Мне трудно забыть смятение, которое охватило после этого защиту. Обычно защитники торопились к перекрестному допросу, если он давал какие-то контршансы. Но в тот раз и адвокатов, и скамью подсудимых охватила как бы прострация.
Отметим, что после смерти Сталина Фридрих Паулюс уехал в Берлин. За месяц до этого он встречался с руководителем ГДР Вальтером Ульбрихтом и заверил того, что будет жить исключительно в Восточной Германии. Скончался Паулюс 1 февраля 1957 года, накануне 14-й годовщины уничтожения его армии под Сталинградом. Главной причиной смерти, по одним данным, стало нервно-патологическое заболевание, по другим — злокачественная опухоль. Похороны бывшего фельдмаршала были организованы за государственный счет. А его сын, Эрнст-Александр, застрелился в 1970 году по причине неизлечимой депрессии.
В своей книге А. И. Полторак, участник Нюрнбергского процесса с первого и до последнего его дня, рассказал, что защита, по существу лишенная возможности прибегнуть к сколько-нибудь оправданным методам оспаривания показаний свидетелей обвинения, избрала другой, с ее точки зрения, более надежный путь — она старалась опорочить саму личность свидетеля и таким образом бросить тень на его показания.
В частности, во время допроса свидетеля Фридриха Паулюса адвокат задал вопрос:
— Продолжает ли свидетель читать лекции в Московской академии Фрунзе?
А. И. Полторак объясняет: «Смысл вопроса ясен: как можно верить „вероотступнику“, который дошел до того, что читает лекции своим врагам». Но на эту провокацию защиты очень остроумно отреагировал английский обвинитель Дэвид Максуэлл-Файф.
— Странное дело! — заметил он. — Видимо, адвокат так и не разобрался, кто же кого победил в этой войне. Насколько можно судить, русская армия разгромила германскую армию. Так не будет ли более резонным немецким генералам слушать лекции русских генералов, а не наоборот?
В ходе выступления свидетелей были зафиксированы использование гражданских лиц в качестве «живых щитов», работа газвагенов (газовых автомобилей-душегубок) и расстрельных отрядов, убийства заложников и массовые казни, включая Бабий Яр. При этом советская прокуратура передала судьям образцы обработанной человеческой кожи и мыла, изготовленного из человеческого жира.
С трудом осознавая услышанное, судьи начали подозревать советских юристов в излишних преувеличениях: так, например, 60-летний американец Джон Паркер не мог поверить в то, что охранники расстреливали детей в концлагерях. Он полагал, что подобное просто невозможно. После просмотра 45-минутной кинохроники из лагерей он три дня лежал в постели больной.
В конце одного из заседаний, посвященных концлагерям и тому, как у матерей отбирали детей и как эти беззащитные дети потом сжигались в печах, адвокат Отто Кранцбюлер прямо спросил гросс-адмирала Карла Дёница:
— И что, никто ничего не знал об этих вещах?
Дёниц отрицательно покачал головой, а Герман Геринг обернулся, чтобы сказать Кранцбюлеру:
— Конечно, нет. Вы ведь понимаете, что даже в батальоне командир не знает ничего, что происходит на линии. Чем выше вы стоите, тем меньше знаете, что происходит внизу.
Бывший немецкий дипломат Ганс Гизевиус, после провала июльского заговора 1944 года оставшийся в Швейцарии и теперь вызванный как свидетель по делу Вильгельма Фрика, внес значительный вклад в позицию обвинения: он разрушил версию обвиняемых о невозможности протеста в Третьем Рейхе. Кроме того, Гизевиус был уверен, что Константин фон Нейрат и Франц фон Папен были полностью осведомлены о деятельности гестапо. Он также подчеркнул огромное влияние генерала Вильгельма Кейтеля на верховное командование и армию, а кроме того указал на осведомленность генерала об уничтожении евреев и зверствах, совершавшихся как солдатами СС, так и военнослужащими вермахта.
В ходе показаний Константина фон Нейрата о Чехословакии в суде прозвучал термин «геноцид», который не упоминался в зале с момента оглашения обвинительного заключения.
К сожалению, где-то к середине мая внешние наблюдатели стали отмечать скучность Нюрнбергского процесса. Он явно затягивался, и судебная тяжба виделась современникам бесконечной. К концу июля 1946 года заметно уменьшилось и освещение процесса в прессе.
Не выдерживали и сами обвиняемые. Например, Эрнст Кальтенбруннер в ходе процесса перенес кровоизлияние в мозг и после этого некоторое время передвигался исключительно в инвалидном кресле. Но ходатайство защиты о его освобождении по состоянию здоровья суд отклонил.
Позиция защиты
Обвинительная часть на Нюрнбергском процессе заняла 73 дня: она закончилась в понедельник, 4 марта 1946 года.
Что характерно, ни подсудимые, ни их адвокаты в ходе процесса не пытались отрицать сам факт совершения военных преступлений. Вместо этого они прибегли к разнообразным правовым стратегиям, которые часто были непоследовательными, а иногда и взаимоисключающими, но в конечном итоге повлияли на приговор для половины обвиняемых.
