— Максим, — пропела она медовым голосом, когда я, стиснув зубы, выпроводил ее за дверь, — я буду ждать твоего звонка. Мы ведь семья, не так ли? И Анютка нуждается в настоящей матери, а не в какой-то деревенской девице.
"Семья". Это слово прозвучало как издевательство, как плевок в душу. Моя семья. Моя драгоценная мифутка. И… Люся. Моя Люся, которая никогда не была просто няней, хотя я упорно пытался себя в этом убедить.
И тут меня пронзило осознание, острое и болезненное, как удар кинжалом. Люся. Где она? Почему в квартире такая подозрительная тишина?
Я бросился в комнату Анютки, и сердце мое чуть не остановилось от увиденного. Она сидела на своей детской кровати, обняв своего потрепанного плюшевого медведя, который был ее спутником с рождения, и ее маленькое личико было залито слезами. Она рыдала так горько, так безутешно, с такой детской безысходностью, что мое сердце, которое я долгие годы считал каменным и неприступным, вдруг сжалось в маленький, болезненный комок.
— Анютка, — прошептал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, присаживаясь рядом с ней на кроватку с розовым бельем. — Что случилось, мифутка? Где Люся?
Анютка подняла на меня свои огромные глаза, которые она унаследовала от меня. Они были красными от слез, опухшими, и в них читался такой ужас, такая детская боль и отчаяние, что я почувствовал, как что-то внутри меня обрывается с треском.
— Папа! — воскликнула она, и ее голос был похож на крик раненой птицы, такой надрывный и отчаянный. — Не хочю злую маму Лизу! Она шкашная! Она не умеет шказки рассказывать! Хочу Люсу назад! Она ушла! Она ушла из-за злой мамы! Она плакала и говорила, что она дула!
Стоп. Что? Дура? Люся так сказала? Это было настолько не похоже на нее, что мой мозг отказывался это переваривать.
— Мифутка, — осторожно спросил я, — что значит "я дура"? Люся так сказала?
— Нет! — всхлипнула Анютка. — Она шказала: "Я дура! Как я могла повелить, что такой мужчина полюбит такую, как я!" И потом собрала вещи и ушла! Я подглядывала…я не могла к ней подойти. Мне вот тут болело. Где селдце.
Мой мозг, который до этого момента был занят перевариванием шока от внезапного появления Лизы и ее наглых требований, вдруг с ужасающей ясностью осознал всю глубину катастрофы. Люся ушла. Из-за Лизы. Из-за моей глупости. Из-за того, что я оказался слишком тупым, чтобы вовремя остановить эту змею.
— Ушла? — прошептал я, чувствуя, как мир качается у меня под ногами. — Куда? Когда?
Анютка покачала головой, и новые слезы потекли по ее щекам.
Я метался по квартире, как загнанный зверь в клетке. Мой мозг, обычно такой логичный, расчетливый и хладнокровный, способный просчитать любую ситуацию на несколько ходов вперед, сейчас был похож на кипящий котел, в котором булькали хаотичные мысли. Где она? Куда она могла пойти? У нее же никого здесь нет! Никаких друзей, никаких знакомых! Только я. И Анютка. И мы ее потеряли.
Я схватил телефон дрожащими руками. Набрал номер Люси. Гудки. Долгие, мучительные, бесконечные гудки. И... сброс. Она не брала трубку. Я попытался еще раз. И еще. Каждый сброс был как удар по лицу.
Я почувствовал, как паника начала захлестывать меня волнами. Это было похоже на цунами, которое обрушилось на мой идеально выстроенный, контролируемый мир. Мой мир, который до этого был таким предсказуемым, где каждая мелочь была на своем месте, где я контролировал каждую переменную, теперь был похож на безумный карнавал, где я был главным клоуном, и все смеялись надо мной.
— Папа, — раздался тихий, дрожащий голос Анютки. Она стояла в дверном проеме, ее маленькие плечики дрожали от сдерживаемых рыданий. — Найди Люсю! Пожалушта! Я не хочу злую маму! Она не умеет мифутить! Она не умеет шказки лассказывать! И она шказала, что мои шказки – это глупости!
Я посмотрел на Анютку. На ее маленькое, заплаканное личико. На ее огромные глаза, полные надежды и отчаяния. На ее дрожащие губки. И в этот момент меня пронзило озарение. Я понял то, что должен был понять гораздо раньше, что кричало мне в лицо уже несколько месяцев.
Я люблю Люсю.
Это было как удар молнии посреди ясного неба. Как откровение свыше. Как внезапное осознание того, что ты всю жизнь дышал воздухом, но только сейчас понял, что такое кислород. Я, Максим Гром, человек, который всегда считал любовь слабостью, помехой для бизнеса, ненужным химическим процессом в мозгу, вдруг осознал, что безнадежно, безумно, безоговорочно влюблен. Влюблен в эту пышную, наивную, неуклюжую, но такую искреннюю и настоящую девушку. Влюблен в ее смех, в ее "Ой, да разве ж это не чудо!", в ее "мифутские котлетки" и в ее удивительную способность превращать мою стерильную, холодную жизнь в живой, дышащий, теплый хаос.
Лиза. Да, она была красивой. Идеально красивой, как картинка из глянцевого журнала, как модель с подиума. Но она была... пустой. Как дорогая ваза из венецианского стекла без цветов. Красивая, но бездушная. А Люся... Люся была живой. Она была настоящей. Она была частью меня, которую я не знал, что потерял, пока не нашел ее.
