Преступления против отдельных лиц и собственности, изложенные здесь французскими коллегами, тесно связываются с войной. Таким образом они сохранили определенный характер военных преступлений. Те преступления, о которых я буду говорить, превосходят все известные до сих пор по силе и глубине. Они являются частью политики экспансии и стремления к господству. Наилучшее определение этой политики было дано самим Гитлером в его речи 16 мая 1927 г. в Мюнхене. Он говорил своим слушателям об опасности, которой якобы подвергалась уже высокоиндустриальная и богатая Германия с населением в 70 миллионов человек со стороны Франции, страны сельскохозяйственной, с 40 миллионами жителей. В этот день Гитлер сказал:
«Есть только одна возможность у Германии избежать окружения, эта возможность — уничтожение государства, которое по своей природе всегда будет смертельным врагом Германии. Этот враг — Франция.
Когда народ видит, что всему его существованию угрожает враг, тогда он должен иметь одну цель, а именно: уничтожение своего врага».
В течение первых месяцев после победы немцы, казалось, оставили свое намерение уничтожать население, но эта была лишь тактика. Они надеялись вовлечь в войну против Англия, против Советского Союза порабощенные ими западные нации. Попеременно прибегая то к хитрости, то к насилию, они пытались заставить западные нации сотрудничать с ними. Народ сопротивлялся. Тогда подсудимые отказались от этой тактики и снова стали замышлять осуществление своего большого плана истребления побежденных народов, стремясь захватить в Европе необходимые пространства для 250 миллионов немцев будущих поколений. «Истребление», «уничтожение» термины, взятые мной из речи самого Гитлера, — употреблялись под различными предлогами: уничтожение низшей расы или негроидов, уничтожение большевизма, ликвидация еврейского и масонского влияния на установление на всем континенте так называемого «нового порядка» в Европе.
В действительности, это уничтожение, это истребление и эта ликвидация являлись просто убийствами всех тех, кто противился нацизму. Все эти действия были направлены на то, чтобы понизить жизненный потенциал порабощенных народов.
Я вам сейчас предъявляю доказательства того, что все это проводилось в осуществление продуманного плана, существование которого доказано, между прочим, наличием аналогичных фактов, повторяющихся во всех оккупированных странах.
При наличии такого повторения и постоянства невозможно более говорить о том, что только тот, кто совершал эти зверства, повинен в них. Это повторение и это постоянство доказывают, что одна преступная воля объединяла всех членов немецкого правительства, все руководство Германии.
Эта общая воля породила официальную политику терроризма и истребления, которая направляла удары палачей. Именно участием в формировании этой общей воли каждый из подсудимых поставил себя в ряд главных военных преступников.
Факты, о которых я должен вам представить доказательства, подтверждаются многочисленными свидетелями.
Все совершенные зверства полностью объясняются германской террористической политикой. С этой точки зрения у нее имеется прецедент в немецкой практике ведения войны. Мы все сохранили в своей памяти казни заложников в Динанте во время войны 1914 года, казни заложников в цитадели Лаон или заложников в Санли. Но нацизм усовершенствовал эту политику террора. Для него террор есть способ порабощения. Первые признаки этой политики террора во время оккупации все французы еще хорошо помнят. Они увидели на стенах Парижа так же, как повсюду, вплоть до самых малых селений во Франции, всего несколько месяцев спустя после подписания перемирия красные плакаты, окаймленные черным, возвещавшие о первых казнях заложников. Мы знаем матерей, которые таким образом узнали о казни своих сыновей. Эти казни производились оккупантами вследствие антигерманских инцидентов. Эти инциденты были ответом французского народа на официальную политику коллаборационизма. Было оказано сопротивление этой политике, и вместе с ним возрастали репрессивные меры вплоть до 1944 года — кульминационного пункта германского террора во Франции и в оккупированных странах на Западе. С этого момента армия и полиция СС перестали говорить об истреблении заложников, они организовали настоящие карательные экспедиции, во время которых сжигали целые деревни, тысячи людей из гражданского населения были убиты, арестованы или угнаны. Но прежде чем дойти до этого, правители Германии пытаются оправдать такие преступные действия в глазах народов. Они издают, как мы покажем, настоящий кодекс о заложниках и делают вид, что хотят лишь заставить уважать право всякий раз, когда они проводят казни и репрессии.
Гаагская конвенция в статье 50-й запрещает взятие заложников.
«Нельзя налагать денежных штрафов и других наказаний на все население, если это является следствием индивидуального проступка и если нельзя рассматривать все население ответственным».
Однако германский генеральный штаб, германское правительство стараются заставить забыть об этом законе и возвести в право систематическое нарушение Гаагской конвенции.
