Что же на данном процессе говорилось о преступном характере немецкой внешней политики и что было доказано? Из предъявленных защитой 300 документов 150 были отвергнуты без всякого обоснования. Архивы других стран и даже Германии были недоступны для защиты. Дружественный намек, сделанный мне Черчиллем о том, что слишком сильная Германия будет уничтожена, для оценки внешней политики Германии был признан на данном форуме не относящимся к делу. Революцию нельзя лучше понять, если рассматривать ее с точки зрения заговора. Судьба сделала меня одним из представителей этой революции. Я сожалею о тех ужасных преступлениях, о которых мне здесь стало известно и которые порочат эту революцию. Яле могу, однако, судить о них в масштабах пуританской морали, тем более после того, как я узнал, что и противная сторона, несмотря на полную победу, не могла воспрепятствовать многочисленным мерзостям, да и не хотела этого. Можно рассматривать теорию заговора как угодно, но для критического наблюдателя это является лишь выходом из неудачного положения. Тот, кто находился на руководящих постах «третьей империи», знает, что это является исторической неправдой, и текст Устава показывает лишь, мышление какой среды он отражает.
Если я оглянусь на свои действия и намерения, то могу сказать лишь одно. Единственное, в чем я чувствую себя виновным перед моим народом, а не перед данным Судом, является то, что мои внешнеполитические планы оставались безуспешными.
Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Вильгельму Кейтелю.
Кейтель: В показаниях на Суде я признал свою ответственность в границах моего служебного положения. Сущность и значение этого служебного положения изложены в порядке представления доказательств и в защитительной речи моего защитника. Я далек от того, чтобы умалять долю моего участия в случившемся. В интересах исторической правды возникает необходимость пояснить некоторые ошибки в заключительных речах обвинения.
Господин американский обвинитель заявил в заключительной речи: «Кейтель — безвольное и послушное орудие, передал партии орудие агрессии — вооруженные силы».
«Передачу» вооруженных сил партии нельзя совместить с моими функциями ни до 4 февраля 1938 г., ни после этого периода, когда Гитлер назначил непосредственно себя верховным главнокомандующим вооруженными силами и с этого времени получил неограниченную власть над вооруженными силами и над партией.
Я не помню, чтобы в ходе этого процесса было предъявлено доказательство, которое смогло бы подтвердить это утверждение обвинения. Представление доказательств также показало, что утверждение, будто бы «Кейтель руководил вооруженными силами при осуществлении преступных намерений», ошибочно. Это утверждение противоречит также и материалам англо-американских досье, из которых ясно видно, что я не имел никаких прав отдавать приказы. Поэтому не прав также и господин британский обвинитель, когда он говорит обо мне как о «фельдмаршале, который отдавал приказы вооруженным силам». И если он приписывает мне слова: «Я не имел ни малейшего понятия о том, какие практические результаты достигались этим», то, мне кажется, это не совсем так, как я сказал во время моего допроса. Я сказал:
«Но если приказ был отдан, то я действовал, по моему мнению, по долгу службы, не давая себя смущать возможными и не всегда видимыми последствиями».
Утверждение о том, что «Кейтель и Иодль не могут отрицать своей ответственности за действия эйнзатцкоманд, с которыми в тесном сотрудничестве работали их собственные командиры», не основывается на результатах допроса свидетелей. ОКВ было исключено из числа высших командных инстанций на советском театре военных действий, ему не подчинялись войсковые начальники.
Господин французский обвинитель сказал в заключительной речи:
«Необходимо вспомнить ужасные слова подсудимого Кейтеля о том, что "человеческая жизнь в оккупированных областях ничего не стоит"».
Эти ужасные слова не мои. Не я их придумал и я не клал их в основу содержания приказа. Достаточно тяжким для меня является тот факт, что мое имя связано с передачей приказов фюрера.
В другом месте господин Шампетье де Риб говорит:
«Этот приказ — речь шла о борьбе с партизанами — выполнялся на основании указаний командующего фронтом, который, в свою очередь, действовал согласно общим указаниям подсудимого Кейтеля».
Здесь опять говорится об «указаниях Кейтеля», хотя в самой обвинительной речи французского обвинения говорится, что я, как начальник ОКВ, не мог непосредственно отдавать приказы составным частям вооруженных сил.
В заключительной речи представителя советского обвинения говорится:
«Начиная с документов о расстреле политических работников, Кейтель, этот солдат, как он любит себя называть, игнорируя присягу, беззастенчиво врал на предварительном следствии американскому обвинителю, говоря, что этот приказ носил характер ответной репрессии и что политических работников отделяли от остальных военнопленных по просьбе самих военнопленных. На Суде он был изобличен».
