— А как же быть с демократическим принципом умения сосуществовать в мире с остальными народами, соблюдая их права и уважая их обычаи? Новые культуры всегда возникают из смешения старых, и в условиях современной цивилизации их невозможно отделить друг от друга искусственно возведенными заборами.
— Может, такое и удается в Америке, но сомневаюсь. Лишь членам какой-то определенной группы доступно, ощутив связь друг с другом, отстоять себя и свою самобытность.
Камера Шпеера. Шпеер торжествующе поведал мне, что остальные успокоились, свыкнувшись с мыслью о его былых намерениях совершить покушение на Гитлера.
— Вполне типичная для нашей вконец изолгавшейся системы картина. Все обязаны демонстрировать всяческое доброжелательство друг к другу, и неважно, что все готовы слопать друг друга с потрохами. В этом смысле я мало чем отличался от других. Например, я пришел к Герингу на его день рождения, хотя изо всех сил старался противостоять его жестокой и несуразной политике. И здесь все обязаны демонстрировать свою беззаветную преданность фюреру, и какую же бурю возмущения вызвало мое заявление. А теперь все опять мои друзья, в том числе и те, кто меня возненавидел за мое заявление. У них не хватает мужества подняться и сказать правду. Они стремятся создать у суда впечатление единства, хоть и не переносят друг друга. Как было бы здорово, если разом спали бы все маски, и тогда бы вся Германия увидела, до какой степени прошила эта система!
— Я знаю, Геринг пользуется своим влиянием для того, чтобы создать видимость некоей общей линии противостояния суду.
— Верно. Знаете, изначально было не очень хорошей идеей позволить всем обвиняемым вместе обедать и выходить на прогулки. Это и дало Герингу возможность гнуть свою линию. Было бы куда лучше, если бы у него не было возможностей для запугивания остальных, тогда многие говорили бы без утайки то, что думают. С тем, чтобы народ раз и навсегда похоронил прогнившие останки своих иллюзий относительно национал-социализма! Есть же немцы, уехавшие в Америку и ставшие там вполне достойными демократами. Так почему этого нельзя добиться здесь? Естественно, это займет какое-то время.
— На это и вечности не хватит, если они будут продолжать цепляться за свою иллюзию о том, что Гитлер, дескать, желал только хорошего для Германии.
— Именно! Они подумают, что все их нынешние беды произошли лишь по милости победителей и что при Гитлере все же было лучше. Именно в этом и заинтересован Геринг — в этом случае он предстанет героем в глазах всех. Но я разъясню народу, что все его нынешние невзгоды, все это бессмысленное разрушение — исключительно вина Гитлера. Скажу и о том, что еще в январе 1945 года я открыто заявил Гитлеру о том, что эта война проиграна окончательно и бесповоротно и что дальнейшее сопротивление — преступление против народа.
Шпеер предъявил мне вопросы, которые собирался задать генералу Гудериану.
— Даже тогда я считал, что наш народ в течение последующего десятилетия, а возможно, и дольше может рассчитывать лишь на великодушие победителей, которое позволит ему едва-едва сводить концы с концами. Вот что предстоит осознать нашему народу.
— Вы и до сих пор верите в коллективную вину партийного руководства?
— Абсолютно! Об этом я еще скажу в своем последнем слове. Мы с Фриче пришли к мысли показать друг другу наши записи, чтобы высказанные нами мысли не повторялись. Но и кроме нас кое-кому также следует высказаться за эту идею ради того, чтобы убедить народ. Тому, к кому народ питает уважение. Ко мне проявляли уважение, обо мне говорили: «Он живет скромно». Это и системе на пользу. Но случаи, когда ведущие члены правительства жили бы скромно, были чудом из чудес.
Что касается Франка, он мелкий лицемер! Такие высокопарные, мистические речения после его скоропалительного перехода в католичество. Он всегда шел на поводу у своих чувств. И репутация у него не из лучших. Фриче тоже не баловали уважением в среде интеллектуалов из-за его пропагандистской трескотни — хотя он милый и приятный человек и я знаю, что лгал он по принуждению.
Обвинение Франции
Утреннее заседание.
Господин Франсуа де Ментон, главный обвинитель от Франции (г-н Франсуа де Ментон уехал из Нюрнберга в Париж сразу же после своего вступительного слова на заседании трибунала. Отъезд был связан с назначением его на ответственный пост в политическом руководстве страны. — Примеч. авт.), начал свое выступление страстным осуждением нацистской агрессии, которая нанесла стране не только невосполнимый материальный урон, но и затронула чувство национальной гордости французов.
