— Нет,— коротко ответил он.
Сначала мы ехали той же дорогой, какой добирались сюда, но у площади Сёдермальмсторг водитель свернул на Хурнсгатан. Движение стало много оживленнее, и, к своему удивлению, я увидел, что на часах уже почти полвосьмого.
Веспер Юнсон, погрузившийся в глубокие раздумья, вдруг очнулся.
— Ну, что вы там подметили острым глазом, к каким пришли гениальным выводам?
— Я думал, ваш опытный взгляд полицейского ничего не упустил.
Он засмеялся.
— Даже у полицейского глаз обычный, человеческий,— признал он.— А вообще-то я серьезно: что-нибудь особенное привлекло ваше внимание?
— Н-да,— сказал я,— если уж на то пошло… пожалуй, бритва на полу в ванной.
— Спору нет, класть на пол полуоткрытые бритвы по меньшей мере легкомысленно,— согласился Веспер Юнсон.
— А-а, вы тоже ее заметили,— сказал я, пытаясь уверить себя, что ни капли не разочарован.
Он кивнул.
— И больше ничего?
Я вспомнил про энциклопедию на курительном столике в библиотеке и рассказал о своих наблюдениях.
— Любопытно! Очень любопытно! — воскликнул он, достал блокнот и записал: — Шведская энциклопедия… ручное огнестрельное оружие.
— Все-таки странная история,— заметил он, когда мы подъезжали к набережной Сёдер-Меларстранд.— Весьма странная. Погодите, сейчас…— Он заглянул в блокнот и быстро перелистал назад несколько страниц.— В начале этого месяца Свен Лесслер едет отдыхать, в горы, в Лапландию. Едет максимум на пятнадцать дней, так как числа восемнадцатого ему предстоит уладить кой-какие важные дела. А что происходит? Вопреки договоренности он в город не возвращается. В горном приюте его нет, уехал, никто не знает, где он,— ни слуги, ни ближайшие сотрудники. Здесь, в Стокгольме, не тревожатся, ведь от него приходят весточки, но все, конечно, заинтригованы и теряются в догадках, где он прячется и почему держит свое местопребывание в таком секрете.
Неожиданно он звонит домой и сообщает, что приехал в Стокгольм. Это было вчера, около пяти. Трубку сняла кухарка. Кстати, вы ее видели, когда зашли на кухню. Старушка в седых кудрях, Хильда Таппер. Она прослужила у Лесслеров более полувека. Так вот, хозяин просил ее помалкивать о его возвращении, ближайшим родственникам и тем запретил говорить. Когда она спросила, приготовить ли ему обед, он сказал, что поест в городе и что ждать его не надо. Ей показалось, он не хочет, чтобы его беспокоили.
У горничной — это она впустила нас сегодня утром — тоже был свободный вечер, и в седьмом часу она ушла из дому. Вернулась в половине двенадцатого и понятия не имела, что случилось за это время. Но Хильда Таппер оставалась дома. С одной стороны, ей, как она говорит, и идти-то некуда, а с другой стороны, она, видимо, хотела быть дома и встретить хозяина.
Веспер Юнсон опять заглянул в блокнот, потеребил бровь.
— Минутку,— сказал он, скользя взглядом по густо исписанной странице.— А, вот. Стало быть, около восьми зазвонил телефон. Старушка Таппер ответила, но на линии молчали. Ей послышалось, будто на том конце положили трубку. Около половины девятого в дверь позвонил какой-то мужчина. Он не назвался, однако утверждал, что директор Лесслер просил его зайти в половине девятого. По словам старушки, раньше она этого человека никогда не видела. Она провела его в квартиру.
— В библиотеку или наверх, в гостиную?
— В гостиную. Через пять минут — новый звонок в дверь. На сей раз явился Гильберт Лесслер. Он спросил Хильду Таппер, дома ли «старикан». Услыхав ее уклончивый ответ, он рассмеялся: зря, дескать, она пытается его обмануть. Отдал ей шляпу и поднялся наверх.
Старушка вернулась к себе, в комнату возле кухни. Она слушала по радио спектакль и не хотела пропустить конец. Минут через десять входную дверь отперли и кто-то вошел. Не иначе как директор Лесслер, решила она, ведь ключи от двери были только у него.
Когда спектакль закончился и начался концерт — на часах было без десяти девять, — Хильда Таппер услыхала громкий хлопок, который донесся как будто бы сверху. Ей в голову не пришло, что это выстрел, она думала, открыли бутылку шампанского. У Лесслеров частенько пили шампанское. Буквально через минуту она отметила, что входная дверь опять открылась — комната-то у нее граничит с холлом. На сей раз, однако, кто-то вышел. Она предположила, что это Лесслер-младший или незнакомый гость. Потом воцарились тишина и молчание. Она дослушала концерт и легла спать. Проснулась, только когда мы утром позвонили в дверь.
Он замолчал, глядя в блокнот.
— Во всяком случае, вы установили, когда был сделан выстрел,— сказал я.
— По-видимому, без десяти девять. Надеюсь, кто-нибудь из соседей тоже слышал и сможет подтвердить.
— Так или иначе, когда Гильберта застрелили, там присутствовало третье лицо.
— А может, даже и четвертое,— произнес Веспер Юнсон.— Если вы помните, стаканов было четыре. Один лежал разбитый на полу, один — опрокинутый на диване, и два стояли на стойке бара. Заметьте, их там не было, когда около семи горничная последний раз вытирала пыль.
