Риббентроп: Безусловно, эта телеграмма была послана министерством иностранных дел.
Файф: Вы понимаете, что я говорю о том, что ваше министерство сделало тогда один из своих последних шагов, так как это было в середине кризиса, 19 сентября, пытаясь ослабить чехословацкое правительство подстрекательством словаков к требованию автономии. Вы сказали, что вы лишь передавали желания Генлейна. Если вы настаиваете на такой формулировке, я не стану вас больше утруждать.
Я перехожу сейчас к тому, что произошло весной. Я задам вам один или два вопроса по этому поводу. Весной, следуя желаниям Гитлера, вы должны были добиться присоединения Богемии и Моравии к империи и заставить Словакию отделиться от Богемии и Моравии; Теперь взгляните на страницу 65 книги документов, лежащую перед вами. Это секретная зашифрованная телеграмма от министерства иностранных дел, то есть от вас, посольству в Праге.
«В отношении инструкций, переданных сегодня кодом по телефону: в случае, если вы получите какие-либо письменные сообщения от президента Гаха, пожалуйста, не предпринимайте никаких шагов и не делайте никаких, ни письменных, ни устных замечаний, а передавайте их сюда шифрованной телеграммой. Более того, я должен просить вас и других членов посольства, чтобы правительство Гаха, если оно захочет связаться с вами, не смогло вас застать в течение нескольких ближайших дней».
Почему вы были так заинтересованы в том, чтобы ваш посол не выполнял своих обычных функций и не устанавливал связи с чешским правительством?
Риббентроп: Это произошло следующим образом. Я это хорошо помню. Чехословацкий министр иностранных дел Хвалковский в один из этих дней — это, очевидно, было в тот же день — пришел к послу в Праге и заявил, что чехословацкий президент Гаха хочет иметь аудиенцию у фюрера. Я об этом сообщил фюреру, и фюрер заявил, что он согласен дать аудиенцию чехословацкому премьер-министру или президенту. Фюрер вместе с тем заявил, что он сам хочет вести эти переговоры и не хочет, чтобы кто-либо из посольства в этом принял участие. Это было основанием для указанной телеграммы, и послана она была для того, чтобы в Праге ничего не предпринимали, так как принять решение должен был фюрер. Предварительно я должен заметить, что в отношениях между нами и Прагой уже появились признаки кризиса.
Этим и следует объяснить посещение президента Гаха или, вернее, желание президента Гаха посетить фюрера.
Файф: Хорошо, теперь я хотел бы вам напомнить, что вы и фюрер делали в течение того дня. Вы это увидите, если посмотрите на страницу 66. У вас было совещание, у вас и фюрера с Мейснером и подсудимым Кейтелем, а также с Дитрихом и Кеплером, и у вас было совещание со словаками, с Тиссо. Вы помните об этом совещании?
Риббентроп: Да, я хорошо помню это совещание.
Файф: Хорошо, тогда я задам вам общий вопрос и, пожалуй, без деталей. На этом совещании Гитлер и вы говорили Словакам следующее: «Если вы не объявите свою независимость от Праги, мы оставим вас на милость Венгрии».
В одной этой фразе содержится неплохое резюме того, что говорили Гитлер и вы на этом совещании. Не правда ли?
Риббентроп: Это правильно только в некоторой степени.
Файф: Вы можете увидеть, как словаки стремились к независимости и что предпринимали Гитлер и вы сами, чтобы добиться ее, если вы попытаетесь найти на странице 67 следующее: «Теперь он разрешил министру Тиссо приехать сюда...» И несколько ниже, в середине абзаца, говорится о том, что Гитлер сказал, что он не потерпит этого неустойчивого положения внутри страны и поэтому разрешил Тиссо приехать и выслушать его решение. Это был вопрос не дней, а часов. И он тогда констатировал следующее: если Словакия хочет стать независимой, он будет поддерживать эту попытку и даже гарантировать ее осуществление; он будет держать свое слово до тех пор, пока Словакия будет явно стоять за независимость. Если же она начнет колебаться или выражать нежелание порвать связь с Прагой, он оставит Словакию на волю судеб и снимет с себя ответственность за нее.
Затем он спрашивает вас, не хотели ли вы что-нибудь сказать, и вы, как указывается там, ответили:
«Министр иностранных дел империи также подчеркнул, со своей стороны, точку зрения о том, что в данном случае решение было вопросом часов, а не дней. Он показал Гитлеру донесение, которое он получил о том, что венгерские войска двигались к словацкой границе. Фюрер прочел этот доклад и упомянул о нем Тиссо».
Отрицаете ли вы, что Гитлер и вы сами оказывали сильнейшее давление, какое вы только могли, на словаков с тем, чтобы они порвали отношения с Прагой и таким образом оставили чехов одних встретить тот нажим, который должен был быть осуществлен через пару дней?
Риббентроп: Нет, это неправильно. Никакого сильного давления не было оказано.
