Доктор Доу кивнул.
– Вы отказались в этом участвовать, я правильно понимаю, мистер Боттам?
Удильщик отвернулся.
– Никто не желает мести сильнее, чем я, но убивать ни в чем не повинных людей, надеясь, что один из них окажется нужным? Это же просто констебли. Это не фанатики Братства, поклоняющиеся Чужим из Ворбурга, не моряки, потворствовавшие убийству моих брата и сестры, не убийцы из Моряцких кварталов… К тому же я был уверен, что Блохх солгал няне: а что если ни одно из трех имен не принадлежит тому человеку? Что если после того, как няня убьет тех троих, он даст ей новые имена? Пусть я такая же тварь, как и прочие, но я… Я…
Не в силах сдержать эмоции, Удильщик замолчал.
Доктор откинулся на спинку стула и соединил кончики пальцев.
– Несмотря на то, что вас заразили занфангеном, мистер Боттам, а занфанген, как нам известно, меняет личность, вы не стали тварью. Я не знаю, почему так произошло. Быть может, живущий в вас паразит ослабел за годы, быть может, сказалось воспитание хороших людей – братьев Финлоу, но вы не такой же, как другие зараженные. И я попытаюсь очистить ваше тело от незваного гостя. Не представляю, что произойдет, когда это случится, но во мне живет убежденность, что с исчезновением Чужого исчезнет и Удильщик, и Найджел Боттам по-настоящему вернется. Боюсь только, что вас ужаснет то, что делал Чужой вашими руками, но помните, что вы – не он. Не Найджел Боттам убивал людей. Их убивал Удильщик.
– Вы что и правда так считаете, доктор?! – возмутился Хоппер.
– Именно так я и считаю. Вы, к счастью, плохо знаете, что такое безумие, констебль. Но если вам любопытно, загляните в «Эрринхауз» – там есть палаты, в которых заперты бедолаги, творившие ужасные вещи, только потому что были ведомы маниями. Здесь же все еще более очевидно. Это даже не мания. Существует такое понятие, как «Темный Попутчик». В данном случае у него есть имя, он надежно спрятался, но я вытащу его и убью. С помощью лекарства доктора Дрейлиха я верну Найджела Боттама.
Хоппер опустил голову и забурчал себе под нос, что убийца – есть убийца, и вообще все это выше его понимания.
Джаспер запустил пальцы в волосы и почесался. А затем сказал:
– Мы еще не все узнали. Вы же говорили с Блоххом потом, после того, как прибыла Няня, мистер Удильщик?
Удильщик снова клацнул зубами, и на его лице появилось злобное выражение, от которого Джаспера пробрало.
– Нет. Я не говорил с ним. Он говорил со мной. Когда на маяке снова загорелся фонарь, я пришел, но там меня ждал вовсе не Блохх. Там были четыре его куклы. Одна из них включила запись на фонографе: Блохх говорил, что теперь, после того, как он оказал мне услугу и вернул няню, я должен подписать договор, чем подтвердил мои догадки о том, что имени убийцы в списке няни нет. Сделка была прежней: имя в обмен на содержимое футляра (хотя бы одну-единственную склянку с сывороткой). Когда я снова ответил отказом, куклы напали на меня. Вернее, попытались. Я зажег фонарь и разделался с ними. Было ясно, что Блохх отправил их вместо того, чтобы явиться самому, потому что заранее знал мой ответ. Он провел эксперимент: устоят ли его куклы перед светом «люминатора». Не устояли.
– Живые куклы обладают личностями и неким подобием человеческого сознания, – сказал доктор. – Вероятно, это и стало причиной…
– Плевать на дрянных кукол! – перебил Хоппер. – Мы так и не узнали главного – имя того, на кого охотится Няня. Все было бессмысленно! Я думал, что Удильщик выдаст, где находится ее логово. Но очевидно, что он не знает! Проклятье! Плешивая задница!
– Никаких ругательств в этом доме, констебль! – строго сказал доктор Доу и повернулся к Удильщику: – Мистер Боттам, Няня ведь знала убийцу. Видимо, тот представился ей под вымышленным именем, но, может, она вам его описала?
– Нет. Да и за пятнадцать лет, думаю, он изменился. Мне известно только его прозвище. Няня подслушала, как называл его подельник.
– И как же?
– Ворон.
Джаспер потрясенно распахнул рот.
– О нем писал мистер Блохх! Он сказал, что я ни за что не найду Ворона! Он имел в виду убийцу!
– Осталось только понять, как нам найти этого Ворона, – пробормотал доктор Доу. – Мистер Хоппер, что с вами? Вам дурно?!
Констебль выглядел так, будто вот-вот грохнется в обморок. Его лицо раскраснелось, взгляд застыл, а нижняя челюсть ходила ходуном.
– Нет же! Я просто думаю – что, не видно?
– О чем думаете?
– Нам нужен констебль, так? Тот, кто служил в полиции Тремпл-Толл пятнадцать лет назад. Некто по прозвищу Ворон. Кажется, у нас есть небольшой шанс, что кое-кто знает Ворона.
– Кто?! – воскликнул Джаспер.
– Эх, – вздохнул констебль. – Вот меньше всего на свете мне хотелось бы к нему идти. Но, видимо, нет выбора. – Он глянул на доктора, перевел взгляд на его племянника. – У вас есть аллергия на нафталин?
***
После прошедшего дождя полуденный Тремпл-Толл походил на одну большую иллюстрацию к определению «грязная подметка».
