Она достала из кармана платья какую-то бумажку и протянула ее Бёрджесу.
Ему предстала гаазетная вырезка с фотографией, на которой был запечатлен джентльмен в черном костюме, наброшенном на плечи пальто и высоком цилиндре. Его лицо полностью скрывала фигурная металлическая маска с двумя круглыми глазницами, забранными черными стеклами. В одной руке он держал трость, над раскрытой ладонью другой в воздухе клубилось облачко мрака.
– Я плохо знаю историю, – признался Бёрджес. – Что он делал? Чем занимался?
Регина Рэткоу отвернулась и уставилась в стену. Даже котенок затих.
– Отец Феннимора был коллекционером чудес, и с самого детства сын ему в этом помогал. Они странствовали по миру, находили чудеса, изучали их, а потом показывали людям.
– У них было что-то вроде театра?
– Что-то вроде. Чудесариум был одновременно и выставкой, и сценой. Он назывался «Миракулус». Вот только люди не понимали того, что показывали в «Миракулус», они боялись – говорили, что это ужасы и кошмары и нет в них ничего чудесного. Видите ли, мистер Бёрджес, существует заблуждение, будто чудо – это нечто хорошее.
Бёрджес почесал подбородок.
– А это не так?
– Разумеется, нет. Чудо – это всего лишь то, что выбивается из естественного хода вещей, – небывалое, невероятное, поразительное. В равной степени оно может быть как прекрасным, так и ужасающим. Настоящие чудеса и без того большая редкость, но так вышло, что прекрасные чудеса в нашем мире встречаются намного реже, чем… другие. Большую часть коллекции господина Рэткоу и его сына составляли темные, пугающие вещи, и посетители называли чудесариум «Мракулусом». О, как же они боялись, какое отчаяние испытывали, когда им демонстрировали что-то из коллекции. Дурная слава ширилась… А Феннимор и его отец между тем не ставили себе цель кого-то испугать, они просто показывали невероятное. Когда старый господин Рэткоу умер, Феннимор продолжил его дело, но людское непонимание сыграло свою роль. Его дом поджигали, его преследовала полиция, его деятельность объявили вне закона. Это озлобило Феннимора: он считал, что раз люди не хотят видеть чудеса, он все равно будет их им показывать – против воли. «Они должны увидеть, – говорил он. – И они увидят…» Феннимор надел маску, превратил свою жизнь в тайну и сам стал живым чудесариумом. Так появился тот, кого в газетах прозвали Миракулус Мраккс.
В понимании Бёрджеса, все это иначе, как безумием, было и не назвать, но он не стал возражать. Регина продолжала:
– Представление изменило свою суть – на него больше не продавали билеты, а афиши не приглашали – они стали уведомлением: «Трепещите! Завтра в полдень вам будет явлено новое чудо!». Все знали, когда и где оно будет явлено, полиция всякий раз готовила ловушку, но Феннимора было не остановить – чудеса из экспонатов стали его оружием.
– Значит, все это было просто ради… шоу? Представления? Но ведь было еще кое-что. Ограбления и убийства…
Регина вздохнула.
– Изучение чудес – опыты и исследования – дорогое предприятие. Оно требует денег. А что касается другого… Феннимор никогда не убивал тех, кто не хотел убить его. Бывало, что кто-то становился случайной жертвой чудес, но о них я узнала уже после.
– Вы говорили о чудесах, которые стали оружием. «Люминатор» из их числа?
– Можно и так сказать. Этот фонарь обладает уникальными свойствами – его свет видно за много миль, в любую погоду и даже днем, но главная его особенность – это то, что он может приманивать людей, как мотыльков. Если человек увидел его, он теряет силы к сопротивлению и впадает в некое состояние, схожее с гипнотическим. Феннимор использовал «люминатор», чтобы собирать зрителей, когда показывал очередное чудо.
– От его света можно защититься? – Бёрджес глянул на старую фотографию. – Очки с черными стеклами помогают?
– На какое-то время. Феннимор изобрел специальную краску для очков, которая позволяла сохранять трезвость рассудка. Но если просто зачернить стекла, защитный эффект будет скоротечным. Впрочем, этого хватило. Полиция использовала черные очки во время штурма.
– Как Лоусо… кхм… в смысле, полицейским удалось убить вашего мужа?
Регина Рэткоу пристально на него поглядела. Ее веки тронула едва заметная дрожь.
– Они его не убили. Он сделал это сам. Когда маяк был взят штурмом, а Феннимора загнали в угол, он попытался применить одно из тех чудес, которые были не до конца изучены. Я своими глазами видела, как он распался в пыль, у меня в ушах до сих пор звучит его крик… Этот ужасный крик…
– А вы? Почему полиция вас не схватила?
– Я не знаю, почему, но тот человек… сержант, который руководил штурмом, пожалел меня. Он сказал подчиненным, что я жертва злодея Мраккса, что злодей Мраккс похитил меня и подчинил своей воле. Так об этом в газетах и написали: «Полицейская облава на логово злодея Мраккса увенчалась успехом. Сам злодей и шестеро его прихвостней-гомункулусов были убиты. Несчастная жертва злодея была освобождена…» Но это ложь! Он не подчинил меня! Мы любили друг друга! Феннимор называл меня самым невероятным чудом из всех, какие видел в жизни…
Бёрджес ожидал, что Регина Рэткоу вот-вот расплачется, но она поднялась из-за стола и принялась вытаскивать из стоящей в углу корзины брюкву. Когда он спросил, что она делает, вдова ответила, что хочет приготовить место для Мистера Пылинки.
