Бёрджес, как он и сказал Адмиралу, склонялся к тому, что имеет дело с обычным человеком и что все это просто байки жителей взморья. Может, сами дети и распустили слух о том, что грозный Удильщик наказывает злых родителей. А что, дети коварные – они на такое способны, а местные – народ доверчивый и суеверный.
К тому же Бёрджес знал, как подобные, с позволения сказать, легенды обретают жизнь. Вспомнить только байку про Разумный Чемодан, которая ходит на вокзале.
И паровозники, и перронщики, и чистильщики обуви, и даже хозяйка привокзального кафе, как и мадам Громбилль из бюро потерянных вещей, искренне считают, что в зале ожидания и на платформах можно встретить разгуливающий сам по себе чемодан. Чемодан этот, мол, появляется вдруг и из ниоткуда, а потом перемещается от скамейкам и к часам, от одного перрона к другому. Все ломают голову, что он задумал, и никому невдомек, что чемоданы, которые всякий раз называют тем самым Чемоданом, – разные. А все началось с того, что однажды один носильщик просто переставил чей-то багаж и забыл о нем, а потом кто-то всего лишь убрал его с прохода, чтобы не мешался под ногами…
Видимо, здесь имело место нечто похожее: Удильщик с какой-то своей целью похищал людей, а те оказывались при этом еще и плохими родителями. Так простое совпадение стало характерной чертой этого якобы мстительного духа.
Между тем, как Бёрджес ни вглядывался в моряка Финлоу, который сидел в глубине паба в одиночестве и поглощал эль кружку за кружкой, он не видел в нем ничего, что выдало бы какую-то его особенную сердобольность по отношению к детям. Если этот тип как-то и был связан с детьми, то лишь тем, что прогонял их со своего буксира, когда мелкие безобразники пробирались туда, в попытках стащить рыбешку-другую. Бёрджес своими глазами видел парочку подобных сцен за то время, что следил за моряком.
Между тем и на жуткого Удильщика он не смахивал. Скорее – на побитого штормами и горячительными напитками типа, прозябающего без какой-либо цели и смысла в жизни. В общем-то, он смахивал на большинство тех, кто проводил вечера в пабе «Старая Дева».
Бёрджес не обманывался: будучи вокзальным констеблем, он знал, что шушерники чаще всего прикидываются обывателями или, как говорил Бэнкс, «прячут липкие пальцы под перчатками». Дождавшись, когда Финлоу «отчалит» в паб, он проник на его буксир и обыскал посудину сверху-донизу. Ни костюма, ни маски, ни фонаря-«люминатора» он там не нашел. Это, конечно, ничего не значило – Финлоу мог спрятать все это где угодно на берегу.
К слову, о его приспособлениях…
…Прежде, чем начать слежку за Финлоу, в восемь часов вечера Бёрджес, как и обещал, отправился к вдове Рэткоу.
Еще только ступив на выщербленные доски настила, он уже почувствовал, что что-то не так, и ускорил шаг. Серый дом, стоящий на самом краю причала и напоминающий комок, свалявшийся из окружающей его пыли, выглядел еще более тоскливо, чем утром.
Тук… тук… пришвартованная у ведущей к воде лесенки лодка порой стучит об отбойник.
Кхр… кхр-р… со всех сторон что-то скрипит.
Еще и этот не стихающий шелест, похожий на шепот…
«И как здесь можно жить? – подумал Бёрджес, махнув рукой перед лицом в безуспешной попытке отогнать висящие в воздухе темно-серые хлопья. – Я бы тоже в этом доме сошел с ума…»
Пыль оседала на лице, лезла в глаза, от нее свербело в носу и першило в горле.
«Нет уж, лучше жить подальше отсюда. Страшно представить, что здесь творится, когда на море бушует шторм…»
Дверь была приоткрыта и, Бёрджес с тяжелым сердцем, преисполненным мрачного предчувствия, толкнул ее и вошел в дом.
В первый миг ему показалось, что в углу темной прихожей кто-то стоит, но на поверку «таинственная фигура» оказалась всего лишь пальто на вешалке.
– Мадам Рэткоу?! – позвал он. – Это мистер Бёрджес! Дверь была открыта…
Бёрджес вошел в гостиную.
Мадам, к его облегчению, все еще была жива, хотя и, очевидно, не ожидала его увидеть. Она сидела у большого окна в кресле. Окно было распахнуто настежь, ковер, мебель, и сама Регина Рэткоу кутались в пыль – кажется, она давно так сидела, учитывая, сколько пыли успело нанести…
Повернув голову, мадам округлила глаза, и на ее губах появилась тень улыбки.
– Вы пришли…
– Ну да, я же обещал.
Она захлопнула крышку карманных часов, которые держала в руке, поднялась и закрыла окно.
«Повезло, что я пришел вовремя», – подумал Бёрджес.
– Мне жаль, – сказала Регина Рэткоу, подойдя к нему.
Бёрджес приподнял бровь.
– Жаль?
– Я полагала, что у вас будут более важные дела, чем навещать какую-то… – Она отвела взгляд. – Я не приготовила ужин. Но я могла бы…
– Не стоит, мэм, я не голоден.
– Вы голодны, и это бы и слепой. Если вы обождете немного, я сварю что-нибудь. Вряд ли вы едите сырую рыбу…
– Мяу, – раздалось вдруг, и вдова застыла.
Бёрджес кашлянул.
– На самом деле я не отказался бы от ужина.
Регина Рэткоу вытянула руку и ткнула пальцем, указывая на карман Бёрджеса.
