В мае 1945 года он бежал и скрывался под именем «боцмана Фрица Ланга» в Шлезвиг-Гольштейне. 11 марта 1946 года он был арестован британской военной полицией и в качестве свидетеля выступал на процессе в Нюрнберге.
23 мая 1946 года Рудольф Франц Фердинанд Хёсс был выдан польским властям. 11–29 марта 1947 года в Варшаве состоялся процесс по его делу, и польский Верховный национальный трибунал 2 апреля 1947 года приговорил его к смертной казни через повешение. Перед смертью Хёсс признал, что причинил страшные страдания людям, и просил у Бога и польского народа о прощении. А когда его спрашивали, зачем фашисты убивали миллионы невинных людей, он отвечал: «Прежде всего мы должны были слушать фюрера, а не философствовать».
Рудольфа Франца Фердинанда Хёсса повесили в блоке для казней в Освенциме.
Также Верховный национальный трибунал приговорил к смерти других служителей Освенцима, в том числе бывшего коменданта Артура Либехеншеля и коменданта концентрационного лагеря Плашув Амона Гёта.
К сожалению, к 1950 году международная озабоченность «xолодной войной» перевесила заинтересованность в справедливом осуждении преступлений Второй мировой войны, и процессы за пределами Германии практически прекратились. А большинство заключенных, но не казненных преступников в 1950-х гг. вышли на свободу.
Из того, что произошло после 1950 года, следует отметить прошедший в 1961 году в Израиле процесс над Отто Адольфом Эйхманом — главным организатором «окончательного решения еврейского вопроса», следствием чего стала гибель до 6 миллионов человек.
После войны Эйхман скрылся от правосудия в Аргентине, но в мае 1960 года агенты израильской разведки «Моссад» похитили его и вывезли в Израиль, где он предстал перед судом в Иерусалиме.
Судебный процесс начался 11 апреля 1961 года, и в его ходе выступило множество свидетелей, переживших Холокост. 15 декабря 1961 года Эйхману зачитали смертный приговор, признав его военным преступником, виновным в злодеяниях против еврейского народа и против человечности. Президент Израиля Ицхак Бен-Цви отклонил прошение о помиловании, и Эйхман был повешен в ночь с 31 мая на 1 июня 1962 года в тюрьме города Рамла. Перед смертью ни в чем не раскаявшийся преступник успел пробормотать: «Я надеюсь, что вы все за мной последуете». А после казни тело Эйхмана было сожжено, и его пепел развеяли в нейтральных водах Средиземного моря.
Дальнейшие судьбы приговоренных к заключению и оправданных в Нюрнберге
И тут невольно возникает вопрос: а сработал ли до конца принцип Международного военного трибунала, касающийся неотвратимости наказания? Рассмотрим ответ на этот вопрос на примере тех, кто был в Нюрнберге осужден и оправдан.
Напомним, что к пожизненному заключению были приговорены Рудольф Гесс, Вальтер Функ и Эрих Редер. К 20 годам тюремного заключения приговорили Бальдура фон Шираха и Альберта Шпеера, к 15 годам — Константина фон Нейрата, к 10 годам — Карла Дёница.
Международный военный трибунал обвинил Рудольфа Гесса по всем четырем разделам обвинительного заключения. Он принадлежал к верхушке нацистской партии и был облечен полномочиями принимать решения по всем вопросам партийного руководства, а как рейхсминистр без портфеля он предварительно санкционировал все законопроекты. На этих должностях он активно поддерживал подготовку к войне и, в частности, подписал 16 марта 1935 года закон об обязательной воинской повинности.
Хотя Гесс не принимал непосредственного участия в преступлениях, совершенных на Востоке, он мог быть осведомлен о них. И это он предлагал дискриминирующие законы против евреев и поляков.
Трибунал в Нюрнберге приговорил Гесса к пожизненному заключению, хотя член Международного военного трибунала от СССР И. Т. Никитченко выступил с особым мнением и заявил, что единственно правильной мерой наказания для Гесса является смертная казнь.
Утром 18 июля 1947 года Рудольф Гесс и еще шесть осужденных были доставлены самолетом «Дакота» из Нюрнберга на аэродром Гатов, а затем перевезены в тюрьму военных преступников Шпандау, находившуюся на территории британского сектора Берлина.
В целях конспирации их везли в автозаке с закрашенными черной краской окнами.
После обыска и медицинского осмотра заключенным выдали поношенные концлагерные робы серого цвета с номерами на коленях и спине.
Рудольф Гесс получил седьмой номер (номера присваивались по порядку поступления заключенных в тюремный блок), хотя, по одной из легенд, Гесс, считавший себя главным в семерке заключенных, потянулся было к комплекту одежды с номером один, но старший надзиратель быстро среагировал на это и передал этот комплект самому молодому заключенному — 40-летнему Бальдуру фон Шираху.
Эти номера заменили заключенным имена и использовались персоналом при обращении к ним.