Речь идет о документе ПС-884. Обвинение во лжи необоснованно. Советский обвинитель не учел, что протокол моего допроса на предварительном следствии по этому вопросу не был принят Трибуналом в качестве доказательства. Поэтому он не должен был также использоваться в заключительной речи обвинения. Я не видел протокола допроса на предварительном следствии и не знаком с его текстом. Если этот текст достоверен, то он содержит разъяснение заблуждения, которое возникло в результате того, что мне не был предъявлен этот документ. Во время прямого допроса я правильно изложил обстоятельства дела моему защитнику.
На последней стадии процесса обвинители попытались выдвинуть против меня серьезное обвинение в том, что мое имя связано с приказом о подготовке к бактериологической войне. Свидетель — бывший генерал медицинской службы доктор Шрайбер — в своем заявлении писал: «Начальник ОКВ, фельдмаршал Кейтель, издал приказ о подготовке бактериологической войны против Советского Союза». Давая свидетельские показания, этот свидетель, правда, говорил о «приказе фюрера». Но и это неправильно.
Принятые Трибуналом с согласия обвинения показания полковника Бюркера доказывают, что я осенью 1943 года энергично и категорически отклонил предложение санитарной инспекции сухопутных сил и управления вооружения сухопутных сил об активизации опытов с бактериями, как буквально говорит Бюркер, «указав на то, что об этом не может быть и речи, ведь это запрещено!».
Это правильно. Генерал-полковник Иодль также может подтвердить, что никогда не издавался приказ такого характера, о котором говорит свидетель. Наоборот, Гитлер запретил ведение бактериологической войны, когда с разных сторон поступили соответствующие предложения.
Тем самым противоположные утверждения свидетеля доктора Шрайбера оказываются не соответствующими действительности. Я сам считал своим долгом во всех вопросах, также и в тех случаях, когда я давал показания не в свою пользу, говорить правду, во всяком случае я пытался, несмотря на широкий круг моей деятельности, по мере сил способствовать выяснению действительного положения дел. И в конце этого процесса я хочу открыто заявить о том, к каким выводам я пришел, и изложить мое кредо.
Мой защитник во время процесса задал мне два принципиальных вопроса. Первый из них, заданный несколько месяцев назад, гласил: «В случае победы Вы отказались бы от участия в дележе ее лавров?» Я ответил: «Нет, я был бы безусловно горд этим». Второй вопрос гласил: «Как бы Вы поступили, если бы еще раз попали в аналогичное положение?» Мой ответ: «В таком случае я лучше избрал бы смерть, чем дал бы затянуть себя в сети таких преступных методов».
Пусть Высокий Суд на основании этих двух ответов вынесет мне приговор. Я верил, я заблуждался и не был в состоянии предотвратить то, что необходимо было предотвратить. В этом моя вина.
Трагедия состоит в том, я должен признать это, что то лучшее, что я мог дать как солдат — повиновение и верность, было использовано для целей, которые нельзя было распознать, и в том, что я не видел границы, которая существует для выполнения солдатского долга. В этом — моя судьба.
Пусть на основании ясного определения причин, гибельных методов и ужасных последствий этой войны для немецкого народа появится надежда на новое будущее в семье народов.
Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Эрнсту Кальтенбруннеру.
Кальтенбруннер: Обвинители возлагают на меня ответственность за концентрационные лагеря, за уничтожение евреев, за действия эйнзатцгрупп и т.д.
Все это не соответствует ни предъявленным доказательствам, ни истине. Обвинители, так же как и подсудимые, находятся в опасности, которая связана с коллективным осуждением. Правильно то, что я должен был взять на себя должность начальника главного управления имперской безопасности, однако в одном этом факте еще не содержится вины. Такие ведомства существуют и в других государствах. Задача, которая была мне поручена, и деятельность, которую я должен был вести с 1938 года, состояла почти исключительно в реорганизации политической и военной службы информации, но не в качестве преемника Гейдриха. Это произошло почти через год после его смерти, когда возникло подозрение о том, что Квнарис в течение многих лет служит иностранной разведке. Когда это подозрение возникло, я должен был взять, как офицер, на себя выполнение его функций. В течение короткого времени я установил в огромном масштабе ужасные факты деятельности Канариса и его пособников; пятое и шестое управления главного управления имперской безопасности подчинялись мне лишь формально, но никогда де-факто.
Схема, предъявленная здесь, и те выводы в отношении полномочий, которые были здесь сделаны, являются неверными и вводящими в заблуждение.