План в отношении Чехословакии уже был готов к тому времени: он обсуждался на так называемом совещании Госбаха в ноябре 1937 года. Через три недели после Мюнхенского соглашения был отдан приказ о подготовке к вторжению, и 15 марта 1939 г., после того как президент Гаха был соответствующим образом запуган Гитлером, Риббентропом, Герингом и Кейтелем, Прага была оккупирована и Нейрат и Фрик установили там протекторат.
Вы помните поразительное признание Геринга в том, что хотя он действительно угрожал подвергнуть Прагу бомбардировке, он, однако, никогда фактически не намерен был этого делать. Риббентроп, по-видимому, также считал, что в дипломатии допустима любая ложь. Теперь была подготовлена арена для операции против Польши. Согласно объяснению Иодля (я цитирую):
«Мирное разрешение чешского конфликта осенью 1938 годе присоединением Чехословакии округлило территорию расширяющейся Германни таким образом, что сделало возможным рассматривать польскую проблему в свете более или менее благоприятных стратегических предпосылок».
Теперь наступил тот подходящий момент, когда, говоря словами Гитлера, «Германия должна разделаться с двумя своими ненавистными врагами — Англией и Францией».
И вслед за этим начала проводиться политика, изложенная Риббентропом в январе 1938 года (ТС-75): «Создание в строгом секрете, но с подлинным упорством коалиции против Англии».
Однако в отношении Польши германское министерство иностранных дел уже за месяц до Мюнхенского соглашения дало следующее указание Риббентропу (ПС-76):
«Неизбежно, что отказ Германии от завоевательных планов на Юго-Востоке и обращение ее к Востоку и Северо-Востоку должно заставить поляков насторожиться.
Дело в том, что после разрешения чешского вопроса все будут считать, что следующей на очереди будет Польша. Но чем позднее это предположение войдет в международную политику как определяющий фактор, тем лучше. Однако в этом отношении важно в настоящее время проводить германскую политику под хорошо известными и оправдавшими себя лозунгами права на автономию и расовое единство. Все другое может быть интерпретировано как откровенный империализм с нашей стороны н породит сопротивление нашему плану со стороны Антанты, которое начнется гораздо раньше и в более энергичной форме, чем то, которому могут противостоять наши силы».
Поэтому теперь были вновь повторены обычные заверения, а Гитлер и Риббентроп вновь и вновь выступали с самыми «чистосердечными» заявлениями.
Тем временем предпринимались обычные меры, и вслед за совещанием от 23 мая 1939 г. (Л-79), которое Редер охарактеризовал как академическую лекцию на тему о войне, была проведена окончательная военная, экономическая и политическая подготовка для войны против Польши, — и в назначенное время война началась. «Победителя позднее не спросят о том, говорил ли он правду. В развязывании и ведении войны имеет значение не правда, а победа» (ПС-1014).
Это были слова Гитлера, но эти люди всякий раз и на каждой стадии повторяли и употребляли эти слова. Эта доктрина являлась краеугольным камнем нацистской политики. Делая шаг за шагом, заговорщики достигли решающей стадии и бросили Германию в борьбу за установление господства в Европе, принеся всему миру неописуемые страдания. Ни один из подсудимых не выступал против режима. Никто из них, за исключением Шахта, к значительной роли которого в создании нацистского чудовища я возвращусь позднее, не ушел в отставку, и даже он продолжал разрешать нацистскому правительству использовать свое имя.
После того как была оккупирована Норвегия, ход войны вскоре показал, что военные цели Германии и интересы ее стратегии будут достигаться путем дальнейшей агрессии.
Я не намерен сейчас занимать время для того, чтобы вновь касаться различных этапов их действий. Как заявил Гитлер на совещании в ноябре 1939 года (ПС-739):
«...нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии не имеет значения. Никто не будет ставить под сомнение правильность этого после того, как мы победим. Мы не будем выдвигать столь же глупую причину нарушения нейтралитета, как мы это сделали в 1914 году».
Норвегия и Дания были оккупированы. Ни тогда, ни сейчас ничего не было представлено для оправдания оккупации Дании, но со стороны подсудимых были сделаны самые энергичные попытки в ходе этого процесса для того, чтобы доказать, что вторжение в Норвегию было предпринято лишь потому, что немцы были уверены, что союзники имели то же самое намерение. Даже если это было правдой, это не могло послужить ответом. Но германские документы совершенно опровергают предположения о том, что именно по этой причине немцы нарушили силой нейтралитет Норвегии. Гитлер, Геринг и Редер еще в ноябре 1934 года договорились о том, что «никакая война не могла бы проводиться, если бы военно-морской флот не смог обеспечить безопасность импорта руды из Скандинавии» (С-190).
