прижимая к груди руку.
– Благодарю, мистер Бёрджес, – прошептала хозяйка гостиницы. – Если бы не вы, он бы убил старика. Но будьте осторожны – Брегор не в себе, он явно затаил недоброе.
– Пусть себе таит, – безразлично ответил Бёрджес. – И пусть только сунется.
Мадам Бджиллинг с тревогой покачала головой и вернулась за стойку.
– Прошу прощения, господа. Ваши ключи. Номера 5 и 6. Вас проводить?
Новые постояльцы ответили отрицательно и поволокли чемоданы к лестнице.
Бёрджес подошел к хозяйке гостиницы.
– Мэм, что у вас тут с почтой? Мне нужно отправить записку в Тремпл-Толл.
– Почтальонов у нас на берегу не водится, но мистер Шпенглер должен утром доставить рыбу к Рынку-на-подошве, я могу передать через него.
Бёрджес кивнул и, достав из кармана блокнот с карандашиком, прямо на стойке принялся составлять письмо. Его вынужденное пребывание во Фли затягивалось – нужно было сообщить сестре: пока что он по крайней мере жив и здоров.
«Дорогая Лиззи…» – начал Бёрджес и задумался: писать «пока что» перед «жив» точно не стоило – это испугает сестру. Хотя ее, вероятно, больше заботит, не забывает ли он есть и носит ли шарф, который она связала. Наверное, она очень огорчилась бы, узнав, что шарфа у ее брата давно нет, и тот, окровавленный, где-то у бедолаги Бэнкса.
– Приходил посыльный с Якорной площади, – сказала, наблюдая за ним, мадам Бджиллинг. – Принес от Глэдис Пиммерсби филе удильщика – целый фунт. Также он передал, что Глэдис зайдет вечером – якобы у вас назначена встреча.
Бёрджес оторвал взгляд от письма и тяжко вздохнул.
– Она хочет показать мне берег, – проворчал он, – хотя я и так уже на него на всю жизнь насмотрелся.
Подписав послание сестре «твой Хмырр», Бёрджес зачеркнул и исправил на «твой Кенгуриан Бёрджес», затем сложил страничку блокнота в несколько раз и засунул ее в кармашек платья куклы Лиззи-с-чердака. Опустив куклу в заранее подготовленный бумажный пакет, написал на нем адрес, после чего протянул его мадам Бджиллинг.
Дело было сделано – оставалось надеяться, что кукла хоть немного утешит Лиззи и что сестра не отлупит его ею же, как только он окажется на пороге дома.
– Я буду в своем номере, мадам Бджиллинг.
– А я пока приготовлю для вас удильщика.
– Они и правда такие вкусные, как о них говорят?
Хозяйка гостиницы вскинула палец и важно заявила:
– Я могу приготовить вкусно даже башмак!
Проверять это у Бёрджеса желания не было – он и без башмаков за сегодня предостаточно изжевал кожи, с досадой покусывая губу…
Прежде, чем отправиться к себе и в усталости свалиться на кровать, Бёрджес заглянул в каморку на лестнице и оставил там куклу. На всякий случай, чтобы адресат понял послание, сунул в руку деревянчика свернутую трубочкой записку, в которой говорилось: «Марисолт от мистера Бёрджеса из № 14. Кстати, ее зовут Джули-лодочница».
Поднявшись на третий этаж, он прошел мимо тринадцатого номера, из-за двери которого доносилась пьяная песня, перемежающаяся угрозами свернуть кому-то шею.
В душе Бёрджеса поселилось нехорошее предчувствие – от этого злыдня можно было ожидать чего угодно.
Что ж, вскоре его предчувствие грозило воплотиться в жизнь. Но пока что, не зная об этом, Кенгуриан Бёрджес вошел в свой номер и, как был, в пальто и котелке, рухнул на кровать. В тот же миг, как его голова коснулась мятой полосатой подушки, он заснул.
