– Он ушел, – сказал Бёрджес. – И больше не причинит вам вреда.
Мадам Бджиллинг подошла к нему и, задрав голову, уставилась в его глаза.
– Это и правда не мое дело, – смущенно проговорил Бёрджес, – но мне показалось…
Мадам Бджиллинг неожиданно обняла его и разрыдалась.
Бёрджес неловко поежился, но она крепче прижалась к нему.
– Что вы наделали, мистер Бёрджес? – не прекращая плакать, провыла она. – Он вернется…
– Нет, мэм, я преподал ему урок.
– Он вернется и убьет нас… а Солти заберет на свой корабль…
– Не на моей смене, мадам, – сказал констебль Хоппер, неожиданно забыв, что он сейчас вовсе не констебль и что зовут его иначе.
***
– Ваш ход, мистер Пинсли, – сказал Бёрджес, глядя на старика.
Тот стрельнул глазами на лежащий рядом с рукой Бёрджеса револьвер и, вытащив дрожащими пальцами одну из карт, положил ее на стол.
– «Якорь».
– Неплохо, – кивнул Бёрджес. – У вас один, у меня один. Стало быть, кто первым найдет третий, тот и выиграл.
Пинсли кивнул и потянулся к колоде, но достать карту не успел.
На первом этаже появилась запыхавшаяся мадам Бджиллинг.
– Они идут!
– Сколько их?
– Много! Человек двадцать. Он позвал не только своих матросов, но и приятелей с баркасов…
Бёрджес не повел и бровью и партию не прервал.
– Тяните карту, мистер Пинсли.
– Но ведь они… это…
– Карту, мистер Пинсли. У меня складывается неплохая комбинация – не хотелось бы ее терять.
Неуверенно глянув на хозяйку гостиницы, мистер Пинсли вытянул карту, и Бёрджес выложил на стол четыре свои.
Старик присвистнул.
– Два «узла» и две «веревки»!
– Я же говорил, – усмехнулся Бёрджес. – Если у вас нет, чем их побить, забирайте.
Мистер Пинсли вложил в руку карты, а Бёрджес достал из колоды новые. Одной из них был «якорь»!
С улицы донеслись голоса. Кто-то попытался открыть дверь гостиницы, но, догадавшись, что она заперта, громыхнул в нее чем-то тяжелым. Затряслись ставни на обоих окнах.
– Открывай, Берта! – раздался крик. Голос принадлежал боцману Бджиллингу.
Мистер Пинсли так сильно затрясся, что стол, за которым они с Бёрджесом сидели, начал дрожать. Мадам Бджиллинг была белой, как мел.
В дверь снова ударили. Тем, кто пытался проникнуть внутрь, было невдомек, что ее заблаговременно забаррикадировали мебелью, сундуками и ящиками с кухни.
Звякнула цепь и грохнулась на землю сорванная кем-то в ярости вывеска. С улицы раздалась отборная моряцкая брань, и уши всех присутствующих на первом этаже гостиницы даже слегка подвяли, а затем боцман крикнул:
– Эй, чужак! Я знаю, что ты меня слышишь! Выходи!
Бёрджес даже не повернул головы, лишь тихо сказал:
– Мэм, вы должны быть не здесь.
Мадам Бджиллинг кивнула и, достав из кармана передника револьвер для охоты на чаек, побежала к лестнице.
– Мистер Бёрджес, может, и я… – начал было Пинсли, косясь на закрытые ставнями окна, но Бёрджес его прервал:
– Рано. Поглядите, что я тут вытащил со дна, мистер Пинсли.
С гордостью он продемонстрировал старику третий «якорь».
Тот швырнул карты на стол и в отчаянии запустил пальцы в седые всклокоченные волосы.
– Блистательно, мистер Бёрджес, но сейчас не лучшее время!
– Когда, если не сейчас? Нечасто мне так везет.
– Везет?! – глухо провыл Пинсли, не в силах оторвать взгляд от двери.
Тем временем стоявшие по ту ее сторону уяснили, что открывать им не будут.
– Тогда мы вытащим тебя наружу и утопим в море, ублюдок! – закричал боцман и принялся раздавать приказы своим людям: – Вы двое, идите к черному ходу, а вы, Роуп, Хескилл и Пэггс, к ходу в погреб. Мы зайдем отсюда. Тёрби, Шауб, ломайте ставни.
Судя по раздавшемуся следом треску, матросы взялись за ломы.
Штурм гостиницы «Плакса» начался. И только когда одна из ставен задрожала, Бёрджес сказал:
– Мистер Пинсли, сигнал.
Старик вскочил на ноги и, бросившись к лестнице, направился туда же, куда незадолго до того побежала и мадам Бджиллинг.
Бёрджес поднялся, взял револьвер и пустую бутылку.
На первом этаже крайне не вовремя появилась неугомонная Бланшуаза Третч.
– Я снова прошу вас, мистер Бёрджес! Позвольте мне вам помочь!
Уже в который раз Бёрджес отрезал:
– Идите в свой номер, мадам!
– Но я могу… Вы не понимаете…
– Сейчас не до вас! Запритесь наверху!
Пыхтя от негодования и обиды, Бланшуаза Третч развернулась и потопала вверх по ступеням.
И тут ставни на одном из окон сорвали. Следом слетели и другие. Внутрь полез здоровенный лысый матрос.
Может, вокзальный констебль Хоппер и не отличался хорошими манерами, но Кенгуриан Бёрджес был другим человеком и прекрасно знал, как нужно приветствовать гостей – даже незваных. Подскочив к матросу, он сказал: «Добрый вечер» – и опустил бутылку на его голову. Матрос провис тряпкой, которую забыли на бельевой веревке.
