Нюрнберг вне стенограмм — страница 15 из 17

Формально тот факт, что трое подсудимых на процессе Международного военного трибунала были оправданы, вроде как говорит о полной объективности судебной коллегии. Мол, раз на таком представительном процессе троих оправдали, значит, остальные приговоры выверены до мелочей и полностью объективны. Но это, на мой взгляд, лишь демагогия. На самом деле объективность приговора для большинства подсудимых никоим образом не связана с тем, что кого-то на процессе оправдали. Судить об объективности суда надо, рассматривая вину подсудимых и соотнося ее с приговором. И здесь, если мы говорим о процессе МВТ, сомнения в объективности судей вызывает лишь тот факт, что часть приговоров – об этом мы также скажем в следующей главе – оказалась излишне мягкими.

Сам факт оправдания троих из 24 подсудимых вызывает определенные претензии к организаторам процесса. Прокуратуры четырех великих держав несколько месяцев готовили обвинение, отбирали подсудимых из тысяч военных преступников и что в результате? Из 24 один (4 %) был к началу процесса уже мертв, двое (8,3 %) покончили с собой, один (4 %) оказался недееспособным и трое (12,5 %) были оправданы, итого, обвинительный приговор был вынесен только 19 человекам (79 %), а приговор приведен в исполнение в отношении 17 (70,8 %). Для процесса такого уровня подобные цифры абсолютно неприемлемы. В связи с этим возражения советской стороны не просто оправданы, а закономерны. Ни в коем случае не ставя под сомнение компетентность судебной коллегии, просто выскажем удивление слишком мягким приговором в отношении троих оправданных. Пусть эти подсудимые и не совершили преступлений, за которые им грозила бы смертная казнь, тем не менее, как показали будущие события, назвать их невиновными было чрезвычайно смело… и необъективно.

Тем не менее Ганс Фриче, Франц фон Папен и Ялмар Шахт были признаны невиновными в предъявленных им обвинениях, в связи с чем Трибунал предписал коменданту суда освободить их из-под стражи после перерыва в заседании Трибунала. Покидая скамью подсудимых, Фриче и фон Папен простились со своими соседями, пожали некоторым руки, лишь Шахт надменно проследовал мимо Геринга, даже не посмотрев в его сторону. Присутствовавший в зале А. И. Полторак описал эти события так:

«Я не могу сказать, что такой приговор был для меня неожиданностью. На организационных заседаниях трибунала, которые не были публичными, многократные обсуждения вопросов, связанных с ответственностью Шахта, Папена и Фриче, достаточно ясно раскрывали позиции судей. Не раз во время этих заседаний советскому судье приходилось парировать высказывания судей западных стран, недвусмысленно выражавших свое мнение, в конечном итоге воплотившееся в оправдательном вердикте этим трем. […]

Во Дворце юстиции царит большое оживление. Сегодняшнее утро самое сенсационное, и мировая печать торопится сообщить об этой сенсации всему миру. Пополз слух, что в одном из залов Дворца происходит [импровизированная] пресс-конференция, “героями” которой являются оправданные. Я зашел туда. Зал был заполнен корреспондентами разных стран, преимущественно американскими и английскими. Вопросы следуют один за другим. Интервьюируемые с самодовольными физиономиями отвечают. Здесь они лгут так же, как лгали на скамье подсудимых. […]

Пресс-конференция во Дворце юстиции, проведенная тремя оправданными преступниками, была заснята многими фотокорреспондентами. На следующий день в фотолаборатории Дворца юстиции мне дали снимок, запечатлевший ее окончание… Что-то омерзительное было в этой фотографии. Люди в американской военной форме с восторгом трясли руку Шахту и Папену, поздравляли их так, как поздравляют обычно родного человека, оправившегося после тяжелой и казавшейся безнадежной операции.


Трое оправданных получают справки. Слева направо: Ганс Фриче, полковник Бёртон Эндрюс, психолог Густав Гилберт, Франц фон Папен, Ялмар Шахт


Рассматривая фотографию, я еще раз подумал, сколь исторически и юридически справедливым было “Особое мнение” советского судьи И. Т. Никитченко, который выразил свой протест против оправдания Шахта, Папена и Фриче».

Советские журналисты на пресс-конференцию не пошли. Да и вообще в СССР это решение вызвало негативную реакцию. Показательна реакция немецких военнопленных. Так, в обращении на имя председателя Социалистической единой партии Германии Вильгельма Пика 476 военнопленных немцев из лагерного отделения 12 (Челябинская область) писали: «Среди нас можно наблюдать негодующий ропот, когда мы узнаём, что представители фашистских поджигателей войны – Фриче, Папен и Шахт оправданы. Поддерживая высказывание советского представителя, мы протестуем против снисходительности по отношению к преступникам, несправедливо оправданным Трибуналом»[145].

