Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Разве что нервничаю больше, мне это не нравится. И ее комплименты лишь сильнее выбивают из колеи.
– А кому-то вчера весело было, – замечаю по ней.
Под глазами круги залегли, за голову держится.
– И не говори. Было круто! Я ногу подвернула, когда танцевала на столе.
Невольно улыбаюсь. Они такие разные с мужем. Как только уживаются?
– Ну ты же знаешь закон: если было хорошо, потом всегда плохо.
– Эй! – Ира грозно машет пальцем перед моим лицом. – Отставить пессимистичный настрой! Замечу хмурой, будет хуже, поняла?
– Так точно, – сквозь смех отвечаю я.
– Расскажешь, что у тебя с Никитой, а?
– Ничего. И не делай такие глаза! – отрезаю, не желая продолжать разговор.
Но от Пустовой просто так не отделаешься. Она достает меня всю дорогу и не отлипает, пока собираем спортсменов. Только когда подходим к нашей палатке, Ира замолкает резко. Даже подозрительно. Поднимаю голову и смотрю в ту сторону.
– Вот же! – ругается она. – Проныра!
Это она про Аллочку, которая с маркером танцует вокруг Горского, как ведьма на шабаше. Ей бы еще бубен в руки – вылитая будет.
Что-то неприятно колит в груди. Злюсь сама на себя за разочарование, которое предательски жжет внутри. Ненавижу это чувство. Поэтому так живу, поэтому ничего не жду. Не хочу ждать! Но подлая человеческая натура все равно лезет. Делает слабой, навязывает какие-то ожидания.
Я глушу чувства одним точным ударом.
В палатку мы заглядываем, когда представление кончается. Спасибо Ире, она больше не лезет. Намеренно опускаю взгляд в песок – да, как страус, и что? Быстрее и громче обычного зову ребят к себе. А внутри скребет, скребет. Размечталась, да?
Нет.
Пока пловцам проводят брифинг перед заплывом, рассказывают, как проходить поворотные буи и плот кормления, я все пытаюсь отделаться от назойливого внимания взрослого мужчины, которого подослала Пустовая. Да что там взрослого – старого! Тот нашептывает мне о грядущих переменах в Федерации Плавания, а я только и вижу его противные тонкие усики над верхней губой. Не слушаю, не вникаю…
– Девочка Рада.
В два счета нахожу «источник» звука. Сейчас я почти счастлива его видеть, хватаюсь за соломинку. Поворачиваюсь, скрещиваю руки на груди, незаметно вытираю об майку вспотевшие ладошки.
Горский стоит метрах в пяти. Волосы спрятаны под желтую шапочку, тело обтянуто костюмом. От щетины не осталось и следа, но странным образом он не кажется младше. Наверное, из-за обжигающе ледяного взгляда, который делает загорелое лицо с крупным носом серьезнее.
Той ночью он выглядел как-то иначе. Безмятежнее, что ли.
Не вспоминать.
– Может, если выиграю, поплывешь со мной?
Ну зачем вспоминаю?
– Ни за что на свете.
Я тараторю, как скороговорку произношу. Он ловит меня на этом, а я ловлю его ухмылку – всего одно движение уголков губ, но ловлю.
– Смотри не утони, – неуклюже бросаю я вслед, когда Горский делает шаг.
И хочу прикусить язык. Что за бред я несу?
Очень надеюсь, что он не услышал – уши-то спрятаны под шапкой. Но быстро убеждаюсь в обратном.
– Хоть не прокляла, пожелав хорошего заплыва.
Никита распихивает какие-то пакетики в ноги, прямо под костюм, я отхожу дальше, но все еще наблюдаю.
– Что это? – спрашиваю у Иры.
– Кормежка. Гели энергетические всякие. Десять километров плыть – это не шутки.
А для меня – так вообще из области фантастики.
Спустя четыре круга сумасшедшей гонки я все еще не могу поверить, что люди на такое способны – плыть два часа кряду. Я-то вообще с трудом на воде держусь.
– Это ты еще марафон не видела! – восклицает Пустовая в ответ на мое искреннее недоумение. – Двадцать пять километров – вот настоящее испытание.
Слушаю ее и наблюдаю, как пловцы сбавляют скорость у понтона, дергают с удочек стаканы и на плаву заливают в себя смеси.
– На двадцати пяти могут и банан съесть.
– Да ладно! – удивляюсь я, а фантазия рисует забавную картинку.
Стараюсь держаться за спинами, не высовываться, пока подсматриваю за Горским. Хотя это даже смешно – ему точно не до меня. Уже двое сошли с дистанции, просто не доплыли. Остальные идут плотно, но Никита уверенно сохраняет позицию в тройке.
К концу седьмого круга меня начинает откровенно трясти.
– Да выиграет твой Никита, не переживай, – неожиданно подобравшись с тыла, говорит Ира.
Я вздрагиваю, резко вдыхаю и задерживаю воздух, но от гонки не отрываюсь.
– Он отстает, – произношу на выдохе, пока Горский завершает круг четвертым по счету. – И мне нет до него никакого дела.
Ира щелкает меня по носу, я возмущенно оборачиваюсь к ней и тру лицо.
– У этого красавца два сердца. Щас перейдет на второе, гляди!
– Куда?
Они далеко от берега. Уже ничего не видно – только точки в воде, похожие на рябь.
