Кажется, я бормочу вслух.
Чуть царапаю его шею, потому что Никита очень внезапно пускает в ход зубы. Низ живота наливается тяжестью, ноги становятся ватными. Я теряю контроль над телом, отпускаю его, ни о чем не думаю. Как легко, оказывается, бывает!
– Иди ко мне.
Я тянусь, а он подхватывает, сажает меня сверху. Он все еще одет, и я спешу это исправить. Он позволяет.
– Я сама, сама, – бессвязно бормочу на его попытки помочь.
Едва освобождаю Никиту от футболки, сразу впиваюсь губами в шею. Веду петляющую дорожку из поцелуев вдоль плеча, обратно к ключице. Его дыхание все громче, глубже, и это делаю с ним я! Он же не мальчик, вряд ли его можно удивить поцелуями, но ему нравится! Я вижу по дрожащим ресницам, по легкой плавающей улыбке. Да, я подсматриваю и торжествую.
Мы встречаемся взглядами. Его руки сильнее стискивают в объятиях. Я вскрикиваю от неожиданного толчка и падаю на лопатки, а он накрывает телом. Эта тяжесть обещает большее и совсем не пугает.
Серые глаза сканируют мое тело. Он специально медлит, я же вижу! Бесит. Ловлю ртом его пальцы, которые нежно обводят мои губы. Все происходит на инстинктах – никогда ни с кем себя так не вела. Я вообще никогда и ни с кем… А сейчас, глядя, как у Никиты напрягаются скулы, продолжаю.
Он со всей мощью обрушивается поцелуем. И это не тот детский поцелуй, который я запомнила и смаковала в голове. Его язык творит невероятное у меня во рту. На миг я даже теряюсь. После несмело делаю движение навстречу, а уже скоро подхватываю ритм. Свожу руки кольцом на его шее, обхватываю Никиту ногами. Чувствую, как сдавливает талию. Чувствую, как он хочет меня, как ведет пальцами вниз по моему животу.
Его прикосновения – это откровение. Я не знаю, куда деть себя от смущения, от разгорающегося пламени. В теле бушует кровь. Волны топят меня то там, то здесь. Он беспощадно жалит поцелуями, слегка кусает ухо, пока я схожу с ума. Мы оба сумасшедшие, иначе как все это объяснить?
Я сдаюсь его пальцам, которые ведут собственную игру. Из моего горла вылетают жуткие постыдные звуки. И я тону, мне невообразимо хорошо. Так просто не бывает.
– У меня никого не было, – шепчу, пока еще могу соображать.
– Я догадался, хоть в это невероятно сложно поверить.
– Почему? – резко хмурюсь, пытаюсь побороть головокружение и поймать его взгляд.
– Потому что перед тобой невозможно устоять.
Все, что он делает после, уверена, будет еще долго терзать меня во снах. Я бы назвала это грязным, если бы каждое его касание не было кристально нежным. Никита кружит мне голову, доводит до блаженства. А когда я спешу возмутиться, что он все еще в штанах и явно желает большего – да и я явно этого хочу – он ловит мои руки в капкан и заводит за голову.
– Не спеши, – он невинно целует в губы, заваливается на бок и смотрит на меня. Я все еще тяжело дышу – грудь вздымается высоко, но я не намерена прекращать.
– Я хочу, чтобы ты был первым, – говорю в лоб.
– Рада, – смакует мое имя и смеется в голос, – твоя прямолинейность – отдельный вид искусства.
Я вдруг теряюсь. Не нужно было говорить? Я не знаю, как правильно!
– Эй, тише, ты чего? – Никита прижимает к себе и целует лоб. – Не сомневайся, я польщен, но считаю, что на сегодня острых ощущений более чем достаточно. Согласна?
Он меня чуть встряхивает, заставляет посмотреть в глаза и поверить ему. Даже сейчас заботится обо мне, хотя у него по-прежнему не видно радужки из-за чернющих зрачков.
Мы лежим некоторое время молча и глядим друг на друга, пока не начинает клонить в сон. Я поворачиваюсь к Никите спиной, он крепко меня обнимает. А когда засыпаю, кстати, без ужина, целует шрам на лопатке.
– Спокойной ночи, Рада, – слышу шепот над ухом, но уже не уверена, что наяву.
Глава 25
Рада
Первый день на работе проходит суматошно. Ужас, сколько накопилось дел, а бумаг! Сколько леса пострадало-то! Защитники природы и по наши души придут, зуб даю. Еще и время тянется так медленно, как никогда. Я постоянно отвлекаюсь на телефон: проверить, не пропустила ли, часом, звонок. Отвечаю Никите, лишь к полудню соизволившему спросить, как моя рука. Хорошо, весь день проходит хотя бы без вызовов. Я потихоньку вливаюсь, даже немного тренирую Волка на кинодроме. Тот, правда, капризничает – разбаловал его Никита хорошей едой.
И все же ночное дежурство дается с трудом. Уже к десяти валюсь с ног, режим Горского напоминает о себе.
– Смотреть на тебя жалко, крох. Быстро спать, я на звонки, если что отвечу! Заявок все равно нет, – бросает Ира с порога и отбирает у меня журналы, которые я никогда не закончу заполнять.
– Мне чуть-чуть, – бормочу едва ли связно.
– Чуть-чуть, и кони двинуть? Закругляйся, это приказ.
– Ир, за что ты мне такая, а?
– Помпезная?
– Именно.
– Даже не знаю, – хихикает Пустовая.
Она обходит меня, достает из шкафчика вещи и снова оборачивается.
– Кстати, пока не забыла. Вот. – Протягивает мне коробку с эмблемой в виде надкушенного яблока.
Конечно, я знаю, что такое айфон, но все равно спрашиваю.
– Это что?
