Эта сумма по просьбе подполковника Глотца была выплачена наличными, а впоследствии по его желанию — я добился этого у министра финансов — была переведена в Швейцарию.
Я хочу отметить, что тогда я еще был министром иностранных дел. После этого я остался в этом доме по той причине, что я не получил другого дома, и мой преемник Риббентроп поселился в старом президентском дворце. В 1943 году этот дом был разрушен. Я и до сих пор не могу объяснить, что это была за сумма, о которой вы говорите. Может быть, это была сумма, предоставленная имперской кассой. Этого я сказать не могу при всем своем желании. Однако эти показания Гейста совершенно неправильны. Я этот дом купил не у еврея, а купил его у христианина, подполковника Глотца.
Файф: Вы говорите нам, что перевели деньги на его текущий счет в Швейцарию?
Нейрат: Да, так как Глотц уехал в Швейцарию; мне кажется, между прочим, что его жена была не арийка.
Файф: Очень хорошо. Я хотел бы прочитать еще следующую фразу, после чего я закончу рассмотрение этого документа:
«Я знаю также, что Альфред Розенберг, который жил со мной на одной улице, получил дом от еврея точно таким же образом».
Вам известно что-нибудь по этому поводу?
Нейрат: Я вообще не знаю, каким образом получил Розенберг свой дом.
Файф: Вам известно, что Обвинение ссылалось на ваш ответ британскому послу относительно аншлюсса? Насколько я вас понял, вы, теперь не утверждаете, что данный вами тогда ответ являлся правильным, а заявляете, что это было все то, что вы могли тогда сказать на основании имевшейся у вас информации, это правильно?
Нейрат: Да, совершенно правильно.
Файф: Вы сказали, что вы не слышали ни от Гитлера, ни от Геринга ни единого слова относительно ультиматума, предъявленного сначала Шушнигу, а потом президенту Микласу. Вам ничего об этом не говорили. Вы об этом заявляете здесь?
Нейрат: Нет, тогда я об этом не знал. Я узнал об этом позже.
Файф: Когда вы узнали о действительном положении вещей относительно предполагавшегося аншлюсса?
Нейрат: Подробности вообще я узнал здесь, когда мне был предъявлен доклад советника миссии Гевеля. Я уже раньше слышал, что на Шушнига было оказано давление. Но точные подробности всего этого я узнал только здесь, в Нюрнберге.
Файф: Вы говорите, что в период между 11 марта и вашим приездом в Нюрнберг вы ничего никогда не слышали относительно угрозы вступления немецких войск в Австрию, которая содержалась в высказываниях подсудимого Геринга, Кепплера или генерала Муффа от его имени? Вы никогда не слышали об этом?
Нейрат: Нет, тогда я ничего не знал.
Файф: Тогда я хочу спросить вас относительно заверений, которые вы дали чешскому министру Мастни в Берлине.
Я хочу, чтобы вы посмотрели на документ №122.
Выдержка, о которой я хочу спросить вас, находится в параграфе 6, После того как вы рассматриваете вопрос о беседе с подсудимым Герингом относительно мобилизации в Чехословакии, вы далее говорите:
«Мастны собирался дать ему определенные и весьма связывающие заверения по этому вопросу (то есть по поводу мобилизации в Чехословакии) и сегодня (то есть 12 марта) он говорил с фон Нейратом, который, между прочим, заверил его от имени Гитлера в том, что Германия все еще считает себя связанной германо-чехословацкой конвенцией об арбитраже, заключенной в Локарно в октябре 1925 года».
Вы оказали Трибуналу, и мы, кроме того, слышали показания баронессы фон Риттер о том, что совещание 5 ноября обеспокоило вас, даже вызвало у вас тяжелый сердечный припадок. Один из вопросов, которые обсуждались на этом совещании, касался нападения не только на Австрию, но и на Чехословакию, для того чтобы обеспечить немецкие фланги.
Почему вы думали 12 марта, что Гитлер будет считать себя связанным германо-чехословацкой конвенцией об арбитраже, которая предусматривала, что всякие разногласия между Германией и Чехословакией должны были передаваться на рассмотрение Совета Лиги наций или Международного суда? Почему же вы тогда считали возможным, что Гитлер будет передавать свои разногласия с Чехословакией на рассмотрение одной из этих организаций?
Нейрат: Это я могу вам сказать совершенно точно. Я вчера уже показывал, что Гитлер 11-го числа вечером вызвал меня к себе по причинам, которые я еще и сегодня не могу объяснить, и заявил мне, что вступление войск в Австрию должно произойти ночью. На мой вопрос или на мое замечание о том, что это вызовет в Чехословакии большое беспокойство, он заявил, что он не имеет в настоящий момент никаких намерений в отношении Чехословакии и что он даже надеется, что после вступления войск в Австрию или занятия Австрии отношения с Чехословакией значительно улучшатся.