Я кусаю костяшки пальцев, а Ира хохочет в полный голос. Из-за нее не слышу комментатора, а он только что тройку лидеров назвал. Не замечаю, как начинаю выкрикивать следом за Пустовой что-то непонятное – вроде «да» и «вперед». Никогда не замечала за собой спортивного интереса, но сейчас заряжаюсь атмосферой.
– Спортсмены проходят последний поворотный буй, – объявляет комментатор.
Не вижу издалека, не разберу кто где, пока пловцы не приближаются к финишной прямой – или к створу, как умничают в толпе. Взгляд цепляется за желтую шапочку, что резво набирает темп, вклинивается между призерами, а затем и вовсе уходит в отрыв.
– О, турборежим включил, – смеется Ира.
– Никита! Это Никита! – только прокричав это, я осознаю, что творю, и закрываю ладонями рот.
Но вокруг всем плевать, а Ира уже бросается обнимать меня.
Я впервые за три дня иду на награждение. Стою в стороне, выглядываю из-за плеча длинноволосого парня, что закрывает мне весь обзор. Тот жестикулирует и дергается постоянно, мешая шпионить за Горским.
Когда победителя наконец объявляют, все громко аплодируют, даже свистят. Припадочный передо мной тоже поднимает руки и подается вперед, а мне не видно!
– Мне ничего не видно, – бормочу я.
– Что? – неведомым образом парень слышит и оборачивается так некстати.
Я чуть заваливаюсь на него. Чтобы не упасть, хватаюсь за плечи и негромко вскрикиваю от неожиданности. Ну как негромко – это мне так кажется. А взгляды зрителей внезапно так направляются в мою сторону.
Я краснею, поджимаю губы, но с достоинством пячусь назад – движения плавные, подбородок задран. Спотыкаюсь, лишь когда встречаю глаза Горского. Магниты в деле, притягивают. Не могу пошевелиться секунду или две, пока он сверлит меня взглядом из-под бровей, а затем не скрываюсь в толпе.
Ира вместе с мужем находят меня позднее, все на том же понтоне. Рассказывают про завтрашнюю вечеринку по поводу закрытия чемпионата и свои грандиозные планы. А ночью я ворочаюсь и не могу уснуть, все думаю о том, что может быть. А может и не быть вовсе.
Утром на сборе перед марафоном в шестнадцать километров я не нахожу Горского. Он не участвует? Надо было заранее списки посмотреть, меньше волновалась бы. И да, он жутко травит мои мысли. И нет, я совсем не расстраиваюсь, даже расслабляюсь слегка.
Не тревожусь, пока краем уха не слышу от других ребят, которые собираются плыть, что Горский еще накануне вечером улетел на сборы перед очередным чемпионатом.
Секунды бегут, люди слоняются рядом, а я замираю.
Чудес не бывает. Все-таки забыла, да?
Глава 7
Никита
Дорога из Шереметьево окончательно убивает во мне все живое. Я почти месяц слонялся по миру – сборы, соревнования в Европе, рекламный проект. Что ни говори, а раньше я так не уставал. Или не циклился на этом, шел дальше и дальше. Пока не уперся в стену.
Победы больше не приносят удовлетворения. Оставляют горький осадок, который со временем превращается в зыбучие пески. Чем ближе отбор на Игры, тем хуже: сомнения гложут с каждым днем все сильнее. Пытаюсь выбить усиленными тренировками, но они уже проникли в подкорку. Даже сейчас зудят так, что хочется разодрать виски в кровь.
Что, если я опять не смогу?
Поднимаюсь в квартиру, разуваюсь и напрягаю грудную клетку, готовясь наконец выдохнуть. Но с порога чувствую, что не удастся: воздух пропитан запахом еды, в зале горит свет, слышны шаги. Не успеваю подумать об этом, как навстречу выбегает Лиля.
– Ты же должна быть в Нью-Йорке, – говорю, не скрывая раздражения, но мои слова тонут в ее душных объятиях.
Она тянется за поцелуем, но я отворачиваюсь. Лиля делает вид, что не замечает этого, оставляет влажный след на щеке и улыбается до ямочек. Играет на пять баллов. Впрочем, актрисой она всегда была отличной. Если бы не призналась тогда, то я бы и не догадался, наверное.
– Я заказала ужин. Твои любимые ребрышки и…
– Лиль, тормози. Что ты здесь делаешь? Мы так не договаривались.
– Я теперь по предварительной записи должна домой приезжать? – быстро съев улыбку, горячо возмущается она.
Уже правдоподобнее, но на меня не действует. Это место давно перестало быть нам домом.
Она напрягается, понимает, что с мертвой точки мы не сдвинемся, и сдается.
– Завтра в Южном мой отец заключает контракт с твоим. Было бы странно, если бы меня не пригласили.
– Мы вполне могли прийти туда по одному.
По ее лицу становится ясно, что нет, не могли. Общественное мнение слишком важно для нее.
– Я в душ, летел с пересадкой.
Сняв куртку, вешаю ее в гардероб и игнорирую то, как Лиля старательно кусает нижнюю губу. Раньше тормоза срывало от одного этого действия, сейчас – мертвое спокойствие по всем фронтам. И она догадывается. Из-под маски начинают проступать настоящие эмоции, но Лиля быстро берет себя в руки и натягивает фальшивую улыбку.
– Поужинаем, когда примешь душ. Я все разогрею.
И как мы опустились до такого?
Под ледяным напором воды слегка прихожу в себя. Желудок гудит – проспал весь рейс и не помнил, когда ел в последний раз. Поужинать будет неплохой идеей, но я не спешу выходить.