Колеса экипажей разводили болото на мостовых, канавы вдоль улиц полнились бурой водой, а в некоторых лужах на тротуарах запросто можно было утонуть. Легче, казалось, снести весь Саквояжный район до основания и отстроить его заново, чем убрать все это безобразие.
С фонарных столбов, с труб и карнизов домов все еще капало, из затопленной в некоторых местах канализации вместе с зеленой жижей вытекал и мусор. Трости, туфли и башмаки джентльменов чавкали по слякоти, а дамы подтягивали подолы платьев. Впрочем, уйти чистеньким не удавалось никому – грязь перебиралась и в подъезды, и на лестницы, и в лавки с мастерскими.
Констебль Лоусон (или, как порой шутили его коллеги, «в девичестве сержант Лоусон») к грязи был привычен, хотя и застал еще те времена, когда Тремпл-Толл не представлял собой одну большую помойку, а Гильдия Дворников в городе пользовалась уважением.
Славные деньки его молодости… Бывший сержант часто вспоминал их с теплом и нежностью. Габен тогда был совсем другим, но потом что-то произошло, и жизнь здесь стала напоминать чемодан с дырой, через которую постепенно высыпалось как благополучие, так и добросердечность жителей. Кое-кто связывал это с появлением на Неми-Дрё – главной площади Тремпл-Толл – мрачного банка, присосавшегося к району с яростью голодной пиявки, и старый констебль был склонен с этим согласиться.
Всякий раз, появляясь на Площади, он не упускал случая выругаться, глядя на здание «Ригсберг-банка», и показать ему «чайку». Трепета перед банкирами и их прихвостнями Лоусон не испытывал – и правда, что они ему сделают? Хуже, чем то, что с ним сделала жизнь и служба в полиции, вряд ли кому-то удалось бы переплюнуть.
По традиции, показав банку «чайку», констебль Лоусон преодолел мостовую и подошел к главной афишной тумбе Тремпл-Толл. Развешанные на ней плакаты, вопящие о новейших театральных постановках и премьерах второй свежести, его не интересовали. Другое дело – здоровенная газетная будка, стоявшая у тумбы.
Будка под вывеской «Пресса Пеннифер» славилась тем, что в ней продавали не только набившую оскомину местную «Сплетню», но и издания из других районов города. Здесь «Фонарь» с Набережных располагался рядом с «Сонником Сонн» (разумеется, из Сонн). «Ржавый Трубень» из Гари соседствовал с «Габенской Крысой» из Фли. Еще больше на прилавке было журналов. Слева рядком лежали «Ужасы-за-пенни», «Роман-с-продолжением» и «Записки путешественника». Справа были: «Парик и Молоток. Сборник самых захватывающих судебных дел», «Вязание миссис Стрикен для благородных дам», «Головоломки и мозголомайки профессора Фукса», «Суп Суппе́» (еженедельный сборник рецептов) и прочие издания, как для почтенных джентльменов и дам из клубов, так и для скучающих обывателей. Удивительнее всего было наблюдать устроившиеся рядышком вестник моды «Брошюрр» и журнал о питомцах «Грыззль». Между тем самыми дорогими наименованиями в будке считались газеты из других городов – Льотомна, Рабберота, Тарабара и прочих мест.
Констебль Лоусон не понимал тех, кто их читает: новости из этих газет уже приходили устаревшими, так еще и отваливать за них по десять фунтов?! К тому же ему не было интересно, что происходит где-то там.
Дождавшись своей очереди, Лоусон подошел к окошку.
– Привезли, мадам Пеннифер? – спросил он, ползая взглядом по названиям газет, во множестве разложенных на прилавке.
Сухощавая старушка в очках с толстыми стеклами высунула из окошка руку и ткнула пальцем в пришвартованный неподалеку дирижабль.
– Если вы видите «Воблиш», мистер Лоусон, значит, вашу газету привезли. Можно было уже запомнить за все те годы, что вы заглядываете в мою будочку.
Констебль на отповедь газетчицы не обиделся: мадам Пеннифер была известной ворчуньей.
– Тогда я хотел бы получить свой номер «Мизантрополиса», – сказал он, вручив ей фунт. Следя за тем, как женщина достает из стопки газету, констебль кивнул на мухоловку в горшке, стоявшем на полке за ее спиной. – Вы еще не избавились от этого сорняка?
– С чего бы это? – возмутилась мадам Пеннифер.
– Ну, после того, что произошло у канала, многие выбрасывают свои мухоловки.
– Бестолочи выбрасывают. А я не верю тому, что пишут в газетах. Забирайте «Мизантрополис» и не задерживайте очередь, мистер Лоусон.
Констебль хмыкнул и, свернув трубочкой газету, сунул ее под мышку. Уступив в очереди место автоматону, который, по всей видимости, явился за журналом «Шестеренка», освещавшем новинки в мире механики и изобретений, Лоусон направился в свой любимый паб.
Обогнув станцию дирижаблей, он перешел мостовую и остановился у редакции «Сплетни». Констебль привычно задрал голову и недолго понаблюдал за чем-то, что пряталось среди труб на стене здания под крышей, после чего тяжко вздохнул и пошагал по тротуару дальше, в сторону темнеющей арки проложенного прямо сквозь дом трамвайного тоннеля.
Нырнув в него, он погрузился в темноту, кое-где слегка подернутую пятнами света от газовых фонарей, которые висели над головой.