Совершенно ясно, что 1 сентября 1936 г., после соглашения, вы имели беседы с руководителями нелегальной партии — Леопольдом и Шаттенфрехом. Таким образом, мы можем считать признанным — и я не хочу более тратить времени на это, — что в течение всего времени вашего пребывания в Австрии вы находились в постоянном и тесном контакте с руководителями национал-социалистской партии в Австрии?
Папен: Нет. Упомянутая вами беседа относится к июльскому соглашению и вполне оправдывается. Я достаточно подробно изложил вчера это обстоятельство Суду. В июльском соглашении канцлер Шушниг обещал привлечь к сотрудничеству членов национальной оппозиции. Вследствие этого моим естественным долгом было интересоваться тем, в какой степени Шушниг действительно стремился к сотрудничеству с этими силами. Это и было содержанием моей беседы с фюрером.
Я позволю себе совершенно четко констатировать, что мой контакт с австрийской партией после июльского соглашения осуществлялся только в этом направлении.
Файф: Я прошу вас перейти теперь к ноябрю 1937 года. Не можете ли вы как можно более точно назвать дату вашей встречи с подсудимым Зейсс-Инквартом в Гармише?
Папен: Да, подсудимого Зейсс-Инкварта я случайно, то есть без всякой договоренности, встретил в Гармиш-Патернкирхене во время олимпийских зимних игр в январе 1938 года.
Файф: В январе 1938 года?
Папен: Совершенно верно.
Файф: Я хочу проверить эти даты и уточнить их. Вы стали близкими друзьями с министром иностранных дел Гвидо Шмидтом, который здесь давал показания, не так ли?
Папен: Да, с министром иностранных дел я был в очень дружественных отношениях.
Файф: Я хочу сказать, что вы говорили ему «ты», будучи на двадцать лет старше его. Вы называли его в течение некоторого времени на «ты»? Вы были в очень близких отношениях с ним, не правда ли?
Папен: Я считаю, что наша разница в возрасте на двадцать лет не может быть мерилом дружбы. Я ценил Шмидта, как я уже говорил, как искреннего человека.
Файф: Надеюсь, что вы согласитесь со мной, что необычно и странно для посла находиться в таких отношениях с министром иностранных дел другого государства, в особенности, если тот на двадцать лет моложе его, а не его сверстник, — находиться в таких отношениях, чтобы фамильярно называть его на «ты». Разве вы не согласны со мной, что это совершенно необычайная форма отношений между министром иностранных дел и послом?
Папен: Если бы вы в своей жизни побывали в Австрии, вы бы знали, что в Австрии почти все обращаются друг к другу на «ты», а для объяснения этого инцидента я позволю себе сказать следующее. Министру иностранных дел Шмидту, которого я очень ценил, за день до нашего прощания я сказал: «Дорогой друг, мы так много вместе работали, теперь мы можем говорить друг другу «ты».
Файф: Я интересуюсь вот каким вопросом: в ноябре 1937 года вы с Гвидо Шмидтом впервые обсуждали вопрос о встрече Шушнига с Гитлером, не так ли?
Папен: Мне кажется, что я обсуждал этот вопрос в то время не только с министром иностранных дел Шмидтом, но и лично с Шушнигом.
Файф: Как вы слышали, Шмидт говорит в своих показаниях, что он добивался союза Германии и Австрии любыми средствами и любой ценой. Как вы слышали, Шмидт сказал здесь, что Геринг сказал ему, что такова была точка зрения его, Геринга, и я должен со всей справедливостью заявить, что это полностью соответствует действительности. Эту точку зрения он высказывал здесь и, очевидно, высказывал ее также многим другим лицам. Вы помните, что Шмидт говорил это?
Папен: Да.
Файф: Мы слышали, что Геринг сказал это не только Шмидту, но и Муссолини, и Трибуналу и, как я полагаю, нескольким другим лицам. Разве он никогда не говорил вам об этом?
Папен: Нет.
Файф: Вы не знали, что это была точка зрения Геринга?
Папен: Позвольте мне высказаться. Само собой разумеется, я знал, что желанием Геринга было объединить оба эти государства. Я присутствовал на беседе с Муссолини. Но вы, пожалуйста, учтите тот момент, что Геринг не был тогда ответственным за внешнюю политику. Вопрос о том, какая политика должна проводиться в Австрии, обсуждался исключительно мной и Гитлером, и я не помню, чтобы в эти годы, а именно в 1936—1938 гг., я говорил по этому поводу с Герингом.
Файф: Мы сейчас рассматриваем вопрос о событиях, имевших место в ноябре 1937 года. Через три месяца после этого подсудимый Геринг стал весьма компетентен в вопросах внешней политики, касающихся Австрии, и вы, поскольку вы поддерживали с ним по этому поводу телефонную связь, должны знать об этом. Я хочу только привести вам даты, как они у нас установлены. Геринг сказал Шмидту о своих взглядах; вы и Шмидт обсуждали вопрос о встрече между Шушнигом и Гитлером. В январе вы беседовали на политические темы в Гармише с Зейсс-Инквартом. Теперь я привожу одну дату вне хронологического порядка. 11 ноября Зейсс-Инкварт написал письмо д-ру Юри, в котором заявил: «Я не думаю, что что-либо произойдет в этом году, но, очевидно, события произойдут весной». Затем после этого письма он встретился с вами в Гармише в январе, а в феврале вам удалось, наконец, организовать эту встречу между Шушнигом и Гитлером.