– Телефон. Мне Костя новый купил. Хотел свекрови этот подогнать, но я лучше тебе отдам. И не смотри на меня так, нечего ей было мою утку с яблоками хаять при всех! Обойдется.
Запоздало понимаю, что Ира уже впихнула мне его в руки.
– Я не могу принять.
– Еще как можешь! Он старый! Да почти как моя свекровь, – Ира хохочет собственной шутке, понятной только ей одной, – а тебе нужнее. Я бы еще вчера его отдала, если бы ты хоть раз за три недели сказала мне, что дома не живешь. Где пропадаешь?
Я поджимаю губы и настораживаюсь. Почему так смущаюсь? Спать с Горским в одной кровати я не смущаюсь, а говорить о нем боюсь?
– Можешь не выдумывать ничего, Лидка проболталась, что горец светловолосый тебя защищает. И давно у вас с Никитой?
– Что у нас?
Щеки пылают, даже губы горят. Наверное, я красная как рак.
– Понятно, – сама себе отвечает Ира. – Ну позволь мне сказать это.
– Что?
– А я же говорила!
– Ой, все, – отмахиваюсь от Пустовой, но она обнимает меня, как всегда, не спросив.
Ира не забирает телефон, даже когда я «дарю» ей его обратно. Через силу, но соглашаюсь попробовать разобраться в нем. Только зачем? Мне ведь и моего хватает. Правда, едва Ира открывает интернет и показывает фотки Горского, возникает внезапное желание приручить модный гаджет.
Я несколько раз смачно целую Пустовую в пухлые щеки и покорно собираюсь удалиться в раздевалку, когда она оглушает меня заявлением.
– Мы с Костей решили девочку удочерить. Уже документы оформляем. Давно, на самом деле, занимаемся этим, просто… ну, я боялась сглазить. Сложно все очень.
Я смотрю на Иру, она светится надеждой, а у меня дыхание перехватывает от ее слов. Чувствую, что начинают дрожать губы.
– Как прекрасно, – произношу тихим, чуть осипшим голосом. – Эта девочка будет самой счастливой.
Я очень стараюсь улечься на неудобной раскладушке, но поспать мне толком не удается. Мысли жужжат в голове, звонки слышно через стенку. Проворочавшись пару часов, сдаюсь. Плетусь к Пустовой, и мы всю ночь проводим в разговорах. Об усыновлении, об ответственности, о судьбе, о Никите, о страхах. Когда Ира начинает болтать о любви, я перевожу тему, рано пока думать об этом. Рано надеяться. За что меня вообще можно полюбить?
Ночь без сна оставляет темные отпечатки под глазами, но я тотчас о них забываю, когда ранним утром вижу номер Никиты на экране – я так его и не записала, но обязательно запишу в новом телефоне, если поможет мне. Оформив все документы, забираю Волка из вольера, и мы вместе мчим к черному танку, что стоит сразу за КПП.
Я даже не пытаюсь сдержаться – после разговора с Ирой меня переполняют чувства. С ходу врезаюсь в Никиту и в прямом смысле висну у него на шее. Тот приглушенно смеется, изображает, будто я его чуть не убила, а я лишь крепче прижимаюсь. Он пахнет хлоркой, а не мятой, как обычно. Значит, приехал ко мне прямо с тренировки, даже дома не был. Двадцать по десятибалльной шкале моего счастья.
Правда, я тут не одна такая. Забыла, что с недавнего времени Никиту мне с Волком приходится делить. Поэтому Горский, быстро поцеловав меня в щеку, ловит героя, который встает на задние лапы и пытается его облизать.
– Кажется, я ревную. – Наблюдая за этой процессией, я скрещиваю на груди руки и стучу по земле ногой.
– Кого именно? – Никита ухмыляется, а в следующий миг шагает назад, будто просит Волка остановиться.
Тот без слов понимает. Садится между нами и чуть поскуливает, когда Горский треплет его за загривок.
– Да вот не решила еще, – смеюсь в ответ.
Пока Никита устраивает Волка на заднем сидении, пока пристегивает мой ремень безопасности и щелкает по носу, пока включает радио и рассказывает что-то, я вспоминаю, как вчера мы проснулись вместе. Я впервые проснулась с парнем. Думала испугаюсь, но почувствовала тяжелую руку на талии, размеренное дыхание у шеи, горячее тело рядом… ой, как я улыбалась!
И сейчас улыбаюсь от уха до уха, когда Никита, заехав во двор, бурчит, чтобы сидела на месте. Он обходит танк и, ухватив за талию, помогает выбраться. Он отправляет меня купаться, а сам готовит тосты и чай с имбирем – чтобы мне спалось лучше. Горский не забывает погладить Волка, снующего рядом с довольной мордой, будто хозяин здесь он.
Получается, счастье в мелочах, да? Потому что сейчас я чувствую себя совершенно счастливой.
Сплю я мало и неважно, поэтому к полудню уже спускаюсь вниз. Чуточку похожа на зомби, но Никита говорит, что я хорошенькая, когда сонная. Снова краснею. Каждый раз краснею от его фразочек. Это вообще пройдет?
Весь день мы то и дело целуемся по углам. Забавно и непривычно. То я подкрадусь к нему со спины и чмокну в щеку, а Никита удержит рядом так, что приходится вырываться. То он вдруг на очередной рекламе резко обернется, притянет к себе и прижмется к губам. Самой с трудом верится в то, что происходит. Но мне нравится мой подтаявший айсберг. И ведь в целом же ничего не меняется: в разговорах, повадках он также сдержан, хмурится. Я то и дело копирую его, а он закатывает глаза. Лишь улыбаться стал чаще. Мне улыбаться. Ну, может, еще голос звучит чуть нежнее, вкрадчивее.