– В газетах писали, что злодей и шестеро гомункулусов мертвы, – сказал Бёрджес. – А помощник вашего супруга, Финлоу?
– Его не было в городе, – ответила Регина. – Незадолго до нападения на маяк, Феннимор отослал Гарольда в Рабберот. До него дошли слухи, что там появилось новое чудо. Что-то, связанное с изумрудами. Когда Гарольд вернулся, все уже было кончено. Пришел адвокат мистер Пенгроув (он был поверенным Феннимора) и принес завещание. Гарольд получил в наследство маяк, а я – этот дом и горечь утраты…
– Гарольд Финлоу мог получить в наследство «люминатор» и что-то из других… гм… технологий вашего мужа?
– Не думаю…
«А я думаю». – Бёрджеса не оставляла уверенность, что он наконец наступил на хвост тому, кого искал…
Он провел в доме вдовы еще около часа. Расспрашивал ее о Финлоу и о Няне. Ничего существенного она не добавила, а о Няне вдова злодея так и вовсе никогда не слыхала.
Пообещав, что заглянет завтра – проверить, как обустроился Мистер Пылинка, Бёрджес поблагодарил вдову за ужин и направился к выходу. Она пошла его проводить.
В дверях Регина Рэткоу остановила Бёрджеса:
– Я знаю, что вы скоро уедете, мистер Бёрджес, – с печалью сказала она. – Когда завершите на берегу свои дела, вы вернетесь в Тремпл-Толл к сестре. Мне была приятна ваша компания, благодаря вам я почувствовала себя не так одиноко.
– Вы не должны…
– Нет-нет, я не буду делать того, о чем вы подумали. Если я уйду, кто позаботится о Мистере Пылинке? Но я могу?..
– Что?
– Я могу хотя бы изредка писать вам? Двадцать лет никто не был ко мне добр, местные сторонятся меня, да и мне не о чем с ними говорить. Вы позволите мне написать вам письмо? Я не рассчитываю, что вы ответите, но…
– Я отвечу, мадам, – сказал Бёрджес.
Когда он вышел за порог и пошагал по причалу в сторону берега, она еще какое-то время провожала его взглядом.
Мистер Пылинка потерся о ее ноги и мяукнул.
– Только не говори, что ты снова проголодался!
Регина Рэткоу взяла его на руки и закрыла дверь.
Взгляд ее упал на собственное отражение в зеркале. На миг оно изменилось. Ее лицо вытянулось, стало совершенно белым и утратило следы человечности. Длинный острый нос, похожий на клюв, нависал над изломанной прорезью рта. Полностью черные глаза казались двумя дырами, а в волосах появились черные перья.
– Да уж, – проворчала Регина Рэткоу, поправив прическу. – Настоящее чудо…
***
Ночь слежки за Джораном Финлоу ничего не дала.
Из паба он вышел где-то за час до рассвета. Влив в себя едва ли не половину имевшихся в «Старой Деве» запасов, Финлоу заказал еще одну бутылку (на дорожку) и отправился на берег. Бёрджес пошагал следом.
Еще около получаса моряк стоял у самого среза воды, позволяя пыли накатывать на ноги, глядел на море и время от времени прикладывался к бутылке. Наконец та опустела, он зашвырнул ее подальше в воду, но ко дну она не пошла и увязла в пушистом сером ковре.
Пошатываясь и что-то бубня себе под нос, Финлоу взошел на причал и, привычно обойдя проломы в настиле, добрался до своего суденышка, но на трап и не подумал ступать. Вместо этого он встал на привязанный к швартовочной тумбе канат и ловко – всего в пять быстрых шагов – прошел по нему, затем спрыгнул на палубу и скрылся в рубке, где у него был устроен гамак.
Бёрджес знал, что трапом хозяин буксира не пользуется, потому что тот подпилен – так Финлоу пытался оградить себя от незваных гостей.
В любом случае все незваные гости, видимо, прямо сейчас отсыпались, и моряк присоединился к ним в стране снов.
Ну а Бёрджес остался ждать на причале – вдруг все это уловка, и Удильщик притворяется, усыпляет бдительность… Сырость и холод моря пронизывали до костей, и вскоре он поймал себя на том, что превратился в один сплошной насморк.
Бёрджес перетаптывался у высоченных, с его рост, бухт канатов, отворачивался от порой накатывающих порывов ветра и клял всех заговорщиков, которые умудряются взять выходной именно тогда, когда их пытаются схватить на горячем.
«Горячее… – думал Бёрджес и даже в мыслях стучал зубами. – Сейчас бы чего-нибудь горячего…»
Время шло, а он все стоял на посту, пока вдалеке не выглянуло что-то мерзкое, холодное и бледное, что пыталось прикинуться солнцем.
Бёрджес с тоской глядел на то, как море постепенно окрашивается пурпурным, потом лиловым, потом синим, а следом уже и привычным грязно-серым. Ветер начал откровенно огрызаться, хотя с ним никто и не спорил, и в какой-то момент один из его особенно злобных порывов согнал Бёрджеса с причала.