и против человечности. Тем не менее они заявляют о своей невиновности.
Наше обвинение против них покоится как на фактическом материале этого дела, так и на уроках истории.
Они выполняли приказы, которые, по признанию многих из них, глубоко возмущали остатки их совести. Они знали, что они делали дурное дело, но сейчас они говорят: «Befehl ist Befehl» (приказ есть приказ).
Порядочным людям трудно осуждать других за отсутствие нравственной силы, так как они слишком хорошо знают свои собственные недостатки в этом отношении. Однако наступает момент в тех случаях, когда речь идет о явных убийствах, связанных с проявлениями варварства, когда вступает в свои права высший долг. Даже доктор Латернзер[245] согласился с этим. Его реплика свидетелю Шрайберу о том, что последний должен был бы протестовать против предложений штаба армии о ведении бактериологической войны, прозвучала довольно странно в устах одного из тех людей, которые выдвигали как основной защитительный довод то обстоятельство, что протестовать было невозможно и бесполезно. Какая чепуха! Какая возмутительная чепуха! И вас заставляли слушать ее из уст этих обвиняемых и их генералов, в то время, как их собственный защитник для того, чтобы опорочить свидетеля, задает ему тот же самый вопрос, который Обвинение задавало им с первого дня настоящего процесса. Ради справедливости в отношении военных традиций следует сделать так, чтобы солдаты более не прятались за буквой приказа от решения вопросов морального порядка, а решали их правильно или неправильно, именно как вопросы морали. Великие полководцы — не автоматы, чтобы действовать по шаблону. Для того, чтобы подтвердить это примерами, мне нет необходимости возвращаться к истории наших собственных военных деятелей: к философским взглядам Монтроуза, глубокомысленным трактатам маршала Нея, к рассказу о 1861 годе и о горячем сердце Роберта И. Ли. В этой связи приходят на ум имена двух выдающихся военных деятелей Германии — фон Клаузевица, который оставил прусскую армию, чтобы перейти на службу в русскую армию, и Йорка фон Бартенбурга, который принял решение о нейтралитете. Оба они ставили нужды Европы и человечества выше приказов. Насколько яснее и проще были обязанности военных, когда подготовка, издание и проведение в жизнь декрета «Мрак и туман», приказа о «командос», приказа о комиссарах, приказа Гитлера об убийстве 50 офицеров воздушного флота означали осквернение всего дорогого сердцу каждого солдата: насколько проще были их обязанности, когда — как могли собственными глазами видеть те из них, которые служили на Восточном фронте, — их привлекали к сотрудничеству в заранее разработанной системе массового уничтожения и беспримерной жестокости.
Эти люди лучше всех других знали, что их руководитель был хладнокровным убийцей, однако в течение многих лет они продолжали встречаться у него на совещании и, сидя у его ног, выслушивали его указания. Они удовлетворяли его жажду власти и порабощения, используя до предела свое профессиональное искусство. В то время как беззащитные народы Востока — мужчины, женщины и дети Польши, Советского Союза — умышленно умерщвлялись и угонялись в рабство в целях создания жизненного пространства для немцев, — эти люди говорили о военной необходимости, а когда их собственные города подвергались бомбардировке и немцы погибали от бомб, они называли это убийством. Только в июле 1944 года, когда звезда Гитлера стала закатываться, 3 фельдмаршала и 5 генерал-полковников признали, что он убивает также и свой народ, и начали действовать. Когда эта звезда всходила в дни победы, они приветствовали ее криками «хайль» и не обращали внимания на кроваво-красные облака, из которых она поднималась.
Таковы факты и такова их оценка. Быть может, мне будет разрешено сказать несколько слов о структуре Устава. Употребление слова «группа» или «организация» несомненно предполагает, что то единство, о котором идет речь, может быть либо формально организовано нацистами, либо выбрано обвинением как группа, существовавшая в действительности.
Эта группа была объединена инструкциями, которые она получала на столь многочисленных совещаниях, и добровольно связана передачей этих преступных приказов. По этой причине мы требуем ее осуждения.
В отношении имперского правительства я также желаю лишь дать ясно понять, что британское обвинение вновь, не колеблясь, требует его осуждения. Кроме того, я хотел бы остановиться лишь на двух вопросах.
