Такое использование военнопленных было явно незаконным. Ни у кого не могло возникнуть по этому поводу ни малейшего сомнения.
В протоколах не записано по этому поводу никаких возражений. Там не отмечено, что Геринг или кто-нибудь из других лиц, которые должны были прочесть эти протоколы и должны были знать, что происходило, не видела что-либо необычайное в этом грубом нарушении существующих правил со стороны человека, занимавшего в то время пост руководителя германских военно-воздушных сил.
Те циничные выражения, в которых Гиммлер 4 октября 1943 г. в Познани говорил о русских военнопленных, захваченных в первые дни кампании, следует здесь процитировать с тем, чтобы они вошли в историю:
«В то время мы еще не ценили человеческие массы так, как мы ценим их сейчас, то есть как сырье, как рабочую силу. То, что военнопленные десятками и сотнями тысяч умирали от голода и истощения, сейчас вызывает сожаление, так как при этом терялась рабочая сила однако, рассматривая это в масштабах поколений, в этом раскаиваться не стоит».
Я перехожу к вопросу об убийстве «командос».
Доказательства, представленные в связи с приказом о «командос» от 18 октября 1942 г., показывают, что в этом деле были непосредственно замешаны Кейтель, Иодль, Дениц, Редер, Геринг и Кальтенбруннер[163]. Согласно статье 30 Гаагских правил: «Шпион, захваченный на месте преступления, не должен подвергаться наказанию, не будучи предварительно предан суду».
Даже правила, содержащиеся в памятной книжке каждого немецкого солдата, предусматривают, что:
«Сдающийся враг не должен быть убит даже в том случае, если он партизан или шпион. Захваченные таким образом лица должны быть наказаны по приговору суда».
Эти люди не были шпионами, это были солдаты в военной форме. Здесь не утверждалось, что хотя бы один человек, с которым расправлялись по этому приказу, до своего расстрела был подвергнут суду. С точки зрения закона нет оправдания тем подсудимым, которые передавали и применяли этот отвратительный приказ; даже Иодль признал, что при проведении этого приказа в жизнь совершались убийства, а Кейтель в сознании своего позора признал его беззаконность.
Редер признал, что этот приказ не соответствовал праву; даже Дениц заявил, что после того как теперь ему стали известны действительные факты, он более не считает этот приказ правильным. Единственные защитительные аргументы, выдвинутые в этой связи, заключались в том, что каждый подсудимый не приводил этого приказа в исполнение, что он считал параграф первый приказа оправдывающим эти действия в качестве репрессалий, что он делал все возможное, чтобы уменьшить воздействие этого приказа, и что он не смел подвергать сомнению спущенные сверху директивы. Но никто из них серьезно не опроверг того, что передача в руки СД в этом контексте буквально означала расстрел без суда.
Ответом на эти защитительные доводы в той мере, в какой эти доводы не являются попросту бесчестными, может служить следующее; предосторожности, предпринимаемые в целях безопасности, о которых упоминалось в самом приказе, с исключительной ясностью говорят о том, что факты, упомянутые в параграфе первом, не представляют собой оправдания, которое можно было бы вынести на дневной свет. Не большие предосторожности были предприняты в связи с приказами «Пуля», «Мрак и туман» и другими подобными им зверскими приказами. То, что инцидент с заковыванием в кандалы, имевший место в Дьеппе, не имел ничего общего с этим приказом, явствует ив меморандума, исходящего из штаба Иодля и датированного 14 октября 1942 г., в котором говорится, что Гитлер ставил своей целью прекратить метод ведения войны при помощи «командос», заключавшийся в том, что высадившиеся небольшие отряды при помощи подрывных работ и другими методами приносили колоссальный урон и затем сдавались в плен.
Отмена этого приказа в 1945 году является дальнейшим доказательством того, что люди, несущие за него ответственность, признавали свою вину, которая, возможно, получила наилучшее свое выражение в записи в дневнике военных действий военно-морского штаба относительно расстрела «командос», захваченных в военной форме в Бордо. «Новое в международном праве» — так озаглавлен этот отрывок. Тем не менее Редер и начальник его штаба с готовностью поставили свои инициалы под этим отрывком из дневника. Осведомленность Кальтенбруннера об этом приказе ясно вытекает из его письма от 23 января 1945 г. в штаб по планированию при командовании вооруженными силами, в котором он детально останавливается на этом приказе и обсуждает его применение к отдельным категориям лиц. Некоторые лица уже были приговорены к смерти за проведение в исполнение этого приказа, лица, единственный защитительный довод которых состоял в том, что они выполняли приказ своих начальников. Я имею в виду членов СД, которые были казнены в Норвегии за убийство экипажа МГБ-345, и генерала Достлера, казненного в Италии. Бесчисленные выдержки из их собственных записей являются доказательствами против этих подсудимых. Неужели они избегнут кары? Вы припомните, как реагировал в 1944 году нацистский суд на попытку оправдаться выполнением приказов сверху. Приказ о «командос» по своей жестокости и зверству не может сравниться даже с приказом «Мрак и туман» от 7 декабря 1941 г.[164]
В директиве Гитлера, подписанной Кейтелем, после указания карать смертью всех лиц, своими действиями ставящих под угрозу безопасность оккупирующих держав, указывается, что лица, расправа над которыми не может быть произведена в наикратчайший срок, должны перевозиться в Германию, причем таким образом, чтобы не поступало никаких дальнейших известий об их судьбе. Сопроводительное письмо Кейтеля от 12 декабря приводит следующее основание этому:
«Эффективного и длительного устрашения можно добиться или решительными карами или путем мероприятий, при которых родственники лиц, совершивших преступление, и население не будут знать об их судьбе. Эта цель достигается увозом преступников в Германию».
