До паба «Подвальчик Понтабрюха» идти было недалеко – его дверь выходила прямо в тоннель.
Стоило Лоусону войти в паб, тут же звякнул колокол над стойкой и раздался возглас хозяина:
– Эгей, пьяницы, оторвитесь от кружек! К нам заглянул сержант Лоусон! Человек, когда-то изловивший всех злодеев Золотого Века! Предлагаю выпить в его честь!
Сидевшие за столиками по углам пьяницы в ответ лишь что-то забурчали, кто-то безразлично махнул рукой.
Подойдя к усатому толстяку в переднике, Лоусон проворчал:
– Я изловил не всех, мистер Фиббс. Один ускользнул. К тому же я ведь давно не сержант.
Хозяин паба добродушно улыбнулся.
– Для меня вы всегда останетесь сержантом, мистер Лоусон. Я ведь помню, как вы спасли меня, когда я был ребенком, – вырвали из кривых лап Мадам Вороны.
Старому констеблю было приятно, что хоть кто-то в этом дрянном городе ценит его заслуги, но из скромности сказал:
– Не обязательно каждый раз, как я появляюсь, звонить в колокол, мистер Фиббс.
– Обязательно. Вам как всегда, сэр?
Лоусон кивнул и сел за столик у окна. Из-за темноты тоннеля казалось, что на улице стоит глубокая ночь.
Мимо прогромыхал трамвай, в пабе все начало подпрыгивать и дребезжать, но старик этого не замечал – тряска в «Подвальчике Понтабрюха» была для него делом привычным.
В ожидании позднего завтрака, он, как обычно, развернул газету и быстро оглядел передовицу.
– Что там у нас пишут в Старом центре? Хм… Любопытно…
Главный заголовок гласил:
«ТАИНСТВЕННОЕ ПЛАВАТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВО ОБРАСТАЕТ НОВЫМИ ЗАГАДКАМИ!»
В статье говорилось о странной субмарине, обнаруженной две недели назад членами Общества Морских Исследований и Акванавтики на дне Пыльного моря недалеко от берега. Субмарина эта вызвала множество пересудов: никто до сих пор не понял, как она там оказалась, никто не знал, кто на ней приплыл. Ученые из ОМИиА, несмотря на все попытки, так и не смогли попасть на борт. Субмарина выглядела покинутой, но не заброшенной – и самое странное, что за день до ее обнаружения на том месте ничего не было.
Газетчики взяли очередное интервью у профессора Людвига Комова, главы ОМИиА, и тот поделился с ними сенсационным открытием, связанным с загадочной субмариной. Подчиненные профессора выяснили, что их находка – живая! При этом они по-прежнему считали, что им предстал не какой-то неведомый науке обитатель глубин: металлическая обшивка, люки и механические плавники это исключали. Во время очередной попытки вскрыть люк субмарина издала настоящий животный рокот и на две трети забурилась в дно. К своему удивлению, ученые выяснили: то, что они изначально приняли за шесть носовых иллюминаторов, оказалось глазами этого поразительного гибрида существа и машины. Исследования продолжались…
– Болваны… – пробормотал Лоусон, достав из кармана и разгладив газетную вырезку из номера «Мизантрополиса» трехнедельной давности.
На фотографии было запечатлено полуобнаженное обезображенное тело мужчины, лежащее на полу какого-то склада. Голова бедолаги располагалась отдельно от тела и стояла на вершине нарисованного кровью мертвеца символа, похожего на букву из какого-то древнего, забытого языка. На груди мужчины было вырезано послание, которое никто так и не понял: все приняли его за какую-то тарабарщину. В прессе высказывалось предположение, что имеет место некое ритуальное убийство, за которым стоит маньяк-одиночка или культ фанатиков. Расследование и поиск убийцы зашли в тупик.
– Они так и не связали убийство этого Сэдуорта и появление субмарины, – под нос себе произнес констебль. – Не обратили внимания на даты. Тело обнаружили в Портах сразу после того, как субмарина прибыла. Любопытно, к чему все приведет. Если скоро не появятся новые трупы и все это заглохнет, как дедовский «Бэдфорд», то значит, я ничего не смыслю в странных делах.
Мистер Фиббс принес тарелку с запеченными кроличьими ножками и бутылочку «Понтабрюха», и Лоусон, не отрываясь от газеты, взялся за завтрак.
К его огорчению, больше в свежем номере «Мизантрополиса» не оказалось ничего заслуживающего внимания.
Расправившись с кроликом и горьким пойлом под этикеткой, на которой кого-то тошнило, констебль сложил газету и, оставив на столе оплату, направился к выходу. Теперь можно было и на службу идти.
Покинув паб, он, слегка пошатываясь, двинулся к выходу из тоннеля, где в дыму и смоге виднелись многочисленные вывески лавок Твидовой улицы.
Прочитанное в газете Лоусона пугало. Может, он был стар, может, как считали коллеги, из него и сыпалась пыль, но опыт подсказывал ему: грядет нечто действительно мерзкое. То, что затронет весь город. В последнее время все больше стало появляться новостей о похищениях, все больше заметок касались подпольных культов и извращенных ритуалов. Фанатики поднимали головы и вылезали из своих щелей. Все это намекало на то, что они что-то знают. Или чувствуют. Или… ждут?