Был затронут вопрос в связи с положением этих известных нацистов, вступивших в правительство в 1933 году. Если кто-либо из членов этого правительства не знал, какое он принимает на себя обязательство 30 января 1933 года, он отлично это понял в марте, когда начались преследования евреев. Члены кабинета узнали еще больше в апреле, когда весь народ был организован на проведение бойкота против евреев и когда немецкая печать указывала, что, по официальным данным, число арестованных составляет 20 000 человек. В июне 1934 года они знали, что убийства стали орудием политики. В 1935 и 1936 годах они знали, что внешнеполитический курс сознательно ориентируется на возможный риск начала войны. Другой вопрос, который я хотел бы осветить, — это попытки защиты изобразить полную неосведомленность министров в происходившем. Я считаю, что правительство не действует таким образом. Будь оно тоталитарным или демократическим, правительство всегда имеет дело с человеческими существами. Жизнь людей не протекает в герметически закупоренных сосудах; их чрезвычайно разнообразные интересы тесно переплетены между собой. Самый полновластный министр должен считаться с тем, — и с этим склонен был согласиться доктор Кубушок[246] в своей речи, — что его действия отражаются на поступках его коллег. Другими словами, он должен знать о том, что происходит.
Именно потому лица, входящие в эту группу, знали о том, что происходит, содействовали этому, занимали важнейшие должности и получали от государства крупнейшие награды за свое содействие и поддержку, — мы и требуем сегодня осуждения этой организации.
Я пытался показать, каким образом СД и гестапо являются частью нацистского государства. Как и следовало ожидать, доказательства, которые я приводил, многообразно иллюстрируют это.
Кроме того, что я еще раз подчеркиваю, что я полностью присоединяюсь к требованию моих коллег об осуждении этих организаций, я не намереваюсь более рассматривать вопросы, связанные с ними.
Я полностью осознаю, что одной из величайших трудностей и немалой опасностью в этом процессе является то обстоятельство, что те из нас, которые день за днем, в течение девяти месяцев, были заняты этой работой, пресыщены ужасами и не способны их более воспринимать. Шекспир пытался описать это состояние следующими памятными строками:
«Кровь и разрушение станут настолько привычными, а ужасающие зрелища настолько обыденными, что матери будут лишь улыбаться, когда они увидят, что дети их четвертованы войной; и чувство жалости будет притуплено привычкой творить зло».
Только тогда, когда мы сможем со стороны посмотреть на то, что ежедневно происходило перед нашими глазами в течение 40 недель, только тогда мы поймем, что «яростные внутренние раздоры и жестокая гражданская война», результаты которых были предсказаны Марком Антонием, лишь игра в бирюльки в сравнении с фактами, которые нам приходилось рассматривать.
Не только количество ужасов — хотя с помощью этих организаций было умерщвлено 22 000 000 человек, — но именно характер совершенных ими зверств породил газовые камеры Освенцима или массовые расстрелы еврейских детей на всем континенте, который претендует на то, чтобы называться цивилизованным.
Нет ни одной из числа этих организаций, которая не была бы непосредственно связана с убийствами в самой зверской форме, которые стали профессией. Кто может сомневаться в том, что имперский кабинет знал о «предании легкой смерти», которое практиковалось для того, чтобы сохранить физические ресурсы Германии для войны. Нет сомнения в том, что Верховное командование и генеральный штаб передавали приказы, о которых вы так много слышали и которые, в конце концов, сводились к простому убийству. Руководящий состав нацистской партии принимал участие в убийстве евреев и в физическом уничтожении трудом угнанных в рабство рабочих. Мне достаточно лишь сказать слово «СС» — и без слов на ум. приходят преступления. СС и гестапо осуществляли эти преступления, помогали в их совершении и находили для них поводы. СС подготавливали своих новобранцев в Прибалтийских государствах к тому, чтобы они отвечали требованиям СА, и это обучение дало свои плоды в гетто Каунаса и в ямах Вильнюса.
Бывший президент Вудро Вильсон сказал однажды: «Необходимо, чтобы государства, которые вступают в союз против Германии, знали заранее, с кем они имеют дело».
Для того чтобы очистить Европу от нацистского зла, необходимо, чтобы вы и весь мир знали о том, что представляют собой эти организации.
Нашей печальной обязанностью является помочь вам это распознать. Сделав это, мы иногда сомневаемся в том, перестанем ли мы когда-нибудь ощущать запах смерти, но мы полны решимости сделать все, чтобы изгнать этот запах из Германии так же, как и тот злой дух, который его породил. Быть может, нам, юристам, которые считают себя всего лишь опорой общественных законов, предосудительно размышлять и даже мечтать о том, что бы мы хотели видеть на месте всего этого? Но я хочу поделиться с вами кредо юриста: есть категории несомненно универсальные. Таковы: терпимость, порядочность и доброта. И именно потому, что мы считаем, что следует расчистить почву прежде, чем эти добродетели смогут расцвести в условиях мира, мы просим вас осудить эти организации, олицетворяющие зло.
Когда этим добродетелям будет дана возможность расцвести на той почве, которую вы расчистите, будет сделан гигантский шаг вперед. Это будет шагом на пути к общему признанию того, что зрелища и звуки, смех, которому научились у друзей, нежность сердца, пребывающего в спокойствии, не являются прерогативами какой-либо одной страны. Они являются несомненным достоянием всего человечества.