Я вам опишу, как генеральный штаб придумал для себя мнимое право брать заложников, лжеправо, которое нашло окончательное выражение во Франции в кодексе о заложниках Штюльпнагеля.
Я вам покажу в краткой выдержке из документа, кто из подсудимых является главным виновником этого преступления.
15 февраля 1940 г. в секретном докладе, предназначенном для подсудимого Геринга, ОКВ оправдывает взятие заложников.
Этот документ датирован — Берлин, 15 февраля 1940 г. Он озаглавлен: «Верховное командование Армии. Секретно. Имперскому Министерству авиации. Верховное командование военно-воздушных сил. Тема — взятие заложников». В документе говорится:
«По мнению ОКВ, взятие заложников оправдывается во всех случаях, когда этого требует безопасность войск, действующих во исполнение полученных приказов. В большинстве случаев нужно будет к этому прибегать в случаях сопротивления и враждебных действий населения в оккупированных районах, при условии, однако, что войска находятся в бою или в таком положении, когда нет никакого другого способа обеспечить безопасность.
При отборе заложники будут арестовываться лишь в том случае, если враждебные группы населения заинтересованы в том, чтобы они не были казнены. Заложники будут отбираться из тех кругов населения, от которых можно ожидать враждебных выпадов. Арест заложников должен производиться среди лиц, участь которых может повлиять на руководителей».
Против этого, насколько мне известно, Геринг никогда не возражал.
Вот еще один документ — РФ-508. Это — инструкция главнокомандующего сухопутными силами во Франции, она подписана 12 сентября 1940 г., спустя три месяца после оккупации. О заложниках говорится следующее:
«Заложниками являются граждане страны, которые гарантируют своей жизнью безупречное поведение населения. Ответственность за их судьбу несут их соотечественники. Поэтому население должно знать, что заложники отвечают за враждебный поступок каждого в отдельности. Только французские граждане могут быть взяты в качестве заложников. Заложники могут отвечать за действия, совершенные только после их ареста и после публикации правил».
Это аннулирует пять предшествующих распоряжений, изданных до 12 сентября 1940 г. По этому вопросу было издано несколько приказов. Есть два распоряжения генерального штаба. Даты их указаны в начале документа Ф-510: 2 ноября и 13 февраля.
«Если акты насилия совершены населением против членов оккупационных сил, если военным помещениям и оборудованию нанесен ущерб либо разрушения или если другие действия угрожают безопасности немецких управлений и отдельных частей, то, в зависимости от обстоятельств, население, проживающее в месте совершения преступления считается ответственным или соучастником этих актов саботажа, могут быть приняты превентивные меры и меры репрессии с тем, чтобы гражданское население впредь побоялось бы совершать, провоцировать или терпеть подобные поступки.
Все население считается ответственным за действия саботажа со стороны отдельных личностей, если своим общим поведением в отношения немецких вооруженных сил оно способствовало недружелюбным поступкам и если своим пассивным отношением в деле раскрытия предшествующих актов саботажа оно воодушевляло злонамеренных лиц на подобные действия или если оно создавало благоприятную почву для оппозиции против немецкой оккупации.
Должны предписываться такие меры, которые могли быть приведены в исполнение. Угрозы же, не приведенные в исполнение, — есть признак слабости».
До сих пор мы не находим в этих немецких текстах утверждения, что взятие и казни заложников составляют право оккупационных властей. Но вот немецкий документ, который очень ясно формулирует эту мысль.
По нашим описям он числится за номером Ф-307, датирован 18 апреля 1944 г., Брюссель. Он исходит от главного судьи при главнокомандующем в Бельгии и в Северной Франции и адресован германской комиссии по перемирию в Висбадене. На полях документа — заголовок «Секретные дела командос». Тема: «Убийство восьми террористов в Лилле 22 декабря 1943 г.». В середине второго абзаца вы прочтете:
...«К тому же я подтверждаю свою точку зрения, а именно, что меры, принятые полевой комендатурой в Лилле в ответ на письмо моей полицейской группы от 2 марта 1944 года, вопреки мнению комиссии по перемирию, основываются на твердых правовых нормах и являются действенными. Как раз комиссия по перемирию должна объявить французам, если есть необходимость входить в такого рода детали, что казни были произведены в соответствии с основными принципами правил, действующих для заложников».
Таким образом, здесь речь идет о государственной доктрине. Невинные становятся заложниками. Они своей жизнью отвечают за поведение их сограждан по отношению к немецкой армии. Если совершено нарушение, к которому они даже непричастны, все равно они подвергаются коллективному наказанию, вплоть до смертной казни. Это положение, официально установлено германским верховным командованием. Кейтель 16 сентября 1941 г. подписал общий приказ, который здесь уже зачитывался.