– Кажется, «Меро-мер» ударило тебе в голову, приятель…
Второй лезущий в гостиницу матрос получил рукояткой револьвера в лицо, взвыл и отпрянул прочь.
Не став ждать появления следующего, Бёрджес выглянул в окно и нажал на спусковой крючок – раз, другой, третий.
Эхо от выстрелов еще не рассеялось, но уже стало ясно, что по крайней мере одна из пуль напрасно растрачена не была. Кто-то завопил, жалуясь на простреленную ногу, – Бёрджес не хотел никого убивать и целился вниз.
Появление первого раненого пыл боцманских прихвостней нисколько не остудило, и их вожак заревел:
– Палите в него! Палите, парни!
Бёрджес развернулся на каблуках и ринулся к стойке.
Выстрелы загремели в тот же миг, как он за нее нырнул.
Зажимая голову руками, Бёрджес замер на полу. Над ним летели щепки, в воздухе висела пыль, одна пуля попала в рог граммофона, и тот отозвался болезненным звоном, другая сбила с крючка ключ.
Пальба прекратилась, но Бёрджес понял это не сразу – какое-то время грохот все еще стоял у него в ушах.
– Чего не палите?! – крикнул боцман.
– Да патроны вышли, сэр! – ответил кто-то
– Перезаряжайте!
– Так нет больше…
– Бестолочи! Всем «кошек» выдам! Лезьте внутрь!
– А если чужак снова палить начнет?
– Всех не подстрелит! Вперед, достаньте его!
Видимо, матросы были слишком тупыми, но они и правда полезли в окна, невзирая на риск получить пулю. Беда в том, что у Бёрджеса не было патронов.
Тем не менее ждать, пока его и правда достанут, он не желал. Выхватив из-за пояса дубинку, он выскочил из-за стойки и ринулся к матросам. В гостиницу уже пролез один, еще двое карабкались следом.
Здоровяк в полосатой вязаной кофте и дырявой шапке замахнулся железным крюком, который держал в руке, но Бёрджес успел первым. Дубинка прошлась по челюсти матроса, и он рухнул на пол как подкошенный следом за парочкой своих зубов.
Тут подоспели двое его приятелей, вооруженных ножами. Они были щуплыми, но быстрыми. Лезвия засверкали у лица Бёрджеса, и он попятился. Прыгнув к камину, Бёрджес схватил совок, торчащий в углях, дернул им в сторону нападавших, и их окутали туча пепла и россыпь рыжих искр. Раскаленные угли и зола достигли цели. Матросы заорали и замахали руками, у обладателя красной рожи и громадных волосатых ноздрей начала тлеть шапка.
Дубинка Бёрджеса утихомирила сперва одного, затем второго – навык глушить болванов он отточил за годы и даже считал, что в этом в Саквояжне ему нет равных.
С улицы внезапно донеслись сперва недоуменные крики, а затем яростная ругань. Кое-что там происходило, и Бёрджес знал, что именно, ведь именно он и придумал план.
То, что боцман Бджиллинг отправит часть своих людей к черному ходу и люку в погреб, было так же ожидаемо, как и то, что за прогулкой по лужам неизменно следует насморк.
Когда матросов у дверей гостиницы стало меньше, по сигналу мистера Пинсли из-под перевернутой лодки, лежащей неподалеку от входа, выбрались рыбаки под предводительством Старого Грэма и, зайдя со спины, напали на прихвостней Бджиллинга.
Рыбаков с ближайшего причала в помощь позвала сама хозяйка гостиницы: те уважали «добряцкую мадам Бджи» и решили отстоять «Плаксу» от «заплывшей матросни». Друзья мистера Грэма, да и сам старик оказались не робкого десятка – во всех смыслах: да, они были храбрыми, но их насчитывалось всего пятеро, и Бёрджес понимал, что долго они не продержатся…
Сверху прогремел выстрел, еще один. Это засевшая у окна в номере на втором этаже мадам Бджиллинг стреляла по матросам, которые пытался проникнуть с улицы в ее кухню.
Воспользовавшись тем, что матросы отвлеклись, Бёрджес побежал на кухню, но выходить за перекрытую ящиками дверь не стал, а вместо этого спустился в погреб через заранее открытый люк. Пробравшись меж рядами бочек с рыбой и стеллажами с винными бутылками, он взобрался по лесенке, ведущей к еще одному люку. Прислушался. Снаружи доносилась традиционная матросская ругань: что-то о бочках, трюмах и крысах.
– Мистер Пиммерсби, вы там как?!
– Трое жирных карасей, мистер Бёрджес! – последовал ответ. – Неплохой улов!
Крышка поднялась, и Бёрджес выбрался на улицу. У задней стены гостиницы в сетях трепыхались трое матросов. Рядом с люком стоял ловец удильщиков. Младшему брату мадам Пиммерсби, рыжему веснушчатому рыбаку, было лет двадцать, но свое дело он знал превосходно. Пиммерсби управлялся со здоровенными злобными рыбами, что ему были какие-то матросы.
Пристукнув дубинкой «карасей», Бёрджес повернулся к ловцу удильщиков.
– Еще раз спасибо за помощь, мистер Пиммерсби.
– Не стоит, мистер Бёрджес. В Кварталах давненько не было хорошей драки. Да и я не мог отказать сестре.
– Понимаю. Я своей тоже не могу отказать.
Больше времени на любезности не было, и, подняв дубинки, Бёрджес и Пиммерсби побежали к главному входу в гостиницу. За углом, у боковой стены, на земле в грязи сидели двое клянущих все и вся матросов. Один держался за простреленную ногу, другой прижимал ладони к боку.