Поэтому нацисты совершенно сознательно начали уничтожать эту оппозицию: первую группу — заключая в тюрьмы и подвергая террору своих противников; вторую — объявив незаконными все элементы терпимости и либерализма, поставив вне закона профессиональные союзы и оппозиционные партии, превратив демократические выборы в фарс и взяв под свой контроль проведение выборов; третью — систематическим третированием и преследованием религии, заменой христианской этики поклонением фюреру, превращенному в кумира, культом крови и введением сурового контроля над образованием и молодежью. Молодежь систематически готовили к войне и учили ненавидеть и преследовать евреев. Для осуществления планов агрессии был нужен народ, тренированный в жестокости и обученный тому, что вторжение в страны других народов является одновременно и необходимым, и героическим.
Насколько зловредна и эффективна была их внутренняя политика, можно судить по тому, что после шести лет пребывания у власти нацисты сумели, не встретив затруднений, вовлечь свой развращенный народ в величайшее в истории преступное предприятие.
Быть может, имеет смысл выбрать из материалов дела несколько примеров, иллюстрирующих, как развивалась эта политика в течение шести лет, и рассмотреть их здесь.
Это примеры того, что происходило в каждом немецком городе и в каждой деревне. Здесь следует иметь в виду, что, стремясь по необходимости избегать кумулятивных доказательств, Вы в результате оказываетесь лишенными их общего эффекта (Д-911).
Начнем с уничтожения политических противников. В течение шести недель после того, как нацисты пришли к власти в январе 1933 года, германские газеты, основываясь на данных из официальных источников, сообщали, что в тюрьмы было заключено 18 тысяч коммунистов; в числе 10 тысяч заключенных в тюрьмах Пруссии было много социалистов и представителей интеллигенции. Судьба многих из этих людей была описана Зеверингом, по подсчету которого по крайней мере 1500 социал-демократов и такое же количество коммунистов было убито в концентрационных лагерях, незадолго до этого созданных Герингом как начальником гестапо.
Эти лагеря, контролируемые партийными организациями, были умышленно организованы таким образом, чтобы устрашить всю страну. Говоря словами свидетеля Зеверинга, концентрационные лагеря были в глазах народа «олицетворением всего ужасного».
Геринг заявил: «Мы считаем необходимым не допускать существования никакой оппозиции». Он также заявил, что арестовывали и подвергали превентивному заключению людей, не совершивших никакого преступления. Было бы неплохо, если бы еще в то время они прочли положение, о котором толковали вчера: nulla poena sine lege. Геринг добавил: «Если каждый будет знать, что, в случае если он будет действовать против государства, он кончит концентрационным лагерем, это нам только выгодно».
Вначале лагеря управлялись как СА, так и СС и, по словам Геринга, были созданы «в качестве орудия, которое во все времена являлось орудием власти во внутренней политике».
Гизевиус, который в то время только что поступил в гестапо, как Вы помните, дал следующее описание событий:
«Не пробыв и двух дней на своей службе, я заметил, что там царят ужасающие порядки. Это была не та полиция, которая бы боролась против нарушений, убийств, грабежей, против лишения свободы. Это была полиция, которая защищала преступников, позволяющих себе подобные эксцессы. Арестовывались не те люди, которые были виновниками этих преступлений, арестовывались те, которые обращались за помощью в полицию. Это была не полиция, которая предпринимала какие бы то ни было меры по устранению беспорядков, но полиция, которая ставила своей задачей скрывать, маскировать преступления и, более того, способствовать им. Те отряды СС и СА, которые выступали в роли полиции, все время поддерживались так называемой тайной государственной полицией, им оказывалась всевозможная помощь. Были созданы специальные концентрационные лагеря для арестованных гестапо. И названия их останутся навсегда позорным пятном в истории. Это были Ораниенбург и собственная тюрьма гестапо на Папештрассе — Колумбия-Хауз, или, как ее еще цинично называли, "Колумбийский притон".
Я спросил одного из моих коллег (он был профессионалом, сотрудником старой полиции и перешел в новую полицию): "Скажите, что я здесь, в учреждении полиции или просто в разбойничьей пещере?" Я получил ответ: "Вы в разбойничьей пещере и будьте готовы ко всему. Вам предстоит еще очень многое пережить"».
Далее Гизевиус описывает приказ Геринга об убийстве национал-социалиста Штрассера и то, как он дал «карт бланш» политической полиции, подписав бланки, гарантировавшие амнистию полицейскому, и оставив незаполненным место для имени человека, за убийство которого гарантировалась эта амнистия.
Если потребуется подтверждение показаний этих свидетелей защиты, то их можно найти в серии докладов прокурора Мюнхена министру юстиции в мае и июне 1933 года, находящихся в материалах Суда, в которых зафиксирован бесконечный ряд убийств, совершенных членами СС в концентрационном лагере Дахау (ПС-641, ПС-642, ПС-644, ПС-645).
