Риббентроп: Да, я почти что уверен в этом, так как я бы помнил это. Я знаю одно, а именно то, что после окончания войны с Польшей поговаривали о наступлении на Запад. Но я ничего не слышал о каких-либо приказах.
Файф: Понятно. Если вы так говорите, тогда перейдем к вопросам, в отношении которых вы были немного лучше осведомлены. Помните ли вы встречу, которую Гитлер и вы имели с Чиано в Оберзальцбурге 12 августа 1939 г.?
Риббентроп: Да, я видел здесь этот документ.
Файф: Я хотел бы, чтобы вы взглянули на этот документ. Это на странице 181. Я хочу, чтобы вы следили в то время, как я оглашу выдержку, которая начинается со следующего:
«В общем и целом лучше будет ликвидировать псевдонейтралов одного за другим. Это можно довольно легко сделать, если один партнер оси будет прикрывать тыл другого, в то время как этот приканчивает одного из таких ненадежных нейтралов.
Во время посещения принца-регента Павла он, Гитлер, высказал пожелание, особенно имея в виду Италию, чтобы принц Павел каким-нибудь действием сделал ясной свою позицию в отношении оси. Он имел в виду более тесную связь с осью и то, чтобы Югославия вышла из Лиги наций. Принц Павел согласился на последнее. И недавно принц-регент посетил Лондон и стремился получить поддержку у западных держав... Произошло то же самое, что и в отношении Гафенку, который также вел себя очень понимающе, когда находился в Германии, и отрицал всякую заинтересованность в целях, преследуемых западными демократами».
Такова была гитлеровская формулировка его политики, и, как я понимаю, вы содействовали этой политике — ликвидировать псевдонейтралов одного за другим и включить Югославию в число этих нейтралов?
Риббентроп: Нет, это нельзя так понимать. Я должен по этому поводу сказать следующее: ситуация в то время была такова, что Гитлер хотел во что бы то ни стало держать Италию в повиновении. Италия всегда была неустойчивым партнером. Поэтому фюрер в то время и говорил в такой форме для того, чтобы сказать Италии, что в случае, если с Югославией возникнут трудности, он окажет Италии помощь. Это можно понять, только учитывая создавшееся положение, а положение было таково. Германия с помощью Италии уже добилась некоторых изменений в Европе мирным путем. Это касается Данцига и коридора, причем Муссолини помогал Гитлеру. Я помню, какова была ситуация.
Файф: Вы отрицаете, что такова была ваша политика — ликвидировать неустойчивых нейтралов?
Риббентроп: Нет, дело обстояло иначе, это нельзя понимать дословно. В дипломатических разговорах часто называют вещи не своими именами.
Файф: Такова была постоянная точка зрения Муссолини, что на Балканы надо напасть при первой возможности?
Риббентроп: Этого я не знаю.
Файф: Взгляните на документ ПС-2818 — это дополнительный секретный протокол к союзному договору о дружбе между Германией и Италией, заключенному 22 мая 1939 г. Здесь имеются некоторые комментарии Муссолини от 30 мая 1939 г. Вы видите?
Риббентроп: Да, я нашел их.
Файф: В параграфе 1 говорится:
«Война между плутократическими и поэтому консервативными и эгоистичными нациями и густонаселенными и бедными нациями — неминуема. Нужно быть готовым к такому положению».
В седьмом абзаце:
«Муссолини надеется, что войну можно отложить, но он говорит о том, что должно произойти, если наступит война. Он говорит, что война, которую подготавливают великие демократические державы, — это война на истощение. Поэтому нужно строить план, исходя из наихудших возможностей. Страны оси ничего не получат от остальной части мира. В этом предположении речь идет о трудной ситуации, но стратегическая позиция, достигнутая державами оси, в значительной мере уменьшает трудности и угрозу войны на истощение. С этой целью в первые часы войны надо захватить весь район Дуная и Балкан. Нельзя удовлетворяться декларациями о нейтралитете, но необходимо захватить территории и использовать их для обеспечения необходимого продовольствия и военных поставок промышленности».
Вы видите это?
Риббентроп: Да.
Файф: Не согласны ли вы с тем, что Муссолини считал, что на Балканы надо напасть при первой возможности?
Риббентроп: Эти высказывания Муссолини я слышу здесь впервые. До сих пор они мне были неизвестны.
Файф: Теперь перейдем к замечаниям Гитлера, которые вы видели неоднократно. Вспоминаете ли вы, что после переворота Симовича, 26 марта, состоялось совещание у Гитлера, где он объявил о своей политике.
«Фюрер полон решимости, не ожидая возможной декларации о лояльности нового правительства, подготовить все для того, чтобы уничтожить Югославию в военном отношении, а также уничтожить ее как национальную единицу. Никакие дипломатические запросы не будут сделаны, ультиматумы не будут представлены. Заверения югославского правительства, которым никак нельзя верить, в будущем будут игнорироваться. Нападение начнется, как только будут готовы необходимые средства и войска».
