«Казни не должны проводиться в лагере. Если лагери в генерал-губернаторстве расположены в непосредственной близости от границы, заключенных нужно перевести, если это возможно, на советско-русскую территорию для специального обращения с ними».
Нет необходимости напоминать вам о количестве показаний, которые были даны в связи с численностью советских и польских заключенных, содержавшихся в концентрационных лагерях. О том, чтобы судить, каково было обращение с ними, достаточно вспомнить лишь отчет коменданта концентрационного лагеря Гросс-Розен, который докладывал 23 октября 1941 г. о расстреле 20 русских заключенных между 5 и 6 часами дня, и циркуляр Мюллера из той же книги документов, в котором говорится:
«Коменданты концентрационных лагерей жалуются на то, что от 5 до 10% советско-русских людей, приговоренных к смертной казни, прибывают в лагери мертвыми или полумертвыми. Поэтому создается впечатление, что постоянные лагери (Шталаги) этим путем избавляются от таких пленных.
В особенности было замечено, что при переходе пешком, например, по дороге от станции железной дороги до лагеря, значительное число военнопленных падает мертвыми от истощения или полумертвыми от голода и их должна подбирать идущая сзади грузовая машина.
Нельзя предотвратить того, чтобы немецкое население не замечало этих случаев».
Обратил ли кто-нибудь из подсудимых внимание на эти события, которые не могли быть скрыты от немецкого народа? Я продолжаю:
«Хотя подобные перевозки до концлагерей, как правило, осуществляются германской армией, население все-таки запишет такое положение дел на счет СС.
Для того чтобы в будущем по возможности избежать подобных явлений, я приказываю, чтобы с сегодняшнего дня всех советских пленных, в отношении которых существует подозрение в заболевании и с очевидностью обреченных на смерть (например, от сыпного тифа) и поэтому неспособных больше к напряжению, связанному с краткими пешими переходами, в будущем в основном исключать из списков перевозимых в концентрационные лагери для смертной казни.
Прошу немедленно дать соответствующие указания командирам эйнзатцкоманд».
2 марта 1944 г. начальник полиции безопасности и СД направил своим местным отделам следующий приказ ОКВ относительно обращения с пленными, захваченными при попытке к бегству. За исключением англичан и американцев, которых следовало возвращать в лагери, все остальные подлежали отправке в Маутхаузен, где с ними расправлялись согласно так называемой инструкции «Кугель» («Пуля»), которая, как Трибунал помнит, предусматривала немедленный расстрел. В случае наведения справок родственниками, другими заключенными, странами-гарантами и международным Красным Крестом, следует поступить таким образом, чтобы судьба этих людей, солдат, единственное преступление которых заключалось в том, что они выполняли свой долг, осталась навсегда неизвестной.
Вскоре после издания приказа об операции «Кугель» 80 английских офицеров королевских воздушных сил совершили попытку к бегству из Шталага Луфт Ю-3 для военнопленных летчиков, находящегося в Сагане. Подсудимые, непосредственно связанные с этим вопросом, не отрицали, что расстрел 50 офицеров из этого числа являлся умышленным убийством и был осуществлен согласно решению, принятому высшими инстанциями. Несомненно, что Геринг, Кейтель и, возможно, Риббентроп принимали участие в принятии этого решения и что Иодль, Кальтенбруннер и Риббентроп, если даже он и не принимал непосредственного участия, были прекрасно осведомлены об этом в то время. Факт участия Геринга в принятии этого решения с несомненностью вытекает из следующих трех обстоятельств:
1. Приказ был отдан Гитлером.
2. Вестгоф — начальник управления по делам военнопленных в ОКВ заявляет, что, как сообщил ему Кейтель, Геринг порицает его за то, что он не присутствовал на заседании, на котором принималось это решение.
3. В министерстве Геринга, которое было ответственно за обращение с военнопленными летчиками королевского воздушного флота, Вальде слышал о приказе 28 марта на заседании начальников штаба и сказал об этом генералу Крошу. Крош сообщил об этом Форштеру, который немедленно, отправился к Мильху, начальнику штаба Геринга, и вновь возвратился к Крошу с тем, чтобы уведомить его о том, что Мильху уже передано это сообщение, и чтобы он сделал необходимые замечания. Вы сами решите, может ли существовать большее вероломство, чем отказ Геринга и Мильха признаться в том, что они принимали участие в принятии решения.
Кейтель признает, что Гитлер приказал «передать их СД» и что «он боялся», что их могут расстрелять. Он заявил своим офицерам Гравеницу и Вестгофу (я цитирую): «Мы должны дать урок. Они будут расстреляны, а, возможно, некоторые — уже расстреляны». Когда Гравениц запротестовал, он добавил: «Мне наплевать». На основании этих показаний его собственных офицеров, без сомнения, вопрос о его соучастии вполне ясен.