В 1935 году имперский министр юстиции в письменном виде (ПС-375) изложил Фрику свой протест против многочисленных случаев жестокого обращения в концентрационных лагерях, включая «избиение как меру дисциплинарного наказания», «жестокое обращение, главным образом с политическими заключенными, для того, чтобы заставить их говорить», и «жестокое обращение с заключенными беспричинно или по садистским мотивам».
Далее он жаловался, что:
«...избиение находящихся в заключении коммунистов рассматривается как обязательная полицейская мера, необходимая для более эффективного подавления коммунистической деятельности».
После приведения примеров пыток он заключил: «Эти несколько примеров показывают степень жестокости, которая оскорбляет чувство каждого немца».
Чувства Фрика, очевидно, были не столь нежными. Уже на следующий год, получив подобный же протест от одного из своих подчиненных, он вскоре после этого издал декрет о подчинении всех полицейских сил Гиммлеру, то есть тому самому человеку, который, как он знал, являлся ответственным за эти зверства (ПС-775).
Эти жестокости, как мы полагаем, хорошо известные министрам, были свойственны не только концентрационным лагерям, где все происходило втайне от посторонних глаз.
Пожалуй, имеет смысл привести один случай из тысячи ему подобных, происшедших с людьми, пострадавшими от этой политики. Трибунал помнит отчет Зольмана, социал-демократа и депутата рейхстага с 1919 по 1933 год. Он говорил об инциденте, имевшем место 9 марта 1933 г., когда, говоря его собственными словами (ПС-3231):
«Члены СС и СА пришли в мой дом в Кельне, сломали мебель и уничтожили мои личные записи. Затем меня взяли в "коричневый дом" в Кельне, где в течение нескольких часов мучили, избивали и пинали ногами. После этого меня перевели в обычную государственную тюрьму в Кельне, где два врача оказали мне медицинскую помощь, а на следующий день меня освободили. 11 марта 1933 г. я покинул Германию».
Вторая задача — подавление всех демократических институтов — оказалась сравнительно простой. Были проведены законы, необходимые для того, чтобы поставить профессиональные союзы вне закона; деятельность рейхстага немедленно превратилась в фарс, оппозиционные партии были распущены, а члены их брошены в концентрационные лагеря. Свидетель Зеверинг говорил об обращении с членами рейхстага. В 1932 году, по приказу фон Папена, он, занимавший тогда пост министра внутренних дел Пруссии, был насильственно удален с этого поста. Через короткое время после 30 января 1933 г. коммунистическая и социал-демократическая партии были объявлены незаконными и были запрещены все общественные выступления, кроме нацистских. Эта мера была заранее спланирована.
Фрик сказал уже в 1927 году (ПС-2513), что:
«национал-социалисты всегда стремились к тому дню, когда они смогут положить бесславный, но полностью заслуженный конец этой дьявольской бутафории — парламенту — и открыть дорогу для национальной диктатуры».
Сейчас, когда демократическая форма правления добивается своего восстановления во всем мире, не следует забывать об отношении нацистов к выборам. Свободные выборы, конечно, не могли быть допущены.
Геринг, пытаясь добыть от промышленности денег для партии, сказал Шахту в феврале 1933 года (Д-203):
«Промышленности будет, несомненно, легче принести те жертвы, о которых ее просят, если вы учтете, что выборы 5 марта будут последними на следующие 10 лет, а возможно, и на следующие 100 лет».
Учитывая эти обстоятельства, не приходится удивляться тому, что после этого, как явствует из отчета СД о проведении плебисцита в Каппеле, происходившие время от времени народные выборы, которые всегда объявлялись как триумф нацистов, проводились нечестными методами (Р-142).
Я обращаюсь к третьей группе оппозиции — к церкви.
В меморандуме Бормана, направленном в декабре 1941 года всем гаулейтерам и разосланном СС, резюмируется сущность отношения нацистов к христианству (Д-75):
«Национал-социалистские и христианские идеи несовместимы. Поэтому, если в будущем наша молодежь ничего не будет знать о христианстве, чьи доктрины во многом уступают нашим, оно исчезнет само собой.
Все влияния, которые могут ослабить или нанести ущерб народному руководству, которое осуществляется фюрером при помощи НСДАП, должны быть устранены: народ должен быть все более и более отделен от церкви и ее рупора — пасторов».
Печальна летопись преследования церквей.
Из обильного материала, который был представлен Трибуналу, я позволю себе процитировать отрывок из жалобы, адресованной Фрику в начале 1936 года (ПС-775):
«За последнее время половина докладов политической полиции касается вопросов, связанных с церковью. У нас имеются бесчисленные петиции от кардиналов, епископов и других сановников церкви. Большая часть этих жалоб касается вопросов, входящих в область юрисдикции имперского министерства внутренних дел, хотя не им были изданы соответствующие правила по этому вопросу».