В комплект одежды заключенных Шпандау также входила американская военная шинель, перекрашенная в черный цвет, тюремные шапочки и соломенные сандалии, позже замененные башмаками на деревянной подошве.
Кстати, впоследствии, когда заключенных в Шпандау осталось только трое, требования к одежде были несколько смягчены, и тот же Гесс, например, в 1957 году ходил уже в коричневом вельветовом костюме, но с нашитыми номерами на коленях и спине. В это же время заключенным разрешили носить обычную обувь вместо деревянных башмаков.
В соответствии с приговором Международного военного трибунала заключенные должны были находиться в тюрьме под стражей. Их разместили в одиночных камерах размером три на два метра во внутреннем тюремном блоке так, чтобы они не могли перестукиваться.
Мрачная крепостная тюрьма Шпандау, рассчитанная по своим размерам на многие сотни людей, стала местом заключения семи главных нацистских военных преступников. Там была установлена четырехсторонняя администрация, поочередно каждый месяц сменяется караул — советский, американский, английский, французский.
К приему «гостей» тюрьму готовили старательно: в камерах оборудовали раковину и унитаз, там имелись железная койка с матрацем и простынями, деревянный табурет и стол.
Обыскивать заключенных разрешалось в любое время.
Заключение было одиночным, но работа, прогулки и посещение часовни оставались общими.
Вначале неповешенным в Шпандау были запрещены разговоры между собой или с другими лицами. Позднее в тюремный устав были внесены изменения, позволившие заключенным общаться во время работы и прогулок.
Свидетели отмечают, что Рудольф Гесс вел себя высокомерно, сторонился других заключенных, избегал общих разговоров и требовал от них обращения по должности «заместитель фюрера». Другие заключенные тяготились его неприятным присутствием и часто жаловались на Гесса тюремному начальству.
На основании осмотра и тщательного обследования комиссия пришла к заключению, что «в настоящее время Гесс не душевнобольной в прямом смысле этого слова. Потеря памяти не помешает ему понимать происходящее, но несколько затруднит его в руководстве своей защитой и помешает вспомнить некоторые детали из прошлого, которые могут послужить фактическими данными». Чтобы положение было совершенно ясным, эксперты рекомендовали провести наркоанализ, но, как указывается в заключении комиссии, Гесс категорически отказался от такого анализа и не захотел подвергаться какому бы то ни было лечению для восстановления памяти.
Эрих Редер не скрывал своей ненависти к Гессу, а Карл Дёниц демонстрировал свое недовольство привилегированным положением Гесса. Он называл Гесса за его высокомерную отчужденность «Ваша арестованная светлость» и «Герр барон». Только Альберт Шпеер с сочувствием относился к странностям Гесса и испытывал к нему симпатию, хотя эксцентричный Гесс в ответ на дружеское отношение только ощетинивался и временами относился к нему как к своему лакею, грубо и властно отдавая приказы без всяких «пожалуйста» и «спасибо».
По немецкому законодательству труд был обязательным условием заключения, и заключенные Шпандау должны были работать каждый день, кроме воскресений и общих немецких праздников. Но Гесс постоянно капризничал и не хотел работать.
Каждое утро заключенные были обязаны убирать камерный блок. Делалось это по установленному графику. Однако Рудольф Гесс отказывался убирать туалетную комнату, и весь персонал тюрьмы считал его «трудным» заключенным: он постоянно находил поводы для жалоб, яростно сопротивлялся тюремным требованиям, иногда по нескольку раз за ночь вызывал к себе санитаров.
Гесс пытался симулировать серьезные заболевания и потерю памяти, демонстрировал манию преследования и утверждал, что его хотят отравить. Он отказывался от выписанных ему лекарств и при этом жаловался, что не получает реально необходимых ему медикаментов.
Исходящую и входящую корреспонденцию сначала изучали цензоры. Изначально, согласно тюремному уставу, заключенные имели право написать и получить одно письмо в 1200 слов каждые четыре недели, но после пересмотра устава заключенным было разрешено писать по одному письму в 1300 слов в неделю, затем — до 2000 слов в неделю.
За неоднократные нарушения режима Рудольфа Гесса лишали права переписки на месяц, но это ничего не меняло.
Интересный факт: заключенные просили родных писать им письма на одной стороне бумажного листа, поскольку запрещенная информация вырезалась из них большими портняжными ножницами. Например, Ильза Гесс, поддерживавшая прежние связи, в письмах мужу сообщала о смерти известных нацистов, о встречах бывших единомышленников, передавала приветы. Эта информация в соответствии с правилами удалялась из писем, поэтому Гесс часто получал в конверте одни лишь разрозненные бумажные полоски.
Говорили, что в Нюрнберг приезжала жена Рудольфа Гесса. Проживая во время процесса в американской зоне, она только и делала, что рассказывала всем о «великих достоинствах» своего мужа и своем намерении издать собственный дневник.