В порядке осуществления этой политики преднамеренного грабежа Польша, Украина и оккупированные территории России были лишены своих запасов сельскохозяйственных продуктов, продуктов питания, сырья, промышленных товаров и тех машин, которые нельзя было использовать для нужд Германии на месте. Совершенно очевидно, что в результате такой операции население указанных стран было обречено на голодную смерть, но это обстоятельство ни в коей мере не беспокоило власти Германии. Альфред Розенберг, имперский министр но делам оккупированных восточных территорий, в 1941 году откровенно заявил, что продукты питания, произведенные на юге России и на Кавказе, должны быть вывезены в империю, чтобы кормить германский народ. Он сказал:
«Мы не берем на себя никакого обязательства по поводу того, чтобы кормить русский народ продуктами из этих областей изобилия. Мы знаем, что это является жестокой необходимостью, которая выходит за пределы всяких чувств...»
Называть такую бесчеловечную политику «жестокой необходимостью» — предел преуменьшения. Это было ни много ни мало, как умышленное убийство с помощью голода. О том, что политика разграбления была вызвана не одними только экономическими потребностями или необходимостью снабжать германскую армию и германское население предметами первой необходимости, свидетельствуют факты систематического расхищения ценностей из церквей, библиотек, музеев не только на Востоке, но и во Франции, Бельгии и Голландии. Этот разбой осуществлялся, как об этом говорится в декрете Гиммлера, «в целях укрепления германского духа». Какова связь между укреплением германского духа и совершенным преступлением, не совсем ясно...
В результате вывоза евреев и их истребления на Востоке осталось огромное количество ценного имущества, на которое рейх незамедлительно обратил внимание и присвоил. Для того чтобы разобраться с этими ресурсами, была проведена акция «Рейнгардт», названная достаточно точно по имени Рейнгардта Гейдриха, бывшего начальника полиции безопасности и СД, убитого (заслуженно) в 1942 году в Чехословакии. Цель этой акции заключалась в том, чтобы сконцентрировать в германской империи все еврейские рабочие руки и все богатство евреев, которое удастся прибрать к рукам.
Это мероприятие было связано с престижем Германии и принесло ей большую выгоду. Самих же евреев сгоняли в концентрационные лагеря, а все имущество конфисковывали. Недвижимое имущество по возможности обращалось на пользу Германии (в основном через органы главного административно-хозяйственного управления), а движимое имущество передавалось в главное административно-хозяйственное управление, где его инвентаризировали, оценивали и распределяли через соответствующие каналы. О том, насколько тщательно проводилась эта программа грабежа, можно судить по предметам, перечисляемым в списках: перины, стеганые одеяла, шерстяная пряжа, шали, зонты, трости, термосы, фляги, детские коляски, расчески, сумки, пояса, трубки, очки, зеркала, столовое серебро, чемоданы, постельное белье, подушки, меха, часы настольные, часы ручные, драгоценности.
Все, что можно было поднять, сдвигалось с места. По описи подсудимый Франк до 30 апреля 1943 г. получил 94 тыс. штук мужских часов, 33 тыс. штук женских часов и 25 тыс. самопишущих ручек. Вывезенная в Германию валюта и драгоценные металлы достигли общей суммы в 60 млн. рейхсмарок. В результате такого грабежа в Германию было доставлено около 2 тыс. вагонов текстильных изделий; в целом, таким образом, было изъято личного имущества на общую сумму 100 млн. рейхсмарок.
Когда евреи погибали в концентрационных лагерях, в руки грабителей попадало дополнительное имущество. С трупов погибших снималась одежда, которую тщательно обыскивали в целях обнаружения спрятанных в ней ценностей, снимали с нее звезду, служившую опознавательным знаком для евреев, и отдавали остававшимся еще в живых заключенным либо германским гражданам. Коменданты лагерей были предупреждены о том, что не должна вывозиться одежда, испачканная кровью либо имеющая пулевые отверстия. В довершение осквернения трупов у мертвых с головы снимали волосы (в одном из докладов говорится об отправке вагона с 3 тыс. кг волос) и вырывали все золотые зубные коронки, которые затем через главное административно-хозяйственное управление передавались на хранение в подвалы Рейхсбанка. Подсудимый Франк отдал приказ о том, что имущество, получаемое в результате осуществления акции «Рейнгардт», должно называться «товарами, которые являются результатом краж, укрывательства краденого имущества и сокрытия имущества». Такое описание более соответствует истинному положению вещей, чем это имел в виду Франк.
...В южно-немецкой юридической газете («Southen German Legal gazette») за март 1947 года преступления против человечности определены как акты, в ходе которых совершается «жестокость по отношению к человеческой жизни, унижается достоинство человека либо разрушается человеческая цивилизация». Трибунал вполне согласен использовать эту немецкую концепцию как норму для решения вопроса о том, являются ли установленные до сего времени факты преступлениями против человечности. Здесь возможно только одно решение: доказательства устанавливают вне пределов разумного сомнения факты совершения в широком плане как военных преступлений, так и преступлений против человечности. Далее перед Трибуналом стоит задача определить, в какой степени различные подсудимые несут уголовную ответственность за эти преступления, если они вообще несут такую ответственность, по причине фактического совершения этих преступлений, участия в них либо согласия на их совершение.