Из этой фразы, из этого заверения о том, что ничего не произойдет, я сделал вывод, что все останется так, как есть, и что мы считаем себя связанными договором 1925 года.
Файф: Верили ли вы хоть одному слову из того, что сказал Гитлер 12 марта 1938 г.?
Нейрат: Да, тогда еще верил.
Файф: Вы помните, что в период Мюнхена, когда вы на некоторое время снова вернулись к делам, президент Бенеш написал меморандум, в котором напоминал о конвенции, об арбитраже, а Гитлер просто отложил его в сторону. Вы помните, что 12 сентября он отказался рассматривать этот меморандум?
Нейрат: Нет, я этого не помню.
Файф: Вы не знаете? Но ведь об этом писали и в германской прессе и во всех прочих газетах мира; везде писали, что он написал меморандум, напоминая об этой конвенции, а Гитлер отказался даже взглянуть на этот меморандум.
Однако вы утверждаете, что 12 марта вы искренне верили в то, что Гитлер будет действительно придерживаться этой конвенции. Вы действительно это утверждаете?
Нейрат: Да, тогда у меня не было никаких сомнений.
Файф: Подсудимый, вы говорили относительно меморандума генерал-лейтенанта Фредериче, и вы помните, что в этом меморандуме Фредериче ссылался на ваш меморандум, в котором вы говорите о том, как следует поступить с Чехословакией?
Теперь я хотел бы, чтобы вы обратились к документу №3859 с тем, чтобы Трибунал на основании ваших собственных слов мог заключить о вашем отношении к чехам.
Я вначале зачитаю ваше письмо к Ламмерсу от 31 августа 1940 г.
В вашем письме сказано:
«Дорогой Ламмерс!
К настоящему письму я прилагаю меморандум, о котором я уже упоминал в своем письме от 13 июля 1940 г.; меморандум касается вопроса о будущем статуте Богемии и Моравии. Я прилагаю к письму еще один меморандум по тому же вопросу, который был составлен моим статс-секретарем К.Г. Франком независимо от меня; выраженные в этом меморандуме идеи приводят к тем же выводам, которые я изложил в своем меморандуме».
Прошу вас обратить внимание на следующие слова: «и я с ним полностью согласен».
«Будьте добры представить оба эти меморандума фюреру и договоритесь, пожалуйста, о дне, когда фюрер может лично принять меня и моего статс-секретаря Франка. Как я слышал из неофициальных источников, ряд этих отделов партии и прочих ведомств намеревается представить фюреру предложения относительно разделения территории вверенного мне протектората, не сообщив мне подробностей этих проектов. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы назначили дату моей беседы с фюрером, пока еще не поздно для меня; я как имперский протектор, компетентный в этих вопросах, и как человек, хорошо разбирающийся в проблемах Чехословакии, а также мой статс-секретарь должны получить возможность представить фюреру свои соображения по этому поводу до того, как ему будут представлены всевозможные планы и проекты со стороны других лиц.
Все соображения по поводу будущей организации Богемии и Моравии с национально-политической (штатсполитиш) и этническо-политической (фольксполитиш) точки зрения должны основываться на одной цели, которую мы должны поставить перед собой.
С точки зрения национально-политической может существовать только одна цель — окончательное объединение этих территорий с великой Германской империей. С этническо-политической точки зрения эту территорию следует заселить немцами».
Затем вы говорите, что указываете на путь к достижению этих целей. Прошу вас перейти к разделу II вашего меморандума; в середине второго абзаца вы найдете дополнительный параграф, который начинается словами:
«Эти 7 200 тысяч человек, из которых 3 400 тысяч живут в городах и поселениях с численностью населения более 2 000 человек в каждом и 3 800 тысяч живут в поселениях с численностью населения менее 2 000 человек в каждом, находятся под руководством и влиянием интеллигенции, которая в этой стране составляет слишком большую прослойку по отношению к размерам страны. Эта часть населения, то есть интеллигенция, также пыталась после изменения конституции в этих районах более или менее открыто саботировать или, во всяком случае, добиться отсрочки в проведении необходимых мер, которые были намечены для того, чтобы приспособить существующие в стране условия к новому положению вещей. Остальная часть населения, мелкие ремесленники, крестьяне и рабочие, лучше приспособились к новым условиям жизни...
Однако, если бы на основании этого мы пришли к заключению, что правительство и население вели себя лояльно потому, что они в душе примирились с потерей независимости своего государства и включением его в состав великой Германии, мы совершили бы фатальную ошибку. На немцев продолжали смотреть как на непрошенных захватчиков, и среди народа было широко распространено стремление вернуть прежнее положение вещей, хотя народ и не решался открыто выражать подобные чувства.
Постепенно население начинало признавать новый порядок, но это объясняется лишь тем, что люди либо обладали необходимой рациональной