Под напором неопровержимых свидетельств, фактов, показаний вырисовывалась страшная картина, опровергнуть которую было невозможно.
Американский писатель Юджин Дэвидсон, автор книги «Суд над нацистами», пишет:
«Обвиняемые вели себя как люди, очнувшиеся от фантастического сна, в котором они играли придуманные кем-то роли; теперь они очутились в реальном мире, отвергающем нацизм, в котором убийство невинных людей всегда наказуемо, и взглянули на собственные зверства с недоверием и ужасом. Они каялись, мучились, поочередно порицали самих себя и с еще большей готовностью — людей и идеи, которым они служили <…> Коллективная вина, обычно отвергаемая, объединила миллионы немцев, несмотря на все философские и исторические обоснования того, что она вряд ли может существовать».
Во время всего процесса имя Адольфа Гитлера было упомянуто примерно 12 тысяч раз: больше, чем имена пяти основных обвиняемых — Германа Геринга, Вильгельма Кейтеля, Ялмара Шахта, Альфреда Розенберга и Фрица Заукеля вместе взятых. Особенно часто Гитлера упоминали сами подсудимые.
Все, кто присутствовал на этом историческом процессе, жалели, что на скамье подсудимых недоставало «большой тройки»: Гитлера, Геббельса, Гиммлера.
Прокуроры и адвокаты были практически едины в том, что национал-социализм и Гитлер — это тождественные понятия. Если обвинение называло Гитлера главой заговора, то защита превратила фюрера во «всемогущего и всеведущего диктатора, чьи убеждения были непреклонны, чьи решения были неоспоримы, а харизма — неумолима». Адвокаты создали некий образ «Мефистофеля для немецкого народа», а газета «Times» отметила, что подобное стало возможным только потому, что фюрер был уже мертв. Генрих Гиммлер, отравившийся 23 мая 1945 года, и Рейнхард Гейдрих, убитый 4 июня 1942 года в Праге, стали другими «виновными призраками», которые, по версии обвиняемых, мастерски сохранили в секрете все свои планы.
Ключевым событием выступления защиты стала неудача прокурора Роберта Джексона при перекрестном допросе главного обвиняемого — Германа Геринга. Судьи позволили Герингу давать развернутые комментарии на вопросы американца, и один из основателей НСДАП с легкостью разрушил версию обвинения о едином заговоре национал-социалистов, существовавшем с 1920 года. После допроса Герман Геринг вернулся на скамью подсудимых словно «гладиатор, победивший в бою».
Кстати, тюремный психолог Густав Марк Гилберт много работал с Герингом, и он оставил о нем крайне интересные наблюдения.
Густав Марк Гилберт был офицером американской военной разведки, а в 1939 году он получил диплом психолога в Колумбийском университете. После окончания Второй мировой войны он был привлечен к работе Международного военного трибунала в Нюрнберге в качестве переводчика коменданта тюрьмы и психолога-эксперта. Потом он написал книгу «Нюрнбергский дневник», в которой на основе допросов обвиняемых попытался понять их истинное отношение к происходившему в годы войны и определить степень раскаяния в тех или иных преступлениях.
В своей книге Густав Марк Гилберт отмечал, что Геринг показанные на процессе фильмы о зверствах нацистов считал «пропагандистской фальшивкой». Он демонстративно снимал наушники, чтобы не слушать свидетельские показания. В тюрьме он пытался занять положение лидера и руководить остальными подсудимыми, интриговал на прогулках и за обедом, создавал какие-то коалиции и, в конце концов, восстановил против себя даже самых спокойных и лояльных.
Геринг, Дёниц, Функ, Ширах и Розенберг во время обеденного перерыва
Геринг, по свидетельству Густава Марка Гилберта, использовал остатки влияния, вплоть до запугивания, чтобы создать общую линию противостояния суду. Он постоянно провоцировал судей циничным «юмором висельника» и дерзкими замечаниями с места. Он впадал в гнев на заседаниях, обвиняя своих со участников в измене. При этом он хранил верность Гитлеру, утверждая, что его самоубийство — это акт силы духа и героизма.
Геринг до последнего гнул свою линию, не уступая даже в мелочах и отказываясь признавать даже самые неопровержимые факты.
А еще, как выяснилось, он принимал наркотики.
Начальник тюрьмы полковник Бертон Эндрюс потом вспоминал: «Когда Геринга доставили ко мне в Мондорф, он представлял собой моллюск с идиотической ухмылкой и чемоданом паракодеина. Я сначала принял его за торговца лекарственными средствами. Но мы его отучили от наркотиков, сделали из него человека».
К моменту вынесения приговора Геринг был абсолютно «чист». И он вдруг превратился в очень сосредоточенного человека, который начал оказывать серьезное сопротивление обвинению.
В своей книге Густав Марк Гилберт пишет: «Как нетрудно догадаться, чаще всего в беседах с бывшими нацистами