Встревать Лоусон был не намерен. Да и что он сделает, списанный в утиль старый констебль из захолустного привокзального района? Он лучше других знал, каково это пытаться вразумить тех, кто не привык думать своей головой, или пытаться раскрыть глаза тем, кто не хочет или боится видеть. Они не верят, говорят, что он из ума выжил, зовут его вороной, каркающей беды. Нет уж, пусть все будет, как будет. Когда каждый день ешь один и тот же суп, в какой-то момент тот приедается, а он, Лотар Лоусон, за годы службы слишком много раз озвучивал им «Я же говорил…».
Старый констебль вышел из трамвайного тоннеля на Твидовую улицу и побрел по ней в сторону Дома-с-синей-крышей. Торопиться было некуда – его не хватятся, возможно даже, не заметят его отсутствия.
Пройдя мимо кафе «Омлетссс!», он глянул на другую сторону улицы, где в нише у сигнальной тумбы скучали Габбли и Доридж. Эти два хлыща вместо того, чтобы во все глаза выискивать кругом различные угрозы, скрывались за разворотами полуденной «Сплетни». Ни тот, ни другой и глазом не повели бы, пропади кто-то из них. «Д-об-УК», может, и встряхнуло сержантский состав, но прочие…
«Во что превратилась полиция за последние двадцать лет… Бестолочи, бездарности, тюфяки…» – с горечью думал Лоусон. Если бы вдруг Гоббин внезапно сошел с ума и поставил его на дело, бывшему сержанту некого было бы даже взять в свой отряд – разве что Уискера. Еще, вероятно, Дилби. Тот, правда, редкостный трус и простофиля, но что-то в нем есть – недаром он, единственный из всего личного состава, сунул нос в дело улицы Флоретт…
Констебль Лоусон ощутил вдруг знакомое жжение в спине, чуть выше поясницы, и внутренне напрягся.
Слежка?! Но кому нужно за ним следить? Гоббин приштопал к нему «хвост»? Вряд ли… Или это как-то связано с «Д-об-УК»? Те, кто охотились на констеблей, решили взять его, Лоусона, за жабры? Подумали, что он слишком легкая жертва, если разгуливает в одиночку?
Не подавая виду и не оборачиваясь, констебль шел дальше. У него не было глаз на затылке, как у злодея Окулуса, которого он когда-то поймал, но они ему и не требовались, чтобы понять: слежка ведется не с тротуара. Бросив быстрый взгляд в витрину овощной лавки «Брюквинс», он изучил мостовую сзади – движение на ней пытается притвориться обычным: экипажи едут в обе стороны, с трудом протискиваясь на узкой Твидовой улице, фыркает паровой трицикл, а один кеб…
«Да! Это он!»
Ничем с виду не выделяющийся кеб едва полз – улица перед ним была пуста. Так медленно кебы не ездят: те, кто ими управляют, знают цену медлительности, ведь чем дольше доставляешь пассажира – тем позже возьмешь следующего.
Жаль, не разглядеть, кто сидит за рычагами. Лоусон знал лично всех кебменов в Тремпл-Толл – эти люди многое видели и слышали, в прежние времена они бывали полезны…
Дойдя до конца квартала, констебль зашел за угол, в тихий пустынный переулок, и нырнул за чистильный шкаф. Достал револьвер, взвел курок…
Если не считать доносившегося до укрытия Лоусона шума Твидовой улицы, в переулке было тихо. Лишь в мусорных баках неподалеку возились крысы, а над головой в какой-то момент затряслась труба пневмопочты…
В переулок завернул кеб. Медленно проехав несколько ярдов, он остановился почти вплотную к чистильному шкафу.
«Ну давайте, попробуйте меня взять!»
Старик пригляделся. На передке сидел мистер Боури. Это было странно – констебль неплохо знал кебмена: Боури был честным парнем и не участвовал в различных темных делах. Разве что сейчас его привлекли обманом или подчинили при помощи какой-то мерзкой гипнотической штуковины.
Дверь кеба открылась, и на тротуар вышел недоброго вида громила в сером пальто и котелке. Оглядевшись по сторонам, он повернул голову туда, где в потемках прятался старый констебль.
Лоусон поднял револьвер.
– Не дури, нафталин! – бросил он. – Это ведь я!
Лоусон округлил глаза.
– Хоппер?!
– Нет, твоя мертвая женушка.
Старик не спешил опускать оружие. Все это было отчаянно странно. Вокзальный хмырь Хоппер, который исчез неделю назад, когда был ранен его напарник, и которого уже записали в жертвы убийц констеблей, вдруг объявляется и… Что это на нем надето?! Больше всего Лоусона смущали усы громилы. Из-за них он его и не признал сразу.
– Я никогда не был женат, Хоппер, – проскрежетал старик. – Чего от меня надо? – И затем он спросил, подразумевая похитителей: – Ты с ними?
– Да, – ответил вокзальный констебль.
«Ну конечно! – с яростью подумал Лоусон. – Один из наших заодно с этими мразями! Вот как они уводили парней от тумб!»
Из экипажа выглянул джентльмен в черном цилиндре.
– Мистер Лоусон, – сказал он. – Мы просто хотим поговорить. Вам нечего опасаться.
Старик узнал его. Да ведь это тот доктор, который проел плешь Гоббину, приятель Железного комиссара!
– Доу?
– Натаниэль Френсис Доу.
Лоусон лихорадочно соображал: «Нет, тут что-то другое. Если замешан этот доктор, значит, я поторопился с выводами. Этот тип поймал Черного Мотылька, разоблачил убийцу, отыскал награбленное и вернул его в “Ригсберг-банк”, по слухам, разделался с Некромехаником и к тому же помог уничтожить мухоловку с улицы Флоретт… Проклятье! Да ведь все очевидно!»