Файф: Еще вопрос, затем я перейду к беседе с Гаха. Помните ли вы, что за два дня до того Варкель и другой австрийский национал-социалист, подсудимый Зейсс-Инкварт, и несколько немецких офицеров около 10 часов вечера в субботу 11 марта отправились на заседание кабинета в Братиславе и заявили так называемому словацкому правительству, что оно должно объявить независимость Словакии. Вы этого разве не знаете?
Риббентроп: Я не помню подробностей, однако мне кажется, что что-то в этом духе произошло, но подробностей я не помню.
Файф: Вы присутствовали во время беседы президента Гаха и Гитлера 15 марта 1939 г.[25]?
Риббентроп: Да, я присутствовал.
Файф: Помните ли вы, что во время этой беседы Гитлер сказал, что он издал приказ германским войскам вступить в Чехословакию и что в 6 часов утра германская армия вторгнется в Чехословакию вдоль всей границы?
Риббентроп: Я уже не помню точно текста этого приказа, но я знаю, что Гитлер сказал Гаха, что он займет Богемию и Моравию.
Файф: Помните ли вы, что он сказал то, о чем я вас спрашивал, что он издал приказ германским войскам вступить в Чехословакию?
Риббентроп: Да, это как раз то, что я сейчас сказал.
Файф: Помните ли вы, что подсудимый Геринг, как он сам сказал Трибуналу, сообщил президенту Гаха, что он отдаст германским военно-воздушным силам приказ бомбить Прагу?
Риббентроп: Нет, этого я не знаю, при этом я не присутствовал.
Файф: Вы присутствовали все время при этой беседе, не правда ли?
Риббентроп: Нет, я не присутствовал, и если представитель британского обвинения даст мне возможность, то я расскажу, как обстояло дело.
Файф: Я хочу, чтобы вы сейчас ответили на вопрос. Вы говорите, что вы не помните об этом. Во всяком случае, если подсудимый Геринг сам заявил, что он это сказал, согласитесь ли вы с тем, что это произошло?
Риббентроп: Если Геринг это сказал, то это действительно было так. Я только заявил, что я не присутствовал на этом совещании между президентом Гаха и рейхсмаршалом Герингом.
Файф: Помните ли вы, как Гитлер заявил, что в течение двух дней чешская армия прекратит свое существование?
Риббентроп: В деталях я не помню этого; это была очень длинная беседа.
Файф: Помните ли вы, что Гитлер заявил, что в 6 часов войска вступят в пределы страны? Ему даже было почти стыдно говорить, что на каждый чешский батальон приходится германская дивизия.
Риббентроп: Очень возможно, что нечто подобное было сказано, но деталей я не помню.
Файф: Если это действительно было сказано, тогда согласитесь ли вы со мной, что на президента Гаха оказывалось самое недопустимое давление?
Риббентроп: Несомненно, Гитлер говорил очень ясно. Но я должен сказать, что президент Гаха со своей стороны прибыл в Берлин для того, чтобы найти решение вместе с Гитлером. Он был ошеломлен тем, что должно начаться вступление войск. Я точно это помню. Но затем он заявил о своем согласии и связался со своим правительством и начальником генерального штаба для того, чтобы германским войскам не оказывалось сопротивления, а затем подписал с Гитлером и министром иностранных дел Чехословакии составленное мной соглашение.
Файф: Согласитесь ли вы со мной, что этого соглашения вы добились с помощью угрозы агрессивными действиями германской армии и военно-воздушных сил?
Риббентроп: Верно то, что фюрер сказал президенту Гаха, — что германская армия вступит в Чехословакию, и что этот документ был подписан под впечатлением этого заявления.
Файф: Не думаете ли вы, что вы можете ответить прямо хотя бы на один из моих вопросов. Я вас снова спрашиваю, согласны ли вы со мной, что этого документа добились при помощи самого недопустимого давления и под угрозой агрессии? Это простой вопрос. Согласны ли вы?
Риббентроп: В такой формулировке — нет.
Файф: Какой же еще больший нажим можно было оказать на руководителя страны, если не тот, что ваша армия должна была вступить в его страну, имея большое превосходство сил, и что ваши военно-воздушные силы должны были бомбить его столицу?
Риббентроп: Например, война. (Смех в зале.)
Файф: А что же это, если это не война? Вы не считаете войной такое положение, при котором армия вступает в пределы другого государства с соотношением сил: дивизия против батальона — и при котором военно-воздушные силы должны бомбить Прагу?
Риббентроп: Президент Гаха заявил фюреру, что он вручает судьбу своей страны в руки фюрера.
Файф: Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос. Мой вопрос совершенно простой, и я хочу, чтобы вы на него ответили. Вы заявили нам, что этого соглашения добились после того, как были высказаны эти угрозы?
Риббентроп: Нет, этого я не сказал.
Файф: Вы это сказали несколько минут назад.