А кроме Бормана?
Шпеер: Никто, только Борман. Насколько я знаю, это был только Борман. Я не могу точно сказать, однако «Вервольф» был организацией, которая подчинялась Борману.
Рагинский: Это понятно. Если бы Борман был на скамье подсудимых, то тогда оказалось бы, что этой организацией руководил Гиммлер. Другого ответа я от вас и не ожидал. У меня нет больше вопросов.
(Документ Д-288)
Эссен, 15 октября 1945 г.
Я, д-р Вильгельм Егер, заявляю под присягой следующее:
Моя фамилия Егер Вильгельм, практикующий врач в Эссене (Германия) и окрестностях. Я родился 2 декабря 1888 г. в Германии и проживаю в настоящее время в Кетвич, Засгенхольц 6, Германия.
Я добровольно и без всякого принуждения делаю нижеследующее заявление. Мне за это не обещано никакого вознаграждения.
1 октября 1942 г. я стал старшим лагерным врачом в рабочих лагерях для иностранцев у Круппа и ведал санитарным наблюдением за всеми рабочими лагерями Круппа в Эссене. Одной из моих задач было докладывать своему начальнику на заводах Круппа о физическом и санитарном состоянии в лагерях. Занимаясь своей работой, я посетил все крупповские лагери для иностранных гражданских рабочих и, основываясь на своих личных знаниях, могу дать следующие показания:
Свою работу я начал с полного инспектирования лагерей. В это время, в октябре 1942 года, я застал следующее положение: восточные рабочие и поляки — в дальнейшем я буду употреблять выражение «восточные рабочие» как для восточных рабочих, так и поляков, — работавшие на заводах Круппа в Эссене, были размещены в следующих лагерях: Зойманнштрассе, Гриперштрассе, Шпенглерштрассе, Германиаштрассе, Капитан-Леманнштрассе, Лехеншуле и Кремерплатц.
Все лагери были обнесены колючей проволокой и строго охранялись. Условия во всех лагерях были крайне плохими. Лагери были переполнены. В некоторых лагерях размещалось вдвое больше людей, чем это позволяли санитарные условия. Содержавшиеся в лагере Кремерплатц располагались в кроватях в три яруса. В других лагерях были двухъярусные кровати. Инструкции управления здравоохранения требовали минимального расстояния между кроватями 50 см. Однако в этих лагерях интервал между кроватями составлял самое большое 20—30 см.
Пища для восточных рабочих была совершенно недостаточной. Восточные рабочие получали 1 000 калорий в день, менее чем минимум для немцев. В то время как немецкие рабочие, занятые на тяжелых работах, получали 5 000 калорий в день, восточным рабочим, выполнявшим те же самые работы, выдавалось в день только 2 000 калорий. Восточные рабочие получали пищу лишь два раза в день и свою порцию хлеба. В том числе один раз им выдавался лишь жидкий водянистый суп. Я не уверен, получали ли восточные рабочие в действительности предназначенный им минимум. Позже, в 1943 году, когда я проверял пищу, которая готовилась на кухнях, оказалось, что в ряде случаев продукты восточным рабочим полностью не выдавались.
План снабжения предусматривал небольшое количество мяса в неделю. Вместо него разрешалось употреблять только неполноценное мясо, которое состояло или из туберкулезного лошадиного или же забракованного ветеринаром мяса. Обычно это мясо варилось в супе.
Одежда восточных рабочих была совершенно недостаточной. Они спали и работали в том самом платье, в котором прибыли с Востока. Почти все они не имели пальто и поэтому были вынуждены в холодную дождливую погоду в качестве пальто использовать одеяла.
Недостаток обуви заставлял многих рабочих идти босиком на работу даже и в зимнее время. Было доставлено некоторое количество деревянных ботинок, однако ботинки эти были устроены таким образом, что у их владельцев болели ноги. Многие рабочие предпочитали лучше идти босиком на работу, чем переносить боли, которые вызывались ношением деревянных ботинок. Кроме этих деревянных ботинок, до конца 1943 года рабочие не получали никакой одежды. Впоследствии некоторые из них получили синие рабочие костюмы. Насколько мне известно, выданные однажды синие костюмы были единственной одеждой, которую они получили со дня их прибытия до вступления американских войск в Эссен.
Санитарные условия были особенно плохими. На Кремерплатц, где в комнаты старой школы было согнано примерно 1 200 восточных рабочих, санитарные условия были просто невозможными. На 1 200 человек было всего десять детских клозетов. В Лехеншуле было пятнадцать детских клозетов на 400—500 восточных рабочих, которые там были размещены. Экскременты заражали пол этих уборных. Возможность мытья была также очень ограничена.
Снабжение медицинскими инструментами, бинтами, лекарствами и другими медикаментами первой необходимости было совершенно недостаточным в этих лагерях. Поэтому можно было лечить только самые тяжелые болезни. Число заболевших восточных рабочих вдвое превышало число больных немецких рабочих. Особенно широко был распространен туберкулез. В процентном отношении среди восточных рабочих было в четыре раза больше случаев заболевания туберкулезом, чем среди немцев.
