».
После изучения этого документа вряд ли может остаться сомнение в том, что Кейтель знал, что передача пленных полиции безопасности и СД должна была означать их ликвидацию.
Канарис пишет о так называемой проверке нежелательных лиц: «Решение их судьбы определяется эйнзатцгруппами полиции безопасности и СД». На документе Кейтель, особо подчеркнув полицию безопасности, комментирует: «очень действенно». В то время как в связи с дальнейшей критикой Канариса о том, что «принципы, на которых они строят свои решения, неизвестны военным властям», Кейтель замечает: «отнюдь».
Параллельная инструкция для полиции безопасности и СД содержит соглашение с верховным командованием; после приказе о тесном сотрудничестве между сотрудниками полиции и комендантами лагерей и приводимого списка лиц, подлежащих передаче, эта инструкция гласит (ПС-502):
«Казни не должны проводиться в лагере. Если лагеря в генерал-губернаторстве расположены в непосредственной близости от границы, заключенных нужно перевести, если это возможно, на территорию бывшей Советской России для специального обращения с ними».
Нет необходимости напоминать Вам о количестве показаний, которые были даны в связи с численностью советских и польских заключенных, содержавшихся в концентрационных лагерях. Чтобы судить, каково было обращение с ними, достаточно вспомнить лишь отчет коменданта концентрационного лагеря Гросс-Розен, который докладывал 23 октября 1941 г. о расстреле 20 русских заключенных между 5 и 6 часами дня, и циркуляр Мюллера из той же книги документов, в котором говорится (ПС-1165):
«Коменданты концентрационных лагерей жалуются на то, что от 5 до 10 процентов советских людей, приговоренных к смертной казни, прибывают в лагеря мертвыми или полумертвыми. Поэтому создается впечатление, что постоянные лагеря (шталаги) этим путем избавляются от таких пленных. В особенности было замечено, что при переходе пешком, например, по дороге от станции железной дороги до лагеря, значительное число военнопленных падает мертвыми или полумертвыми от истощения и их должна подбирать идущая сзади машина. Нельзя предотвратить того, чтобы немецкое население не замечало этих случаев».
Обратил ли кто из подсудимых внимание на эти события, которые не могли быть скрыты от немецкого народа? Я продолжаю:
«Хотя подобные перевозки до концлагерей, как правило, осуществляются германской армией, население все-таки запишет такое положение дел на счет СС. Для того, чтобы в будущем по возможности избежать подобных явлений, я приказываю, чтобы с сегодняшнего дня всех советских пленных, в отношении которых существует подозрение в заболевании и с очевидностью обреченных на смерть (например, от сыпного тифа) и поэтому неспособных противостоять напряжению, связанному даже с краткими пешими переходами, в будущем исключать из списков перевозимых в концентрационные лагеря для смертной казни. Прошу немедленно дать соответствующие указания командирам эйнзетцкомвнд».
2 марта 1944 г. начальник полиции безопасности и СД направил своим местным отделам следующий приказ ОКВ относительно обращения с пленными, захваченными при попытке к бегству (Л-158). За исключением англичан и американцев, которых следовало возвращать в лагеря, все остальные подлежали отправке в Маутхаузен, где с ними расправлялись согласно инструкции под кодовым названием «Кугель» («Пуля»), которая, как Трибунал помнит, предусматривала немедленный расстрел. В случае наведения справок родственниками, другими заключенными, странами-гарантами и Международным Красным Крестом следовало поступать таким обрезом, чтобы судьбе этих людей, солдат, единственное преступление которых заключалось в том, что они выполняли свой долг, осталась навсегда неизвестной (ПС-1650).
Вскоре после издания приказе об операции «Пуля» 80 британских офицеров королевских военно-воздушных сил совершили попытку к бегству из шталага «Люфт-3» для военнопленных летчиков, находящихся в Сагене. Подсудимые, непосредственно связанные с этим вопросом, не отрицали, что расстрел 50 офицеров из их числа являлся умышленным убийством и был осуществлен согласно решению, принятому высшими инстанциями. Несомненно, что Геринг, Кейтель и, возможно, Риббентроп принимали участие в принятии этого решения и что Иодль, Квльтенбруннер и Риббентроп, если деже они и не принимали непосредственного участия, были прекрасно осведомлены об этом в то время. Факт участия Геринга в принятии этого решения с несомненностью вытекает из следующих трех обстоятельств:
1. Приказ был отдан Гитлером.
2. Вестгоф из управления по делам военнопленных в ОКВ заявил, что, как сообщил ему Кейтель, Геринг порицал его за то, что он не присутствовал на заседании, на котором принималось это решение.