Я подошел к Анютке, присел на корточки и обнял ее. Крепко-крепко, чувствуя, как она дрожит в моих объятиях.
— Найдем, мифутка, — прошептал я, и мой голос, к моему собственному удивлению, прозвучал уверенно и решительно. — Мы найдем Люсю. Обязательно найдем. И я все ей объясню. И извинюсь. И больше никогда не буду таким дураком.
Я поднял трубку и набрал номер Игоря. Мой голос был стальным, холодным, деловым – таким, каким он бывает, когда я принимаю важные решения.
— Игорь, — я не стал тратить время на приветствия, — отменяй все встречи. Все до единой. На ближайшие дни, а может, и недели. Мне нужен частный самолет. Прямо сейчас. И машину в аренду на месте.
— Куда, Максим Игоревич? — голос Игоря был полон недоумения. За все годы работы со мной он привык к моим странностям, но такого еще не было.
— В деревню, Игорь, — ответил я, и в моем голосе прозвучала нотка безумия, которая меня самого удивила. — В самую обычную русскую деревню. В Попово.
Туда, где живут настоящие коровы и куры. Туда, где моя жизнь превратилась в комедию абсурда, но где я был по-настоящему счастлив.
Игорь молчал несколько секунд, видимо, переваривая информацию о том, что его босс, олигарх, едет в деревню за какой-то девушкой.
— Понял, Максим Игоревич. Самолет будет готов через час.
Сборы были быстрыми и хаотичными. Я бросил в чемодан пару рубашек, джинсы (которые купил еще для поездки в деревню на свадьбу), кроссовки и свой запас сарказма, который мне явно понадобится. Анютка, тем временем, уже сияла, как новогодняя елка. Услышав, что мы едем искать Люсю, она мгновенно преобразилась.
— Ула! — воскликнула она, прыгая по комнате. — Мы едем спашать Люсю! Как лыцали! Папа, ты будешь плинцем, а я — плинцессой!
Она схватила своего потрепанного плюшевого медведя и начала складывать в маленькую сумку свои сокровища: цветные карандаши, несколько книжек со сказками и игрушечного единорога.
— А может, мы найдем дологу? — вдруг забеспокоилась она.
— Найдем, мифутка, — заверил я ее. — У папы есть навигатор. И Google Maps. И вообще, я же олигарх, я все могу.
Поездка на частном самолете была... необычной, мягко говоря. Я, привыкший к деловым поездкам, к скучным переговорам в воздухе и к рабочей тишине, теперь летел с четырехлетней девочкой, которая всю дорогу рассказывала мне новые мифы про летающих единорогов и говорящих ящериц, которые помогают людям находить потерянную любовь.
— Папа, — прошепелявила она, прижавшись к иллюминатору и глядя на облака, — а там, в делевне, Люся глустная?
— Наверное, мифутка, — честно ответил я. — Но мы ее развеселим. Ты расскажешь ей новую сказку, а я... а я скажу ей, что я ее люблю.
— А она повелит? — с детской мудростью спросила Анютка.
— Должна поверить, — пробормотал я. — Потому что это правда.
Мы приземлились на небольшом региональном аэродроме, который выглядел так, словно его построили еще в советское время и с тех пор основательно забыли. Я вышел из самолета, и меня тут же окутал запах... настоящей деревни. Запах свежескошенной травы, навоза, земли после дождя и чего-то еще, чего я не мог идентифицировать, но что почему-то показалось мне родным. Воздух был таким чистым, таким свежим, что у меня закружилась голова от непривычки.
Я огляделся вокруг. Поля до горизонта, перелески, маленькие домики с огородами. Никаких небоскребов, никаких пробок, никаких офисных зданий из стекла и бетона. Это был другой мир. Мир, в котором я когда-то почувствовал себя живым, но который оставил, думая, что он мне не подходит.
— Папа, — воскликнула Анютка, выбегая из самолета и кружась с раскинутыми руками, — смотри! Коровы! Настоящие! И они такие большие!
Я посмотрел на коров, которые паслись на соседнем поле. Они стояли, лениво жевали траву и смотрели на нас с таким же философским спокойствием, с каким мудрецы взирают на суету мирскую.
Я взял напрокат старенький УАЗик, который выглядел так, словно участвовал в нескольких войнах и парочке революций. Мой "Мерседес" остался на аэродроме – он явно не был предназначен для деревенских дорог. Я, Максим Гром, олигарх с многомиллиардным состоянием, теперь ехал по ухабистым деревенским дорогам на автомобиле, стоимость которого была меньше моих часов, в поисках своей возлюбленной. Это было... эпично. И абсурдно. И совершенно не вписывалось в мой привычный образ жизни.
Мы ехали по пыльным дорогам, и я чувствовал, как мой дорогой костюм медленно, но верно покрывается слоем пыли. Мой мозг, привыкший к идеальной чистоте и порядку, был в легком шоке. Но я не обращал внимания на эти мелочи. Я думал только о Люсе. О том, что я ей скажу. О том, как я объясню свою глупость.
— Папа, — прошепелявила Анютка, болтая ногами на пассажирском сиденье, — а Люся живет в таком же маленьком домике, как мы видели в плошлый раз?
— Наверное, мифутка, — ответил я, лавируя между ямами на дороге. — Главное, чтобы она там была. И чтобы простила нас.