Снились ему куклы, сидящие верхом на удильщиках. И сам он был такой же деревянной куклой по имени Мистер Красавчик. Пытаясь прилепить отклеивающиеся усы, Бёрджес гнался за остальными, не замечая ползущую и подбирающуюся к нему громадную черную тень в шляпе-двууголке и с шестью блошиными ногами…
…Ни намека на ветер. Море кругом застыло, и толстый ковер пыли в темноте казался мягким и пушистым – настолько, что кому-то даже пришлось бы подавить желание сделать шаг, перелезть через леерное ограждение и спрыгнуть вниз – во всю эту мягкость и пушистость.
Кому-то, но только не Кенгуриану Бёрджесу. Он ковры не особо уважал и валяться на них не любил – все же он не кот. Да и подобный прыжок окончился бы чем угодно, но только не мягкостью.
– Изумительное, не так ли? – спросила Глэдис Пиммерсби.
– Гм… вероятно, – поежившись, ответил Бёрджес.
На такой высоте ему было крайне неуютно, и он не понимал, зачем мадам затащила его на галерею маяка. Да и вообще, сперва они, казалось, бесконечно шли по мосткам прямо в море, затем мучительно долго поднимались по ржавой винтовой лестнице снаружи маяка. Столько сил – и ради чего? Этой серости?
Мадам Пиммерсби обещала показать ему нечто такое, от чего захватывало дух, но пока что дух Бёрджеса был захвачен скукой: это ведь просто море. «Любоваться видами» он предпочитал, стоя на твердой земле, хотя, по правде, и там глазеть на окрестности ему не особо нравилось.
– Вы не задавались вопросом, Кенгуриан, откуда берется вся эта пыль?
– Нет. Откуда?
Мадам подмигнула ему.
– Никто не знает.
На миг приоткрывшаяся шкатулка любопытства Бёрджеса захлопнулась с разочаровывающим стуком.
– Многие не любят наше море, но я нахожу его прекрасным, – продолжила спутница. – Сейчас штиль, море спит, но, поговаривают, что уже через пару дней оно пробудится. Тогда к нему лучше не подходить…
«Надеюсь, к тому времени я уже вернусь в Саквояжню, где нет никаких морей», – подумал Бёрджес.
Мадам взяла его под руку и повела по галерее. Далеко внизу на берегу из тумана проглядывали крыши домов. Моряцкие кварталы напоминали россыпь огоньков. Бёрджесу они быстро наскучили, и его заинтересовали темные стекла фонарного помещения, вдоль которого они шли. На миг ему показалось, что там кто-то есть, но, приглядевшись, он с облегчением понял, что это всего лишь их с мадам отражение.
– А почему маяк заброшен?
– Ходят слухи, что Адмиралтейство разжаловало смотрителя после того, что произошло пять лет назад. Ему на смену никого так и не прислали.
– А что произошло?
– Он сел на мель.
– Он?
Мадам Пиммерсби остановилась и кивнула, указывая на что-то в море.Бёрджес пригляделся. Сперва он принял то, что увидел, за торчащий из пыли кусок скалы, но затем до него дошло, что там, вдалеке, стоит черный пароход.
– «Гриндиллоу», – сказала мадам Пиммерсби, и он вздрогнул.
«Это ведь корабль с билета, который мы нашли в вещах Няни!»
Скука мгновенно рассеялась. Бёрджес стал собранным. Освободившись от хватки мадам, он подошел к ограждению и схватился за перила.
– Что это за корабль? Откуда он тут взялся?
Мадам встала рядом.
– Его владелец кто-то из Саквояжни. Он перевозил пассажиров и некоторые… кхм… грузы.
– Грузы?
– Шмугель, Кенгуриан. Об этом на берегу все знали. Прежде, чем идти в Саквояжню, «Гриндиллоу» причаливал здесь. Шмугель разгружали, а уже потом, чистеньким, он шел дальше. Это продолжалось много лет, но однажды ночью смотритель маяка не включил фонарь, и судно встало там, где стоит и по сей день.