3. В министерстве Геринга, которое было ответственно за обращение с военнопленными летчиками королевского воздушного флоте, Вальде слышал 28 марте о приказе на заседании начальников штабов и сказал об этом генералу Грошу. Грош сообщил об этом Фостеру, который немедленно отправился к Мильху, начальнику штаба Геринга, и вновь возвратился к Грошу с тем, чтобы уведомить его о том, что Мильху уже передано это сообщение и что он сделал необходимые записи (Д-730, Д-731). Вы сами решите, является ли прямым лжесвидетельством отказ Геринга и Мильха признаться в том, что они принимали участие в принятии решения.
Кейтель признал, что Гитлер приказал «передать их СД» и что «он боялся», что их могут расстрелять. Он заявил своим офицерам Гревенитцу и Вестгофу: «Мы должны подать пример. Они будут расстреляны, а, возможно, некоторые уже расстреляны». Когда Гревенитц запротестовал, он добавил: «Мне наплевать». На основании этих показаний его собственных офицеров, без сомнения, вопрос о его соучастии вполне ясен.
Иодль заявил, что в то время, когда Гиммлер докладывал о побеге, он разговаривал по телефону в соседней комнате. Вдруг он услышал громкий разговор и, подойдя к дверям с тем, чтобы узнать, в чем дело, понял, что речь шла о побеге военнопленных из Сагана. Неправдоподобно, чтобы при данных обстоятельствах, даже если он сам и не принимал участия в решении, он не узнал бы о нем от Кейтеля тут же после совещания. И зная об этом, он продолжал выполнять свою часть работы в заговоре.
Что касается виновности Кальтенбруннера, то на заседании, на котором Вальде было сообщено об этом решении, присутствовали также Мюллер и Небе — подчиненные Кальтенбруннера. И, наконец, решающим доказательством являются показания Шелленберга относительно беседы между Небе, Мюллером и Кальтенбруннером, состоявшейся примерно в то время по поводу запроса, присланного Международным Красным Крестом относительно 50 английских и американских военнопленных. Шелленберг слышал, как Кальтенбруннер давал указания своим подчиненным относительно того, какой ответ следует дать на этот щекотливый запрос, и никто не может сомневаться в отношении полной осведомленности Кальтенбруннера в этом вопросе.
В настоящее время общепризнанно, что ответ, направленный Риббентропом странам-гарантам и Международному Красному Кресту, представлял собой сплошную ложь. Следует ли верить тому, что Риббентроп также не участвовал в принятии этого решения? То, что любой из этих подсудимых был бы готов принять подобное решение сам лично или согласиться с ним в случае если оно будет принято Гитлером, — вполне ясно, как мы полагаем из переписки о линчевании и расстрелах летчиков, которых немцы называли террористами. Эти документы свидетельствуют о том, что ни Кейтель, ни Иодль не испытывали никаких колебаний в данном вопросе; в то же время Геринг и Риббентроп были согласны с проектом приказа (Д-777, Д-783, Д-784).
Вспомните те совещания, которые предшествовали этой переписке, — прежде всего совещание между Герингом, Риббентропом и Гиммлером, не котором было решено изменить «первоначальное предложение, сделанное имперским министром иностранных дел, который предлагал считать любые террористические акты в отношении германского гражданского населения действиями, оправдывающими такого рода меры» (ПС-735).
В заключение было сказано: «Суд Линча должен стать общим правилом».
На последующем совещании между Верлимонтом и Кельтенбруннером было решено, что те летчики, которым удалось избежать суде Линча, должны в соответствии с порядком, который будет установлен, передаваться СД, чтобы быть подвергнутыми «особому обращению» и, наконец, Кейтель сделал следующую пометку на деле: «Я против судебной процедуры. Она не оправдывает себя».
Подобные же доказательства мы находим при рассмотрении точки зрения, принятой в феврале 1945 года, когда Гитлер захотел отказаться от соблюдения Женевской конвенции. Дениц тогда посоветовал:
«Лучше было бы провести те меры, которые будут сочтены необходимыми без предупреждения, любой ценой сохранить свою репутацию перед внешним миром»
С этим решением согласились представители Иодля и Риббентропа. Их защитительный довод, заключающийся в том, что эта мера была лишь чисто тактической и что фактически они не намеревались совершать какие-либо конкретные действия, опровергается меморандумом Иодля по этому вопросу (Д-606):
«Насколько неправильным было то, что мы в 1914 году сами торжественно объявили войну всем тем странам, которые в течение долгого времени хотели вести войну против нас, и из-за этого в глазах всего внешнего мира полностью возложили на свои собственные плечи всю вину за войну, и насколько неправильно было признать, что необходимый проход войск через Бельгию в 1914 году был нашей собственной ошибкой, настолько же неправильно было бы сейчас открыто отказаться от принятых нами обязательств международного характера, и, таким образом, снова выглядеть виновной стороной в глазах внешнего мира».
После этого примечательного заявления он добавил, что ничто не могло помешать ему потопить английское госпитальное судно в порядке репрессалий, а потом выразить свое сожаление и назвать это потопление ошибкой...