Почти все подсудимые в своей защите прибегают к тому аргументу, что все преступные акты, совершавшиеся в германском рейхе, проводились под покровом тайны и подсудимые не имели возможности знать о них. Почти каждый подсудимый ссылался в свою защиту на известный приказ Гитлера о сохранении тайны. Приводились ссылки на то, что печать подвергалась строгой цензуре, что слушание иностранных радиопередач было запрещено, что заключенных концентрационных лагерей, освобождавшихся из лагеря, заставляли поклясться, что они будут хранить тайну о том, что они видели и испытали, и что германский народ в целом был в неведении относительно того, что происходило.
Трибунал считает, однако, что по самой своей природе невозможно было сохранить в полной тайне подобные вещи. Нельзя было скрыть от глаз общественности огромные транспорты, которые доставляли рабочих, превращенных в рабов, с Востока в концентрационные лагеря. Невозможно было сохранить в тайне публичные демонстрации против евреев. Пресловутая газета Штрейхера «Дер штюрмер» распространялась в 600 тыс. экземпляров. Гиммлер в Познани, Кракове и Метце открыто говорил об «окончательном разрешении еврейской проблемы». Невозможно поверить в то, что заключенные, которых освобождали из концентрационных лагерей, соблюдали клятву о хранении полной тайны, которой их связали. Что-то должны были рассказывать солдаты, возвращавшиеся из отпусков из Польши, России и Украины. Нельзя было скрыть дым, окутывавший крематории в Освенциме. Несмотря на запрещения, немцы все же слушали иностранные радиопередачи. Систематическое убийство миллионов людей, продолжавшееся в течение пяти лет, нельзя было скрыть по причине самой масштабности этого деяния.
Правдой является то, что миллионы простых, не занимавших важных постов германских граждан не имели возможности знать и не знали о всех ужасающих преступлениях, которые совершались. Однако когда занимавшие высокие посты офицеры СС, которые в течение многих лет ежедневно непосредственно сталкивались с деятельностью лагерей, утверждают, что они не подозревали о том, что происходило за колючей проволокой, этому аргументу защиты поверить нельзя...
С этим выводом соглашается сам Поль. На допросе 13 июня 1946 г. (доказательство обвинения 693) Полю предъявили показания Кальтенбруннера, данные Международному Военному Трибуналу, в которых тот заявляет: «В главном административно-хозяйственном управлении имелась лишь кучка людей, которые осуществляли какой-то контроль над концентрационными лагерями либо что-то о них знали»; по этому поводу Поль сказал:
«Но это же совершенная чепуха. Я уже рассказывал вам о том, как эти вопросы обрабатывались в главном административно-хозяйственном управлении. Так, о плане использования текстильных изделий и передачи властям ценностей и о том, что происходило в концентрационных лагерях, должны были знать все, от Глюкса и Лернера до самого последнего маленького клерка, поэтому совершенно бессмысленно говорить о том, что осведомлена была только кучка людей».
В письме Либехеншеля[212] от 25 февраля 1943 г., написанном им как главой отдела «D» и адресованном всем комендантам концентрационных лагерей, говорится, что население на Востоке начинает проявлять беспокойство по поводу того, что в концентрационных лагерях часто имеют место несчастные случаи. По-видимому, секрет начал вылезать наружу, по крайней мере в некоторых районах.
Трибунал убежден в том, что неосведомленность, о которой заявляют многие из подсудимых, — это неосведомленность, на которой они настаивают потому, что им так удобнее.
С самого начала изучения показаний Трибунал понял, что необходимо остерегаться предвзятого признания преступности или даже уголовной ответственности на основании одних только официальных званий, которые имели некоторые из подсудимых. Факты свидетельствуют о том, что из-за присущей немцам любви к пышным званиям многим лицам, занимавшим сугубо чиновничьи посты и выполнявшим механические или даже вспомогательные функции, присваивались звучные титулы, которые не обязательно соответствовали значительной власти или авторитетной должности. В ряде случаев оказывалось, что мелкие служащие, занимавшиеся чисто текущими делами, по сложному табелю о рангах получали длинные, внушающие трепет звания, за которыми при ближайшем рассмотрении не скрывалось ничего, кроме нескольких столов в дальнем углу. Трибунал уделил особое внимание тому, чтобы выявить и проанализировать фактическую власть и фактический авторитет, которые имели различные подсудимые, а также то, в какой мере и в какой степени эта власть и этот авторитет применялись, с тем чтобы не находиться под чрезмерным впечатлением от официальных званий, указываемых на бланках служебных бумаг или на дверях кабинетов.