Иодль заявил, что в то время, когда Гиммлер докладывал о побеге, он разговаривал по телефону в соседней комнате. Вдруг он услышал громкий разговор и, подойдя к занавеси с тем, чтобы узнать, в чем дело, понял, что речь шла о побеге военнопленных из Сагана. Неправдоподобно, чтобы при данных обстоятельствах, даже если он сам и не принимал участия в решении, он не узнал бы о нем от Кейтеля тут же после совещания. И зная об этом, он продолжал выполнять свою часть работы в заговоре.
Что касается виновности Кальтенбруннера, то на заседании, на котором Вальде было сообщено об этом решении, присутствовали также Мюллер и Небе — подчиненные Кальтенбруннера. И, наконец, решающим доказательством являются показания Шелленберга относительно беседы между Небе, Мюллером и Кальтенбруннером, состоявшейся в то время по поводу запроса, присланного Международным Красным Крестом, относительно 50 английских и американских военнопленных. Он слышал, как Кальтенбруннер давал указания своим подчиненным относительно того, какой ответ следует дать на этот неудобный запрос, и никто не может сомневаться в отношении его полной осведомленности в этом вопросе. В настоящее время общепризнанно, что ответ, направленный Риббентропом странам-гарантам и Международному Красному Кресту, представляет собой сплошную ложь.
Следует ли верить тому, что он также не участвовал в принятии этого решения? То, что любой из этих подсудимых был бы готов принять подобное решение сам лично или согласиться с ним в случае, если оно будет принято Гитлером, — вполне ясно, как мы полагаем из приказов о линчевании и расстрелах летчиков, которых немцы называли террористами. Эти документы свидетельствуют о том, что ни Кейтель, ни Иодль не испытывали никаких колебаний в данном вопросе, в то время как Геринг и Риббентроп были согласны с проектом приказа.
Вспомните те совещания, которые предшествовали этой переписке, — прежде всего совещание между Герингом, Риббентропом и Гиммлером, на котором было решено изменить (я цитирую):
«...первоначальное предложение, сделанное имперским министром иностранных дел, который предлагал считать любые террористические акты в отношении германского гражданского населения действиями, оправдывающими такого рода меры».
В заключение было сказано: «Суд Линча должен стать общим правилом».
На последующем совещании между Варлимонтом и Кальтенбруннером было решено, что (я цитирую):
«Те летчики, которым удалось избежать суда Линча, должны в соответствии с порядком, который будет установлен, передаваться с тем, чтобы быть подвергнутыми «особому обращению».
И, наконец, Кейтель сделал следующую пометку на деле: «Я против судебной процедуры. Она не оправдывает себя».
Подобные же доказательства мы находим при рассмотрении точки зрения, принятой в феврале 1945 года, когда Гитлер хотел отказаться от соблюдения Женевской конвенции.
Дениц тогда посоветовал, что (я цитирую):
«...лучше было бы провести те меры, которые будут сочтены необходимыми, без предупреждения и любой ценой сохранить свою репутацию перед внешним миром».
С этим решением согласились представители Иодля и Риббентропа.
Их защитительный довод, заключающийся в том, что эта мера была лишь чисто тактической и что фактически они не намеревались совершать какие-либо конкретные действия, опровергается меморандумом Иодля по всему этому вопросу (я цитирую):
«Насколько неправильным было то, что мы в 1914 году сами торжественно объявили войну всем тем странам, которые в течение долгого времени хотели вести войну против нас, и из-за этого в глазах всего внешнего мира полностью возложили на свои собственные плечи всю вину за войну, и насколько неправильно было признать, что необходимый проход войск через Бельгию в 1914 году был нашей собственной ошибкой, настолько же неправильно было бы сейчас открыто отказаться от принятых нами обязательств международного характера и, таким образом, снова выглядеть виновной стороной в глазах внешнего мира».
После этого примечательного заявления он добавил, что ничто не могло помешать ему потопить английское госпитальное судно в порядке репрессалий, а потом выразить свое сожаление и назвать это потопление ошибкой...
...Я хочу очень кратко рассмотреть вопрос об использовании военнопленных согласно статье 31 Женевской конвенции. Это использование военнопленных разрешалось на некоторых работах, связанных с подготовкой сырья для военной промышленности. Но заявление, сделанное Мильхом на заседании Центрального управления по планированию 16 февраля 1943 г. в присутствии Шпеера и Заукеля, не имело никакого законного оправдания. Он сказал:
«Мы обратились с просьбой издать приказ о том, что определенный процент людей, работающих в противовоздушной артиллерии, должны составлять русские. Всего для этой цели потребуется 50 тысяч человек... »