— Может, четвертое лицо ушло через входную дверь на верхнем этаже?
— Там нет входной двери,— возразил начальник уголовной полиции.
— А дверь на крыше? Мы о ней забыли.
— Я не забыл,— холодно отозвался Веспер Юнсон.— Похоже, только и остается допустить, что четвертый и пришел и ушел этой дорогой. Но в таком случае он наверняка явился позже директора Лесслера. Ведь и эту дверь отпер именно директор Лесслер — ключ всего один и висит у него на связке. И вот вам второй момент, не вполне для меня понятный: один неизвестный исчезает через входную дверь нижнего этажа, а другой — через террасу на крыше.
— Да, неясностей хватает,— согласился я.— Почему оба незнакомца ушли, вместо того чтобы позвонить в полицию и сообщить о случившемся? Кто пробрался сюда и унес четвертый стакан?… И зачем?
Веспер Юнсон взмахнул рукой и продолжил:
— И куда подевалось орудие убийства, и кто обшаривал в спальне ящики комода?
— А их обшаривали? — спросил я.
Он безучастно кивнул.
— Да, и этот человек спешил, а потому оставил отпечатки пальцев.
Тут машина затормозила. И, уже вылезая на тротуар, усатый коротышка обернулся и сказал:
— А знаете, что, по-моему, самое странное?
— Нет, не знаю,— ответил я.
— Вы согласны, что уж где-где, а на комнатном выключателе отпечатки пальцев должны быть непременно?
— Ну разумеется,— сказал я.
Он положил руку мне на плечо.
— Так вот, попробуйте найти хотя бы один на выключателе в гостиной. Наш дактилоскопист не сумел.
Мы стояли на откосе, который уходил вверх к южным опорам моста Вестербру. Справа ухоженный сквер мягко спускался к узкому каналу Польсунд, отделяющему Лонгхольмен от Сёдермальма. Быстрым шагом к нам подошел полицейский в форме.
— Он там, внизу,— доложил он начальнику, жестом показывая в сторону канала.
— Отлично,— кивнул Веспер Юнсон, и мы вместе зашагали по хрусткой песчаной дорожке через парк к воде.
Вдоль берега длинными рядами лежали моторные лодки, и под сенью плакучих ив на ржавых килях играли в пятнашки солнце и тень. У небольших причалов покачивались на блекло-голубой воде плоскодонки и парусные лодочки.
Мы вышли к причалу, где стоял, заложив руки за спину, какой-то человек. При виде нас на лице у него вдруг появилось решительное выражение, и он пружинистым шагом двинулся навстречу.
— Здесь он.— Человек махнул рукой в сторону цветущего клена.— Сперва, конечно, все отрицал, но потом одумался.
Под нежно-зеленым шатром из великого множества кленовых цветочков сидел на ящике тощий долговязый мужчина и чинил сети. Рядом был прислонен велосипед, а возле него валялся мокрый, туго набитый мешок. Когда мы подошли, он быстро поднял голову и тыльной стороной руки утер острый подбородок.
— Хороший улов,— сказал Веспер Юнсон, кивнув на мешок.
— Протухнет, коли я тут застряну,— проворчал мужчина.
— Вы, должно быть, действуете так.— Веспер Юнсон остановился на песчаной площадке между причалом и кленом.— Плетете большущую сеть, ставите ее с лодки, чтобы получилось замкнутое кольцо, а потом берете вот эту штуковину и с размаху лупите по воде. Перепуганная рыба кидается врассыпную — и запутывается в сетях. Это так и называется — «пуганая рыба», верно? — сказал он как бы между прочим.— И кстати, запрещено, а?
Тощий на ящике молчал. Хмурый, растерянный — смотреть жалко. Веспер Юнсон протянул ему руку и добродушно сказал:
— Я начальник уголовной полиции Юнсон. И привлекать вас за недозволенный лов пока не собираюсь. На сегодня инцидент исчерпан, но в следующий раз рыбка вам дорого обойдется.
Мужчина встал и неуверенно пожал протянутую руку.
— Теперь можно идти? — спросил он.
— Никоим образом,— решительно заявил полицейский начальник.— Во-первых, вы назовете свое имя, а во-вторых, расскажете все, что видели и слышали вчера около десяти вечера в бухте Исбладсвикен.
Только теперь я догадался, что к чему. Стало быть, узкая тень, мелькнувшая по воде на краю светового пятна, действительно была гребной лодкой, а человек, сидевший на веслах, собственной персоной стоял сейчас передо мной. Но, Боже милостивый, как этот коротышка полицейский умудрился его разыскать? Да еще так быстро. Одно мне было ясно: я здорово недооценил смекалку Веспера Юнсона.
Браконьера звали Эманюэль Лундбом. Он шоферил на грузовике, получил отравление генераторным газом, несколько месяцев провалялся в лазарете и уже чуть ли не десятую неделю сидел на больничном.
— С финансами совсем никуда,— уныло сказал он.— Старуха моя тоже прихварывает и поневоле все время шастает к врачу. Ну что тут будешь делать?
После этой краткой защитительной речи он приступил к описанию ночной рыбалки. Несмотря на шторм, в сумерки он вышел в море. При попутном ветре дело шло плоховато, и около десяти он обогнул мыс Блокхусудден и стал с подветренной стороны в бухте Исбладсвикен.