Интересно противопоставить это заявление, написанное в то время, когда Кейтель считал, что Германия выигрывает войну, тому, что он показал перед Трибуналом. Как Вы помните, он сказал:
«Эти патриоты сочли бы каторжные работы бесчестием. Когда их отправили в Германию, они не страдали от бесчестия».
В феврале 1944 года этот приказ все еще проводился в жизнь, причем комендантам, примерно, 18 концентрационных лагерей напомнили о целях этого приказа и указали, как избавиться от трупов лиц, заключенных согласно приказу «Мрак и туман», не обнаруживая места их смерти. Обращение с этими военнопленными описывалось здесь норвежским свидетелем Каппеленом, и члены Трибунала не забыли его рассказа о переброске 2500—2800 заключенных согласно приказу «Мрак и туман» из одного концентрационного лагеря в другой в 1945 году, когда в пути погибло 1 347 человек. Пускай мы, говорящие о человеческом достоинстве, не забудем этого.
«Мы были так слабы, (показал Каппелен) что не могли идти достаточно быстро, они схватили свои ружья и изо всех сил ударили ими по головам людей, идущих в пятерке непосредственно перед нами. Это действие сопровождалось возгласами: «Если вы не будете идти так, как полагается, вы увидите, что с вами будет...». Наконец, после шести-восьми часов ходьбы мы подошли к железнодорожной станции. Было очень холодно, и на нас, конечно, была только полосатая арестантская одежда и худая обувь, но мы говорили: «О, как мы рады, что пришли на станцию. Лучше стоять в вагоне для скота, чем в середине зимы идти пешком». Было очень, очень холодно, я думаю, от 10 до 12 градусов. Очень холодно. Для нас был приготовлен длинный поезд из открытых товарных платформ. В Норвегии мы называем их товарными платформами для песка. Нас вталкивали на эти платформы, примерно, по 80 человек на каждую... На этой товарной платформе мы сидели около пяти дней без пищи, в холоде, без воды. Когда шел снег, мы делали вот так (показывает) для того, чтобы набрать в рот немного воды через долгое, долгое время, — мне, естественно, показалось, что прошли годы, — мы приехали в местечко, которое, как я впоследствии узнал, называлось Дора и находилось в окрестностях Бухенвальда. Итак, мы туда прибыли. Нас начали сталкивать с платформ, но многие из нас были уже мертвы. Человек, сидевший рядом со мной, также был мертв, но я не имел права отойти от него. В течение последнего дня я должен был сидеть рядом с мертвецом; я видел, что, примерно, половина людей уже мертва и окостенела, хотя, естественно, не мог определить точного числа погибших. Нам сообщили, и я впоследствии услышал эту цифру в Доре, что число погибших на нашем поезде равнялось 1 347. О том, что произошло в Доре, я уже плохо помню, так как все время находился в полумертвом состоянии. Я всегда был оптимистом и человеком веселого нрава. Обычно я держался сам и поддерживал друзей, но тут я почти перестал сопротивляться. Затем, когда наши страдания близились к концу, нас спасли и привезли в Нейенгаммер близ Гамбурга когда нас туда доставили, я встретил там несколько своих друзей, студента из Норвегии, вывезенного в Германию, несколько заключенных, доставленных из Саксенхаузена и других лагерей, и немного, сравнительно немного, неизвестных норвежцев, заключенных согласно приказу «Мрак и туман», которым приходилось жить в исключительно тяжелых условиях.
Многие из моих друзей все еще находятся в госпитале в Норвегии, некоторые умерли по возвращении домой».
В июле 1944 года за приказом «Мрак и туман» последовал еще более решительный приказ. 30 числа этого месяца Гитлер издал директиву относительно террора и саботажа, в которой указывалось, что со всеми актами насилия, совершаемыми негерманским населением на оккупированных территориях, следует бороться как с актами террора и саботажа. Лица, не уничтоженные на месте, должны были передаваться в руки СД, женщины должны были направляться на работы; щадили только детей. В течение месяца Кейтель расширил действие этого приказа, указав, что он распространяется также на лиц, ставящих под угрозу безопасность и готовность к войне любыми иными методами, чем акты террора и саботажа; далее излагались обычные требования и соблюдении секретности приказа, и его распространение в письменном виде было ограничено до минимума. Гитлер далее указал, что директива о терроре и саботаже должна лечь в основу систематического инструктажа по текущей работе кадров вооруженных сил, СС и полиции. Этот приказ должен был распространяться на преступления, посягавшие на интересы Германии, а не только на те, которые причиняли ущерб безопасности оккупирующей державы или ее готовности к войне. По соглашению отдельных командующих с высшими руководителями СС в этой связи могли издаваться новые распоряжения. Иными словами, любые нарушения, произведенные любым лицом на оккупированных территориях, подходили под этот приказ.