– Спектакль, мисс Бишеллоу, – хмуро сказал Бёрджес. – Зачем он был нужен?
– Вы о чем? Какой еще?..
– Мисс Бишеллоу.
– Ладно! Вы меня раскусили! – Она опустила голову и трагично захлопала ресницами. На ее щеках появился легкий наигранный румянец. – Понимаете ли, мистер Бёрджес, я вас увидела этим утром, и вы сразу же привлекли мое внимание. Я узнала вас!
– Узнали?
– Сплетни быстро расходятся по взморью. Их разносят чайки. Здесь уже все знают о невероятном ночном сражении у гостиницы «Плакса». В Кварталах ходят разговоры о храбром чужаке, который в одиночку совладал с целой сотней злобных матросов, спас гостиницу от разграбления и заодно очаровал всех дам в округе.
Бёрджес поморщился.
– Не в одиночку. И матросов было всего лишь…
– Не отрицайте, мне все известно! И я желала лично убедиться, что слухи не врут, но я не ожидала, что вы намного более великолепны, чем говорят. Вы так непохожи на местный никчемный сброд!
Слуги мисс Бишеллоу что-то приглушенно заворчали, но она не обратила на это внимания.
– Нечасто в наши воды заплывает столь представительная рыбка, знаете ли. Я хотела подойти и представиться, но, понимаете, мистер Бёрджес, я слишком скромна для этого.
Бёрджес промолчал – Эдит Бишеллоу к скромности имела такое же отношение, как дворовой пес к партии в бридж.
– Прошу прощения за этот спектакль, – добавила девушка.
– Кажется, вам нужно просить прощения у ваших людей, ведь это им досталось.
– Переживут, – безразлично махнула рукой мисс Бишеллоу. – К слову, о спектакле, мистер Бёрджес. Прежде, чем разыграть мою милую невинную пьеску, я поузнавала о вас в Кварталах. Мне сказали, что чужак, прибывший на наш берег, ищет Удильщика.
Бёрджес напрягся. Мисс Бишеллоу продолжала:
– Вы были на Длинном причале, заглядывали в рыбацкую лавку, ходили к этой грымзе Пиммерсби. Но я знаю, что вы так и не нашли то, что ищете. Разумеется, вы не могли найти Удильщика – откуда этим грязным угрям знать о нем, верно? Никчемные, лишенные вкуса личности.
– Вы знаете Удильщика? – пытаясь скрыть волнение, спросил Бёрджес.
Мисс Бишеллоу улыбнулась.
– Пока нет, но сегодня вечером узнаю. И вы тоже. Вместе со мной. Я уже обо всем позаботилась.
– О чем вы, мисс?
Эдит Бишеллоу достала из-под манжеты две прямоугольные синие бумажки, которые оказались…
– Это что, театральные билеты?
Мисс Бишеллоу со счастливым видом кивнула:
– Пьеса «Свет фонаря», кошмарная городская легенда оживает на сцене ровно в полночь. Театр-варьете «Форр» ждет нас с вами этой ночью.
– Пье-е-еса? – разочарованно протянул Бёрджес – а ведь на какой-то миг он и правда поверил, что эта странная мисс знает, как найти Удильщика.
– Мы с вами идем в театр, мистер Бёрджес, и это не обсуждается, – твердо проговорила Эдит Бишеллоу. – Вы не можете мне отказать, потому что мне не отказывают, верно, Бёрк? Верно, Уорри?
– Верно, мисс Бишеллоу, – грустным хором отозвались оба типа в полосатых шарфах.
– Я заеду к вам в гостиницу за полчаса до полуночи.
Экипаж остановился у гостиницы. Бёрджес вышел и, мисс Бишеллоу сказала на прощание:
– Уверена, вы меня не разочаруете, мистер Бёрджес. Поскольку, да будет вам известно, разочарованная женщина страшнее сотни злобных матросов.
«Трудс» укатил в облаке пара и темно-красного дыма, и Бёрджес с тоской проводил его взглядом.
– Вы ступили на шаткий причал, мистер Бёрджес, – раздался голос хозяйки гостиницы, и Бёрджес обернулся.
У двери стояли мадам Бджиллинг и мистер Пинсли. Старик был снова одет, в руке он держал молоток и гвоздь – кажется, Пинсли собирался повесить сорванную ночью ставню.
Хозяйка гостиницы курила трубку и хмуро глядела на постояльца.
– Вы о чем, мэм?
– Держитесь подальше от Эдит Бишеллоу. Она – взбалмошная зубастая мурена и хуже всего, что ее отец – это Адмирал.
– Адмирал? Я слышал о нем.
– Конечно, слышали. Адмирал заправляет на берегу. Здесь ничего не обходится без его участия. И он терпеть не может тех, на кого обращает свое плотоядное внимание его дочурка. Каждого из ее предыдущих ухажеров сунули в мешок и сбросили в море на съедение крабам.
– Хорошо, что я никакой не ухажер, а значит, мне ничего не грозит, – возразил Бёрджес. – Вы ведь знаете мою историю, мадам Бджиллинг.
– Крабы, мистер Бёрджес. Крабы, крабы, крабы…
***
Ночью поднялся ветер. Он нес с моря пыль, и ползающие по воздуху клочья пытались пролезть в окно четырнадцатого номера, но ставни были закрыты, и пыль царапала их, шурша и нагоняя мрачные мысли.
Кенгуриан Бёрджес лежал в кровати и размышлял о том, что узнал.
Дело сдвинулось с мертвой точки. Удильщик был найден. Пока что, правда, не он сам, но Бёрджес уже выяснил, кто он такой.
Кто мог подумать, что именно поход в этот дурацкий театр вместе с невыносимой Эдит Бишеллоу поможет расследованию.