Папен: Да.
Файф: Разве вы не знали, что цель встречи Шушнига с Гитлером заключалась в том, чтобы заставить Шушнига согласиться с желанием империи, а именно с назначением Зейсс-Инкварта, с проведением общей политической амнистии, согласно которой все члены нацистской партии Австрии должны были быть освобождены и предоставлены в распоряжение их руководителей, а также с требованием равных прав для национал-социалистской партии в Австрии?
Разве вы не знали, что целью совещания было заставить Шушнига согласиться на все эти требования с тем, чтобы национал-социалистская партия Австрии могла свободно и беспрепятственно работать в интересах Германии в Австрии?
Папен: В моей беседе с Зейсс-Инквартом в Гармише-Пагернкирхене говорилось о необходимости сделать австрийскую национал-социалистскую партию самостоятельной. Это значит — во что бы то ни стало избавить ее от влияния империи, так как это было условлено в июльском соглашении, преследуя при этом цель, чтобы объединение наших двух государств произошло во внешнеполитическом отношении по инициативе Австрии, а не империи.
Когда я встретил Зейсс-Инкварта в Гармише, между нами не было и речи об этой встрече Гитлера с Шушнигом, так как мы не могли, а я лично вообще не мог знать в тот момент, состоится ли вообще когда-либо такая беседа. Это было решено ведь уже 5 февраля. Следовательно, нами обсуждался лишь один вопрос принципиального значения, а именно, как нам следует поступать в будущем.
Далее я прошу разрешения напомнить, что Зейсс-Инкварт имел официальное поручение канцлера исследовать все возможные пути для того, чтобы включить национальную оппозицию, то есть национал-социалистскую партию Австрии, в политическую деятельность Шушнига. В этом состояла его официальная миссия. Таким образом, я был вправе говорить с ним об этих вещах.
Файф: Разве неправильно, что Рейнер — свидетель, который выступал перед Трибуналом, — также присутствовал на совещании в Гармише?
Папен: Кажется, это было так. Я уже не помню точно. Зейсс-Инкварт сказал мне, что, возможно, Рейнер присоединится к нам во время прогулки, но я лично не помню этого. Я не вел никакой беседы на политические темы с Рейнером.
...Файф: Я уверен, что вы понимаете, насколько это важно. Генерал фон Фрич был с вами в одной военной академии, не правда ли?
Папен: Совершенно правильно.
Файф: Он был вашим старым другом, и вы знали, как, я думаю, знал, каждый, кто упоминал его имя здесь, в Суде, что генерал фон Фрич был человек очень сильного характера и что обвинение, выдвинутое против него, рассматривалось бы всеми теми, кто его знал, как смешное и нелепое, если бы оно не было таким трагичным, и что все бы отнеслись к нему с презрением. Вы тоже так думали?
Папен: Абсолютно верно...
Файф: Вы хорошо знали, оставив в стороне отношение к фельдмаршалу фон Бломбергу, что фон Фрич был жертвой подстроенного обвинения, имевшего целью не дать ему стать во главе вооруженных сил Германии. Вы знали это, не правда ли?
Папен: Во всяком случае, позже, когда я узнал обстоятельства дела, мне это тоже стало ясно.
Файф: Нет, нет. Не это важно, подсудимый. Речь идет не о ваших взглядах 5 февраля 1938 г. Вы знали к этому времени, что нацистская клика в правительстве выдвинула подстроенное обвинение против человека, которого вы считали олицетворением честности, не правда ли?
Папен: Да.
Файф: Теперь, зная это, 5 февраля, после того как вы увиделись с Гитлером, вы сказали ему о том, что Шушниг может прибыть. Гитлер ухватился за это предложение. Он сказал: «Отправляйтесь и привезите Шушнига». Не так ли? Его лишь утомляли, если я могу так сказать, все ваши остальные сообщения. Но как только вы сказали о возможности встречи с Шушнигом, Гитлер сразу набросился на эту идею, как форель на майского жука или, скорее, как лев на жертву. Ведь это правильно, не так ли?
Папен: Да. Я уже показал Суду, какое впечатление произвели на меня события в Берлине и мое отстранение от должности 4 января. Ничего удивительного нет в том, что я попытался именно потому, что я боялся, что будет взят другой курс, — я попытался устроить эту давно желанную беседу между главами обоих государств, поскольку я надеялся таким путем устранить разногласия и избежать радикального курса. Это я сказал министру иностранных дел Шмидту и канцлеру Шушнигу, когда я обоих их просил принять участие в этих переговорах с тем, чтобы по мере их возможности внести ясность в этот вопрос.
Файф: Подсудимый, я не собираюсь рассматривать обстоятельства встречи 12 февраля, потому что я уже касался их при допросе подсудимого Риббентропа и Суду уже совершенно ясны эти обстоятельства. Я хочу здесь задать вам один единственный вопрос, и я прошу выслушать ег