В Лехеншуле примерно 2,5 процента восточных рабочих имели открытый туберкулез. Татары и киргизы больше всего страдали от этой болезни. Когда они заражались ею, то падали как мухи. Причиной этому были плохие условия содержания, плохое качество и недостаточное количество пищи, переутомление и недостаточный отдых.
Сыпной тиф также был распространен среди этих рабочих. Вши, разносчики этой болезни, бесчисленное количество блох, клопов и других паразитов мучили содержавшихся в этих лагерях. В результате грязных условий содержания в этих лагерях почти все восточные рабочие страдали кожными болезнями. Недостаток питания вызывал сердечные болезни, воспаление почек.
В случае болезни рабочие до тех пор должны были ходить на работу, пока они не получали подтверждения лагерного врача о нетрудоспособности.
В лагерях Зойманнштрассе, Гриперштрассе, Германиаштрассе, Капитан-Леманнштрассе и Лехеншуле не было ежедневного врачебного приема. Эти лагери посещались соответствующими лечащими врачами лишь каждый второй или третий день. Вследствие этого рабочие, несмотря на свою болезнь, должны были ходить на работу до появления врача...
С началом больших воздушных налетов в марте 1943 года условия содержания в лагерях все более ухудшались. Проблема размещения, питания и медицинского обслуживания стала более актуальной, чем когда-либо раньше. Рабочие жили в развалинах своих бывших бараков. Использованные, потерянные или уничтоженные медикаменты и бинты было трудно возместить. Случалось, что снабжение водой лагерей прерывалось полностью на срок от восьми до четырнадцати дней. Тогда мы устроили в лагерях несколько временных уборных, однако их было слишком мало, чтобы изменить плохие условия.
После воздушных налетов в марте 1943 года много восточных рабочих мы поместили прямо на заводах Круппа. Один угол заводского здания, в котором они работали, был отделен досками. Рабочие дневной смены спали там ночью, а рабочие ночной смены — днем, несмотря на большой шум, который постоянно стоял в заводских помещениях. Я думаю, что такое положение продолжалось до прихода американских частей в Эссен.
Чем больше налетов совершалось на Эссен, тем хуже становились условия. 28 июля 1944 г. я сообщил своему начальству:
Больничный барак Рабенхорст находится до того в плохом состоянии, что не может быть вообще речи о каком-то больничном бараке. Дождь проникает везде и всюду. Размещение больных поэтому не представляется возможным. Это пагубно отражается на использовании рабочих, так как больных невозможно вылечить.
В конце 1943 или начале 1944 года — точную дату теперь не помню — я получил разрешение посетить лагери для военнопленных. Мое инспектирование показало, что условия содержания в этих лагерях были еще хуже, чем те, которые я застал в лагерях для восточных рабочих в 1942 году. Медицинские предметы первой необходимости почти отсутствовали. Я пытался изменить эти невозможные условия, связавшись с соответствующими военными органами, обязанностью которых являлось медицинское обслуживание военнопленных. Мои неоднократные усилия были безуспешными. После того как в течение двух недель я постоянно являлся в военные органы, я получил в общей сложности сто таблеток аспирину, более чем для 3 000 военнопленных.
Лагерь для французских военнопленных на Ноггератштрассе был разрушен во время воздушного налета, и военнопленных разместили почти на полгода в собачьих конурах, писуарах и старых печах-духовках. Собачьи конуры имели 1 м высоты, 3 м длины и 2 м ширины. В каждой из конур спало пять человек. Военнопленные должны были вползать в эти собачьи конуры на четвереньках. Столов, стульев и шкафов в этом лагере не имелось. Не хватало также одеял. Воды не было во всем лагере. Имевшие место врачебные осмотры должны были проводиться под открытым небом. Об этих условиях многое было сообщено в отчете д-ра Штиннесбека от 12 июня 1944 г., где он говорит:
«...В лагере содержатся еще 315 пленных. Из них 170 живут не в бараках, а в шлюзообразном сооружении на железнодорожном участке Эссен—Мюльгейм в направлении Груннерштрассе. Это шлюзообразное сооружение сырое и не приспособлено для продолжительного пребывания там людей. Остальные военнопленные размещены на десяти предприятиях — крупповских заводах. Врачебное обслуживание их осуществляет французский военный врач, который много хлопочет об обеспечении своих земляков. К несению санитарной службы привлекаются также и больные с заводов Круппа. Эта служба выполняется вне лагеря, в нужнике сгоревшего хозяйства. В бывших писуарах помещаются постели четырех французских санитаров. В распоряжении больных имеются две расположенные друг над другом деревянные кровати. Лечение производится в основном под открытым небом. В дождливую погоду врачебные приемы проводятся в вышеназванном тесном помещении.
Такое положение недопустимо. Нет столов, стульев, шкафа, воды. Не представляется возможным вести больничную книгу. Снабжение лечебным и перевязочным материалом крайне недостаточно, хотя для оказания первой помощи доставляются часто с завода тяжело раненные, которым здесь должна быть сделана перевязка, прежде чем их можно. будет направить на стационарное лечение. Все чаще поступают также жалобы на питание, справедливость которых подтверждается охраной. При таких условиях надо рассчитывать на распространение болезней и потерю рабочей силы...»