Вы помните, что Гитлер сказал это 27 марта?
Риббентроп: Я этого не помню.
Файф: Вы помните, что смысл был таков. Я прочел его слова. Такова была политика?
Риббентроп: Нет, дело обстояло совершенно иначе.
Файф: Почему вы решили или почему Гитлер с вашей помощью решил напасть на Югославию без каких-либо дипломатических запросов и не дал возможности новому правительству дать заверения. Почему вы это сделали?
Риббентроп: Потому что новое правительство было образовано в первую очередь Англией, как это в ходе переговоров признал один из видных английских представителей. Поэтому, когда был проведен путч Симовича, фюреру было совершенно ясно, что за правительством Симовича стоят враги Германии и что они мобилизовали армию для того, чтобы напасть с тыла на итальянские войска. Это была не моя политика; напротив, я даже думаю, что на это совещание, о котором вы только что говорили, я был вызван позднее. Гитлер тогда совершенно ясно заявил о том, какова его позиция, и никто не возражал ему.
Файф: Вы считали правильным напасть на страну без принятия каких-либо дипломатических мер — говоря словами Гитлера, «с беспощадной жестокостью» — и уничтожить столицу налетами бомбардировочных самолетов? Вы считаете, что это правильный порядок действий? Я задаю вам простой вопрос: вы считали правильным так поступать?
Риббентроп: Я не могу ответить на этот вопрос так, как вы этого хотите, я не могу сказать ни «да», ни «нет», не дав необходимого разъяснения.
Файф: Тогда не стоит отвечать. Если вы не можете ответить «да» или «нет», тогда лучше совсем не отвечайте. Теперь перейдем к следующему пункту — к вопросу о России.
Вам известно, что подсудимый Иодль говорил, что даже во время кампаний на Западе, то есть в мае—июне 1940 года, Гитлер сказал ему, что он принял основное решение принять меры против Советского Союза, «как только наше военное положение сделает это возможным». Вам это было известно?
Риббентроп: Я об этом только сейчас, в Нюрнберге, услышал.
Файф: Это документ под номером Л-172, США-34, лекция Иодля. Известно ли вам, что 14 августа 1940 г. генерал Томас был уведомлен во время беседы с Герингом о том, что фюрер желает, чтобы поставки в срок русским проводились только до весны 1941 года, что после этого «нас больше не будет интересовать полное удовлетворение требований русских». Вы знали об этом?
Риббентроп: Нет, я не знал.
Файф: А было ли вам известно, что в октябре 1940 года генерал Томас и статс-секретари Кернер, Нейман, Беккер и генерал фон Ханнекен были уведомлены Герингом о действиях, намечавшихся на Востоке?
Вы знали об этом?
Файф: Даже 18 декабря, когда Гитлер издал директиву №21 о плане «Барбаросса», он вам тоже ничего не сказал?
Риббентроп: Да, именно в декабре, как я случайно сейчас припомнил, я еще раз долго беседовал с фюрером, для того чтобы убедить его в том, что следует включить в пакт трех держав Советский Союз как союзника и сделать из пакта трех держав пакт четырех держав. Гитлер не совсем был согласен с этим, и я это заметил, но он сказал мне: «Мы вместе создали пакт, может быть, мы сделаем и это». Это были его слова.
Файф: Вы понимаете, что вы говорите? Вы говорите, что после того, как подсудимый Геринг сообщил об этом генералу Томасу и статс-секретарям, после того, как была издана директива «Барбаросса», Гитлер позволил вам попробовать втянуть Советский Союз в пакт трех держав, даже не сказав вам, что у него уже были приказы о нападении на Советский Союз? Неужели вы думаете, что кто-нибудь вам поверит?
Риббентроп: Да, это было именно так. Я еще раз сделал ему это предложение в декабре и получил разрешение вести дальнейшие переговоры. Я ничего не знал в декабре об агрессивной войне против России.
Файф: Что касается вашего министерства, то было совершенно очевидно, что вы получали самые благожелательные отчеты о Советском Союзе и о том — что было маловероятно, — что Советский Союз предпринимал какие-то действия политического характера, направленные против Германии. Правильно ли это, если судить по сообщениям от вашего собственного посла и от ваших людей из России?
Риббентроп: Сообщения такого рода поступали из посольства из Москвы; я их неоднократно, вернее говоря, всегда представлял фюреру, но фюрер считал, что дипломаты и военные атташе в Москве — вообще хуже всех информированные люди. Таков был его ответ...
Файф: Во всяком случае, весной 1941 года ваше министерство присоединилось к подготовке к нападению на Советский Союз, не так ли?
Риббентроп: Я не знаю точно, когда это было, но весной положение очень обострилось и, очевидно, имели место совещания, на которых обсуждался вопрос о возможности конфликта с Советским Союзом, но подробно я этого сейчас не помню.