– Что это у вас там?
Бёрджес достал из кармана крошечного облезлого котенка. Котенок был серым, с огромными испуганными глазами и тонким хвостиком. Он явно голодал.
– Это кто? – испуганно спросила вдова.
– Я нашел это существо недалеко от гостиницы «Плакса», – признался Бёрджес. – Оно забилось в старый ящик и жалобно выло. Пришлось отогнать чаек, чтобы к нему подобраться, – думаю, они уже собирались его затыкать до смерти своими клювами. Я так понял, на берегу у котов и чаек война. Я принес его вам. Он будет жить здесь.
В этот миг вдова Рэткоу впервые показалась ему живой. Она распахнула рот и дернула головой.
– Что?! Не будет!
– Еще как будет.
– Зачем он мне? Мне не нужен никакой…
– Нужен, – не терпящим возражений голосом сказал Бёрджес. – Вам нужен… кто-то. А вы нужны ему. Поглядите на него: думаете, ему будет лучше, если его склюют чайки на пристани?
Мадам не шевелилась и не сводила глаз с котенка.
– Вы говорите: «он». Это…
– Не знаю. – Бёрджес пожал плечами. – Кажется, это мистер. Морда намекает. Хотя, может, и мисс. Я не разбираюсь в породах.
Вдова Рэткоу поглядела на него и… неожиданно рассмеялась. Ее смех, звонких и чистый, разошелся по дому, и дом будто испугался его – затрясся, как от сильного порыва ветра: слишком долго здесь ничего подобного не звучало.
– В породах? Вам говорили, что вы очень забавный, мистер Бёрджес?
– Нет.
– А еще вы хитрый. Вы не оставили мне выбора. – Мадам вытянула руки, и он передал ей котенка. Малыш трясся от холода, голова его дрожала, а маленькие лапы дергались и пытались уцепиться за ее платье. – Видимо, ему и правда будет лучше здесь, чем на берегу. Он похож на клубочек пыли. Я назову его…
– Бернард?
– Что? Нет! Какой еще Бернард? Я назову его Мистер Пылинка! – Она поднесла котенка к лицу, разглядывая. – Ты ведь тоже проголодался, Мистер Пылинка? Пойдем на кухню. Поищем, чем можно тебя угостить. И вы идите за нами, мистер Бёрджес. Пока я буду готовить ужин, вы расскажете мне наконец, кто вы такой. Кто такой удивительный Кенгуриан Бёрджес…
…В доме на причале негромко тикали часы.
Регина Рэткоу, ее гость и маленький серый котенок ужинали. Мистер Пылинка выедал рыбку из консервной банки, а Бёрджес нанизывал на вилку по три-четыре крошечные промасленные рыбешки за раз и с удовольствием уничтожал странные бледно-желтые вареные овощи, названия которых он не знал. На тарелке вдовы лежала большая селедка, которую та манерно разрезала на крошечные кусочки, а затем один за другим отправляла их в рот. Рыба эта была сырой, но Регину Рэткоу подобное явно не смущало.
За разговором ужин пролетел незаметно.
Бёрджес вдруг понял, что нет смысла скрывать, кто он такой. Нет, он не рассказал о том, что служит в полиции, – вряд ли вдову злодея это обрадовало бы, но признался, что на самом деле зовут его не Кенгуриан Бёрджес, что живет он в Тремпл-Толл с сестрой и что разыскивает Няню-убийцу и ее пособника.
– Значит, вы думаете, что этот Удильщик использовал «люминатор», чтобы заманить «Гриндиллоу» на мель? – спросила вдова, когда он рассказал ей кое-какие выводы, которые сделал. – Но зачем ему это?
Бёрджес вздохнул.
– Пока что я это не выяснил. Но если он и правда владеет этой штуковиной – «люминатором» – то возникает вопрос, где он его раздобыл?
Регина почесала котенка, и тот с гордым видом отсел, после чего принялся умываться.
– Это настоящая загадка, – сказала она. – После Феннимора ничего не осталось. Все его изобретения, как я думала, были уничтожены во время штурма маяка.
– И там ничего не осталось? Может быть, ваш супруг что-то спрятал в каком-нибудь тайнике?
– Нет. Лаборатории и мастерские были разворочены – груды стекла, изувеченные механизмы… Ничего не осталось… Совсем…
– А что эти ученые? На маяке ведь была целая научная станция.
Регина обхватила чашку руками и опустила в нее взгляд.
– Феннимор не доверил бы им свои изобретения. Он часто говорил, что гомункулусам нельзя доверять.
– Кому, простите?
– Гомункулусы – это искусственно созданные существа, похожие на людей. Их выращивали в колбах.
Бёрджес вытаращил глаза.
– Вы ведь шутите?
– О, нет, в подчинении у Феннимора было шестеро гомункулусов. Всех их предоставил ему этот… неприятно его даже вспоминать… доктор Ворнофф.
Бёрджес напряг память. Знакомое имя…
– Этот доктор ведь тоже был из злодеев Золотого Века?
Вдова покивала.
– Один из худших. Настоящий безумец. Весь Тремпл-Толл был его лабораторией.
– Говорят, что все злодеи Золотого Века были безумцами, – сказал Бёрджес, и тут же пожалел о своих словах: Регина Рэткоу глянула на него так резко, что ему стало не по себе. На какой-то миг в ее лице будто бы проявились острые птичьи черты. А потом она снова «потухла» и осунулась.
– Среди них были безумцы, но Феннимор… Он был экстраординарным человеком.