Как уже говорилось, И. Т. Никитченко подал свое особое мнение, не согласившись с решением Трибунала. Здесь мы не будем его приводить, чтобы не превращать книгу в сборник материалов этого интереснейшего процесса. Любой без труда может найти этот документ[146], добавим лишь, что если кто-то хоть немного интересуется ходом Нюрнбергского процесса, то не может пройти мимо «Особого мнения», поскольку без него совершенно невозможно представить себе роль этих троих в Третьем рейхе. Приведенные Никитченко аргументы в пользу виновности троих оправданных чрезвычайно убедительны, и, читая их, невозможно не удивиться решению Трибунала…


Член Трибунала от СССР Иона Никитченко в своем кабинете


Как бы то ни было, Папен, Шахт и Фриче – теперь в статусе не подсудимых, а свободных людей, – получив в подарок от полковника Эндрюса по апельсину (заключенным фрукты не полагались), отправились в свои камеры. Но лишь для того, чтобы собрать свои вещи: теперь они не могли находиться рядом с теми, кто получил приговоры, и им были выделены комнаты-камеры на 3-м этаже здания. В принципе они могли покинуть тюрьму Дворца юстиции в любой момент, но им было страшно, и поэтому им разрешили провести здесь, под охраной американских солдат, еще некоторое время. Последующие события описал в своем «Нюрнбергском дневнике» штатный психолог Густав Гилберт. Чтобы не заниматься пересказом, просто процитируем его записи:

«У Фриче налицо были симптомы самого настоящего нервного срыва – он был просто оглушен и настолько измотан событиями этих двух дней, что даже чуть было не свалился в обморок от накатившего на него приступа сильнейшего головокружения.

– Я дошел до ручки, – прошептал он мне, – поверить не могу, что выйду отсюда! Как и в то, что меня снова не отправят в Россию! Я уже ни на что не надеялся!

Папен был в приподнятом настроении, он явно не ожидал такого исхода:

– Надеяться – я, конечно, надеялся, но, честно говоря, не ожидал такого исхода.

И тут он извлек из кармана апельсин, который решил придержать после обеда, и в приливе чувств попросил меня передать его Нейрату. Фриче попросил меня отдать его апельсин Шираху. Шахт решил вкусить свой десерт сам. […]

Трем оправданным торжествовать было рано – свобода оставалась для них понятием символическим. Едва прозвучали оправдательные приговоры, как немецкие гражданские власти объявили, что все трое будут арестованы и преданы суду за преступления перед немецким народом. Полиция Нюрнберга взяла Дворец юстиции в плотное кольцо на тот случай, чтобы сразу арестовать Фриче, Папена и Шахта, как только те попытаются покинуть здание.

Трое суток по своему желанию оправданные Трибуналом оставались в тюрьме, страшась предстать перед своим собственным народом. Папен заявил:

– Я как загнанная дичь! Они должны оставить меня в покое!

Фриче в отчаянии попросил у меня дать ему пистолет на случай, если не выдержит мук.

Наконец глубокой ночью они все же отважились покинуть здание тюрьмы»[147].

Обратимся теперь к фактам биографий троих освобожденных и посмотрим, что ожидало их за дверями Дворца юстиции.

Через несколько дней после выхода из Нюрнбергской тюрьмы Ялмар Шахт был задержан немецкими властями по ордеру, выданному правительством земли Баден – Вюртемберг. Власти посчитали, что человек, занимавший в Третьем рейхе посты президента Имперского банка, имперского министра экономики и генерального уполномоченного по военной экономике, как минимум, должен пройти процесс денацификации. Его дело было рассмотрено в апреле 1947 года Палатой по денацификации Штутгарта, и он, в соответствии с Законом о денацификации, был отнесен к «главным преступникам», приговорен к 8 годам лагерей и отправлен отбывать наказание в лагерь под Людвигсбургом. Возмущению Шахта, которого оправдал самый авторитетный Трибунал, не было предела: тем более что виновным его признал не какой-то «оккупационный», а чисто немецкий суд. Еще на Нюрнбергском процессе он заявил: «Это я первым увидел в Гитлере преступника! А свою первую попытку спихнуть его я предпринял еще в 1938 году». Он подал апелляцию, Палата по денацификации Людвигсбурга оправдала финансиста, и 2 сентября 1948 года он был освобожден, как человек, с которого сняты обвинения (Entlasteter) – уже в третий раз в своей жизни.

После освобождения Шахт занялся тем, что знал лучше всего, – вернулся в банковскую сферу. В 1953 году он основал и возглавил Deutsche Außenhandelsbank Schacht und Co («Германский внешнеторговый банк Шахт и Ко») в Дюссельдорфе. Кроме того, колоссальный опыт Шахта, а также его несомненные таланты финансиста пользовались большим спросом в послевоенном мире. Его приглашали для консультаций в страны Африки, Ближнего Востока, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии, надеявшиеся, что финансовый чародей Третьего рейха поможет и им совершить экономическое чудо и – как помог Веймарской Германии – справиться с галопирующей инфляцией. Особенно большую активность в привлечении Шахта проявляли Бразилия и Индонезия. Своих принципов он, в общем, не менял и всегда последовательно выступал противником необоснованного увеличения государственного долга. В 1963 году – в 86 лет – он оставил работу в банке и вскоре стал членом Общества свободной журналистики (Gesellschaft für freie Publizistik) – ассоциации праворадикальной, а по мнению Ведомства по охране конституции, так и вообще правоэкстремистской и близкой к неофашистской Национал-демократической партии Германии (NPD).