Бёрджес вернулся мыслями в театр – вернее в его полупустой, похожий на старый чердак зал. Он буквально не мог найти себе места в ложе для важных персон и все пытался понять, как именно там положено лежать. Но, видимо, два кресла с выщербленным лаком и заплатками на обивке, призванными скрыть дыры от моли, не были для этого предназначены.
Наконец он уселся и тут пожалел, что при нем нет свернутой в трубочку газеты, поскольку нечем было отбиваться от решившей воспользоваться уединенным местоположением ложи слюнявой мухи по имени Эдит Бишеллоу.
Свет в зале погас, заиграла музыка и началось представление. Когда подняли занавес, Бёрджесу предстали декорации, в которых смутно угадывались Моряцкие кварталы. А потом началось страшное – актеры запели. Но и это еще ничего – а вот когда они затанцевали…
«Еще и танцы – я этого не переживу!» – подумал Бёрджес.
Пьеса рассказывала о семействе рыбака, которое жило так бедно и голодно, что денег хватало лишь на выпивку главе, собственно, семейства. Злобный рыбак колотил женушку и маленького сына, которого отчего-то играл загримированный карлик. За любую провинность им доставалось, а они вместо того, чтобы дождаться, когда он заснет, оплести его сетью и сбросить в море, грустно пели о том, как им тяжко живется, и еще грустнее танцевали. Потом рыбак возвращался и снова их колотил – уже за то, что они не работали, а пели и танцевали.
Жизнь его жены и сына была полна трагизма, глупых песен и танцев, и Бёрджес все надеялся, что они наконец возьмутся за голову, достанут где-то револьвер и пристрелят его, как бешеного пса. Но сцена смеялась сценой, завывания сменялись выкидыванием коленец, и все оставалось неизменным.
А потом свет ненадолго погас. За это время кто-то топал по сцене, раздавались стук, скрежет и кто-то довольно громко выругался, когда очередную декорацию поставили ему на ногу.
Зажегся прожектор, и Бёрджес увидел, что на сцене теперь море – несколько рядов фанерных, грубо размалеванных волн, которые театралы за кулисами тянули из стороны в сторону, имитируя шторм. Грянул гром, сверкнула молния, а затем… появился он.
Бёрджес вскочил на ноги и взволнованно схватился за ограждение ложи.
Меж волнами появилась высокая фигура в плаще с пелериной и в черной маске, скрывающей всю голову, из макушки человека торчал длинный изогнутый крюк с фонарем. Фонарь мигнул и загорелся ярко-ярко.
Удильщик!
Мисс Бишеллоу, раздраженная тем, что Бёрджес заслонил ей обзор, велела ему сесть на место, и он тяжело опустился в кресло, не сводя взгляда со сцены.
Удильщик прошел меж волнами туда-обратно и затянул песню, в которой представился и рассказал о том, что он – вовсе не человек, а страшное порождение моря и шторма. Дух, пробуждающийся лишь когда слышит детский плач, и обретающий плоть лишь на мгновение – чтобы принести воздаяние жестоким людям.
«Ждите меня! Я иду, я в пути! Услышьте мои шаги, глядите на свет фонаря, он сведет вас с ума, заставит ко мне вас прийти. На свет фонаря! Я иду! Я в пути!»
Общий свет снова погас, вокруг Удильщика начали менять декорации. Рабочие сцены делали это недостаточно быстро, поскольку он снова повторил последний куплет. А затем еще раз и еще…
Наконец свет зажегся, и зрителям снова предстал дом рыбака. Жены его нигде не было видно, сам рыбак покачивался в гамаке и храпел с бутылкой в руке, а ребенок сидел у окна и плакал. В очередной грустной песне он молил, чтобы кто-то пришел и спас его. И кто-то пришел.
Раздался стук в дверь, она распахнулась, и Удильщик проник в дом. Он перерубил ножом один из узлов на гамаке, и рыбак свалился на пол. Проснувшись, глава семейства возопил и уже сжал кулаки, чтобы напасть на незваного гостя, но Удильщик зажег свой фонарь, и тот застыл.
Удильщик развернулся и покинул дом, а рыбак, как лунатик, потопал за ним. Мстительный дух завел его в море, и рыбак, ко всеобщей радости, утонул.
Началось второе действие. В нем были новый дом и новое семейство – на этот раз злобной швеи. Она измывалась над своей дочерью, которую играл все тот же карлик, но в другом парике. Несмотря на глупые косички, изображал девочку он неплохо. События разворачивались предсказуемо: швея била дочь, та плакала и танцевала, жаловалась на мать, и в итоге снова явился Удильщик. Он зажег фонарь и завел швею в море.
В третьем действии сюжет несколько изменился. В нем появились констебли. Они искали Удильщика и почему-то расхаживали повсюду с висельной петлей, используя ее, как собаку-ищейку, и приговаривая: «Петля найдет свою шею». Повсюду висели плакаты с изображением Удильщика, постоянно из разных окон вылезал судья в парике и повышал сумму вознаграждения за поимку убийцы. Но Удильщик был неуловим. Он завлекал в море все больше злобных родителей, а продавцы плеток и тростей для наказаний хныкали о том, что почти разорились.
Закончилось все тем, что толпа разъяренных горожан отправилась на охоту за Удильщиком. Они подкараулили его и принялись в него стрелять, но пули его не брали. И тогда он зажег фонарь. На этот раз вместо того, чтобы топить их, он пригрозил, что явится за каждым, кто будет бить своего ребенка, и исчез. Испуганные взрослые очнулись и разбрелись по домам, выбрасывая плетки и трости, а счастливые дети (в лице карлика и нескольких стоящих на коленях актеров) затянули песню о том, что ужасные времена побоев остались в прошлом и теперь у них появился защитник, который ни за что не даст их в обиду.