«Франция, подвергавшаяся систематическому разграблению и опустошению, Франция, столько сынов которой было замучено и казнено в застенках гестапо и концентрационных лагерях, наконец, Франция, которая перенесла нечто более ужасное — ужасы деморализации и возврат к варварству, принуждение, осуществлявшееся нацистской Германией с сатанинской настойчивостью, — Франция требует от вас и требует прежде всего от имени героически пожертвовавших собой участников движения Сопротивления, которых она причисляет к наиболее светлым образам национальной героики, Франция требует — да будет совершено правосудие! Обвинитель Джексон охарактеризовал стадии заговора, сэр Харти Шоукросс привел примеры нарушения международных соглашений. Сегодня я намереваюсь показать вам, что это организованное и преступное сообщество, как я его называю, выросло из антидуховного начала, доктрины, отрицающей и сводящей на нет все духовные, опирающиеся на разум и мораль ценности, тысячелетиями служившие человечеству фундаментом, на котором оно возводило здание цивилизации и прогресса. Это преступное сообщество ставило своей задачей отбросить человека к варварству, но не к природному, первозданному варварству древнейших времен, а к варварству демоническому, самодостаточному и не гнушающемуся никакими средствами из предоставленных человеку современной наукой. Это преступление против духовного и есть изначальное заблуждение национал-социализма, исходная тонка всех его преступных деяний. Это изуверское учение получило название расовой теории.
Германская раса, основу которой составляют арийцы, есть первоначальная природная данность. Люди, принадлежащие к германской расе, являются таковыми уже потому, что принадлежат к расе или народности, людской массе, представляющей и связывавшей всех немцев… Идеи и зримое воплощение расовой теории суть составные части этой политической системы, получившей название авторитарной или диктаторской биологии. Понятие «кровь», которым пестрят опусы нацистских идеологов, служит для обозначения потока истинной жизни, она есть живительный, алый сок, текущий по жилам всех рас и всех истинных культур, подобно крови, омывающей сосуды человеческого тела. Быть арийцем — значит ощущать и осознавать в себе этот живительный кровоток нации… Обратившись внутрь себя, человек осеняем откровением «заповедей крови»…
В нацистских ежемесячных периодических изданиях (издаваемых Розенбергом) в сентябре 1938-го утверждалось следующее: «Тело более не принадлежит государству, а душа — церкви или Богу, отныне человек без остатка, душой и телом принадлежит германскому народу и Рейху!» Эта эрзац-религия отнюдь не отказывает рассудочным средствам технократического порядка в праве на существование, а безоговорочно подчиняет их мифу о расе и этому же мифу их приписывает… Те, кто исповедует отличные от официального учения взгляды, либо асоциалы, либо больные люди. Они больны, поскольку, если исходить из нацистского учения, нация равнозначна расе, а расовые признаки четко определены. То или иное отклонение от формы как в духовном, так и в моральном аспекте есть явление нездоровое, уродливое, подобно косолапости или заячьей губе…
Как видно из вышеизложенного, мы возвращаемся к древнейшему понятийному аппарату варварских племен. Все ценности, по крупицам собиравшиеся цивилизацией на протяжении сотен лет, отброшены, все понятия о примате морали, справедливости и права ниспровергнуты приматом расы, ее инстинктивного начала, ее потребностей и интересов. Человеческая личность, ее свободы, права и устремления уже не являются изначальной данностью…
Нет и не может быть некоего универсального мерила для германской народной общности и остальных народов-бастардов. Братство людей, как главенствующий принцип, отброшено, причем отброшено первоочередно… Иудаизм и христианство, как вероучения, проповедующие любовь к ближнему и всеобщее братство, преданы анафеме, поскольку сводят на нет здоровое брутальное начало человека. Подвергнуты остракизму идеалы демократии современности, интернационализм, как понятие… Подобное учение не могло не привести Германию к захватнической войне, к преступлению, как средству ведения этой войны…»
Сидя на скамье подсудимых, Франк восторженно комментировал обвинительную речь:
— Это так захватывает! Это так характерно для менталитета европейца! Было бы очень приятно поговорить с этим человеком! Но, знаете, по иронии судьбы, оказывается, основателем расового учения был француз — де Гобино!
Камера Штрейхера. Я выслушал его к моменту, когда Штрейхер несколько изменил свои воззрения, поскольку изложение его дела британской стороной и обвинение Франции его расовой теории возымели весьма негативные результаты. Штрейхер, как и прежде, ничуть не изменил своему антисемитизму, но его былая невозмутимость была поколеблена, в нем отчетливо проступило презрение к остальным обвиняемым.
— Разумеется, евреи были и остаются силой в мировом масштабе… Даже католическая церковь превратилась в послушный инструмент в руках международного еврейства, — продолжал витийствовать он.
Штрейхер заявил, что еврейство полностью дезориентировало христианство, а то, что Христос не был иудеем, в этом он, Штрейхер, не сомневается. Далее он принялся наглядно доказывать, как проецировал свои собственные, первейшие потребности на евреев: