Никита молча переплетает пальцы с моими и тянет за собой. Я чувствую на себе взгляды отовсюду, знаю, что люди шепчутся, знаю, что обсуждают нас. Но сейчас мне почти плевать. Да, страшно до жути, да, я, наверное, не совсем представляю, во что ввязалась. И все же задираю подбородок выше, выпрямляю спину и увереннее шагаю вперед. Потому что под его взглядом чувствую, что я самая красивая.
Быстро привожу себя в порядок в туалетной комнате, подмигиваю отражению – в нем я и правда выгляжу отлично. После мы с Никитой переходим в другой зал, где с небольшой сцены играет живая музыка, по периметру расположены столики, а на середине под звучную мелодию плавно двигаются несколько пар.
– Здесь будет аукцион?
– Нет, в следующем зале. Когда соберутся все гости.
– То есть мы кого-то ждем? Как-то невежливо по отношению к остальным.
– Этот мир вообще невежлив и не очень-то справедлив. Потанцуем?
Едва спросив, Никита уводит меня ближе к музыкантам. Возражения тонут вместе с его плавными движениями – он кладет мои ладони к себе плечи, обнимает за талию и прижимает чуточку ближе, чем это кажется позволительным. А еще смотрит бездонными океанами, в которые я проваливаюсь.
– Спасибо тебе за то, что ты рядом, – произносит Горский проникновенным шепотом.
– Глупый, это тебе спасибо.
Ухмыляется, как обычно. Думает, он больше всех знает? Знал бы, как дорог мне, как много места занимает в сердце. Да что он вообще единственный, кроме Волка, сумел туда пробраться! Я ведь…
– Никит, – зову и тотчас облизываю губы, потому что пересыхают.
Неужели я собираюсь признаться ему? Это глупо – сказать первой? А если его чувства не настолько сильны? Может, я ему нравлюсь, ему хорошо со мной, но это ведь совсем не значит, что он любит меня! Но он же говорил «любимая», так? Правда, у Волка тоже есть «любимая» игрушка. Он ее в первую очередь сгрыз.
– Да, – слышу и снова смотрю в серые глаза, а он будто знает, что хочу сказать, и наслаждается игрой.
Даже если я одна из нас двоих чувствую подобное, я больше не могу держать это внутри.
– Никит, я…
– Мой брат, – перебивает Никита.
Не сразу соображаю, что он имеет в виду. Пока не останавливается, пока не чувствую, как напрягаются плечи и как он крепче прижимает к себе. Ловлю устремленный в толпу взгляд и делаю шаг вместе с ним.
Странная реакция, они вроде бы ладили с братом, почему вдруг он совсем не рад встрече? А он не рад: залом между бровей рисуется четче, скулы выделяются сильнее.
– Здравствуй, Сева, – здоровается Никита.
Дальше что-то происходит, но я, остолбенев, уже не слежу. Киваю, когда мне задают вопрос, не слышу, что спрашивают. Потому что не могу отвести глаз от брата Никиты. Потому что, как бы я ни хотела сопротивляться воспоминаниям или списать все на игру воображения, не выходит. Потому что именно с ним была Лиля в торговом центре. Но это же ничего не значит, да?
Глава 35
Рада
Не понимаю, что творится, но они будто стреляют друг в друга – и словами, и глазами. Может, Никита что-то знает о брате? Или в чем дело?
Сева же ведет себя отвратительно: небрежные фразы, взгляды в мою сторону, полные презрения, кривая ухмылка на губах. Я ожидала подобного от его родителей, от отца, от семейства Дроздовых, в конце концов, или королевны, но никак нет от старшего брата Никиты.
– Ты ничего не понимаешь! – рычит мой защитник, выйдя вперед и прикрывая меня спиной.
– Это ты! Ты… – старший тычет Никите в грудь, захлебываясь злостью.
А в итоге ничего не понимаю я. Неужели они из-за Лили?
– Где Виолетта? – Такого тона от моего Горского я еще не слышала.
– Дома с ребенком осталась, тебе-то какое дело?
– Вот и вали к ней! Ты там нужнее.
Никита начинает отворачиваться, но я вижу, что брат продолжает лезть к нему, дергает за рукав. Кажется, он пьян. Запаха не заметила, но его движения какие-то неточные и рассеянные.
– Ты под папашу-то не коси. Знает он, что мне нужнее, – тянет резко за бабочку.
Я вскрикиваю и тотчас прикрываю рот рукой. Оглядываюсь – в нашу сторону начинают некрасиво тыкать пальцами, но разве у этих людей есть нормы приличия? Им лишь бы камеры достать. А они достанут, если эти два балбеса в итоге подерутся!
Ныряю Никите под руку и вклиниваюсь между ними. Плевать, что я маленькая и на каблуках, свое защищать я умею. Надо будет – зубами в шею вгрызусь, что с меня взять? Вот только они продолжают собачиться, и Сева случайно задевает локтем мое плечо. Не очень больно, но это становится контрольным. Никита при всех сильно толкает брата. Я впиваюсь пальцами в его руку, прямо ногтями в кожу. Это не сразу, но действует. В итоге мы вдвоем разворачиваемся и уходим от греха подальше.
– Вы с ним два идиота! Вы всех нас погубите! – летит вслед, но не останавливает.
Мы заходим в красивый… театр? Ну, похоже – стены обиты материалом, плюшевые такие, тут есть и сцена, и прожекторы. Я, конечно, не знаток, но нас пару раз водили на новогодние спектакли для детей, так что я не совсем из дикого леса.
Никита все время молчит, только проверяет номера на билетах и подталкивает вниз по проходу, а затем тормозит меня коротким «здесь». Я вижу, как раздуваются его ноздри, как поджаты губы и выдается вперед подбородок. Он без сомнения зол.
– Что происходит? – на свой страх и риск спрашиваю я.
Вряд ли могу чем-то помочь, но все же.
– Ничего, – рявкает он.
– Ну да, – слегка улыбаюсь я, но не продолжаю настаивать.
Если Горский думает, что он самый умный, то очень зря. Да, обычно его эмоции с трудом поддаются расшифровке, но не когда злится. Когда он злится – как на ладони.
Аукцион начинается, гаснет яркий свет, на сцене появляются какие-то люди, но я мало слушаю, мало улавливаю и вообще не смотрю – закрываю глаза. Закрываю и кладу голову с великолепной укладкой Никите на плечо. Майя бы отругала, если увидела, ну и ладно. Мне так хорошо – вдыхать запах его туалетной воды с мятным оттенком геля, представлять, как останемся вдвоем и всех этих людей просто не будет.
Никита постепенно успокаивается. Это понятно и по тому, как выравнивается его дыхание, и по тому, как замедляется пульс. Через несколько бесконечно долгих минут он наконец обнимает меня, целует в макушку, усмехается сам себе под нос.
– Отец хочет продать бизнес Дроздовым и выйти из игры. Мой брат не может свыкнуться с мыслью. Сделка получается невыгодной, но это лучше, чем ничего. Инсульт отца сильно подкосил. Извиняться он за все, что натворил, не стал, но о решении сообщил лично. Хочет съездить за границу здоровье подлечить, хочет спокойствия. Я согласен – почему нет? А вот Сева против.
Никита зарывается носом в мои волосы и вдыхает.
– Я его понимаю – он живет на работе, не видит другого смысла жизни, не хочет терять насиженное место. Особенно если учесть, сколько сделок он мутит «мимо кассы», но…
Не договаривает. Под звуки речи кого-то из «благотворителей» с грохотом распахивается дверь. В зал в прямом смысле заваливается Сева. И, если до этого он только казался пьяным, сейчас на все сто процентов подшофе.
– Посиди здесь, скоро вернусь, – бросает Никита, после чего под возмущенные перешептывания протискивается к выходу и исчезает вместе с братом.
Как он и просил, я сижу. Пять минут, десять. Перебираю пальцами, воображаю себе невесть что. Сижу на месте, но мысленно уже там. Кого я обманываю? Не могу я просто ждать!
Выскользнув, я петляю по залам, нахожу уборную. Там освежаюсь, брызгаю водой в лицо и отправляюсь на поиски Никиты. Правда, долго бродить не приходится – коридоры пусты, и в этой тишине голоса слышны издалека. Спорят.
Ускоряю шаг и собираюсь выскочить из-за угла, но резко торможу у колонны.
– Ты разрушил все! – звучит совсем рядом надломленно, с яростной болью.
– Не я, – спокойно отвечает Никита.
– Если бы ты не связался с этой малолеткой, которая вылезла непонятно из какого болота, у нас мог быть шанс…
– Не смей. Говорить. О ней. Так.
– Я говорю так, как она заслужила. Я позаботился обо всем, Дроздовы помогли бы нас вытянуть, а теперь они согласны только на поглощение! Из-за этой…
– Закрой рот.
До меня доносятся звуки потасовки. Я робко выглядываю, но все еще не смею сделать шаг. Ноги кажутся свинцовыми. Я действительно виновата? Это правда? То, что говорит Сева?
– Я знаю, без тебя не обошлось, что это ты настроил отца против. Больше не приближайся, иначе Виолетта подаст на развод быстрее, чем ты успеешь подумать об адвокате. И поверь мне, я помогу отсудить ей у тебя столько, сколько она заслуживает, покрывая твои похождения.
– Я просто хотел сохранить семейный бизнес, а ты тупой эгоист! Поимел ее? Так радуйся, зачем приводить на вечер своих шл…
Звук удара слышится отчетливо, я больше не могу прятаться.
– Я люблю ее. А ты не любишь никого, кроме себя. Кто еще из нас эгоист.
Я останавливаюсь в шаге от Никиты. Меня бросает в жар от его слов, но я все равно касаюсь плеча. Осторожно вроде бы, а он вздрагивает, оборачивается с горящими глазами. Видит меня, тяжело дышит, но быстро берет контроль над собой.
– Мы уходим, – говорит уже иначе, теперь я чувствую разницу – его тон меняется. И раньше замечала, но сейчас это становится очевидным.
Никита забирает вещи из гардероба, возвращается.
– Не позорь родителей, езжай домой, – бросает брату, прежде чем уйти.
По пути к машине он набирает кому-то сообщение, и ему тотчас перезванивают. Никита успокаивает маму, говорит, что мы уехали, потому как сильно устали, а завтра тяжелый день. Обещает обязательно увидеться на неделе снова.
– И Раду с собой привезу, да. Хорошо, пока, мам. Не переживай.
Мое сердечко бьется, пылает. Оно горит! Сдерживаться получается от силы несколько минут. Едва мы выезжаем к автостраде, с губ срывается то, что не дает покоя и разгоняет кровь.
– Это правда? – задаю вопрос одновременно с радио, которое включает Никита.