Поэтому как только приблизился период битвы в Европе, 31 мая 1939 г. с Данией был заключен пакт о ненападении (ТС-24), последовавший за взаимными заверениями, которые были уже даны Норвегии и Дании за месяц до этого (ТС-30).
С началом войны Норвегии были даны дальнейшие гарантии (ТС-31), за которыми 6 октября последовали новые заверения (ТС-32). Через четыре дня после своих заверений Гитлер обсуждал с Редером скандинавскую проблему и политические намерения в отношении северных государств, которые отражены в дневнике адмирала Асмана следующим образом: «Северо-германское сообщество с ограниченным суверенитетом и в полной зависимости от Германии».
9 октября, через три дня после его последних заверений, в своем меморандуме для информации Редера, Геринга и Кейтеля Гитлер писал об огромной опасности блокирования союзниками выхода для подводных лодок между Норвегией и Шотландскими островами и о вытекающей отсюда важности «создания баз для подводных лодок помимо тех, которые имеются в Германии» (Л-52). О каких базах вне Германии могла идти речь, если не имелась в виду Норвегия?
Характерно, что уже на следующий день Дениц представил отчет о сравнительных преимуществах различных баз Норвегии (С-5), после того как он обсудил этот вопрос за шесть дней до этого с Редером (С-122). Стратегические преимущества были очевидны для всех этих лиц. Неискренние заявления защиты о том, что вторжение в Норвегию было предпринято лишь потому, что ожидалось вторжение союзников, полностью разоблачаются после рассмотрения заявлений, содержащихся в меморандуме Гитлера, в абзаце, предшествующем тому, который я только что цитировал (С-52):
«Если только не появятся совершенно непредвиденные факторы, в будущем следует продолжать заверения в уважении их нейтралитета. Продолжение торговли между Германией и этими странами кажется возможным даже в условиях затяжной войны».
В то время Гитлер еще не видел угрозы со стороны союзников. Розенберг и заместитель Геринга Кернер уже в июне установили связь с Квислингом и Хагелином, и из последующего отчета Розенберга явствует, что Гитлера все время держали в курсе событий (ПС-004). В декабре настало время составлять плены, и соответственно на совещании между Гитлером и Ре-дером было принято решение проводить подготовку к вторжению (С-66). Вскоре после этого Кейтелем и Иодлем были изданы необходимые директивы, и через определенное время, поскольку это вызывалось необходимостью, в подготовку включились Геринг, Дениц и Редер.
9 октября, как я уже упоминал, Гитлер был вполне уверен в том, что северным государствам не грозит никакая опасность со стороны союзников. Все упоминавшиеся здесь отчеты разведывательной службы даже в самой отдаленной степени не подтверждают того, что предполагаемое вторжение основывалось — это звучит смехотворно — на необходимости самозащиты.
Верно, что в феврале 1940 года Редер указал Гитлеру на то, что в случае оккупации Норвегии Англией возникнет угроза поставкам руды из Швеции в Германию (Д-881). Однако 26 марта он сообщил, что в связи с прекращением русско-финского конфликта нельзя более считать серьезной угрозой высадку союзников. Тем не менее Гитлер предложил, чтобы вторжение, по поводу которого были уже изданы все директивы, было проведено в следующее новолуние, 7 апреля (Р-81). Интересно отметить, что в личном военном дневнике Редера, подписанном им самим и начальником его оперативного штаба, содержится подобное же мнение, причем запись сделана за четыре дня до этого.
Если бы понадобились дальнейшие доказательства того, что при проведении вышеуказанных мероприятий совершенно не принималась во внимание возможность вмешательства со стороны Запада, их можно было бы обнаружить в телеграммах германских послов в Осло и в Стокгольме, а также военного атташе рейха в шведской столице. В них сообщалось, что скандинавские правительства, нисколько не беспокоясь о вторжении британцев, опасаются, что именно немцы собираются произвести нападение (Д-843, Д-844, Д-845).
Возможно, замечание, сделанное Иодлем, и его записи в дневнике от марта о том, что «Гитлер все еще ищет предлог» (ПС-1809), неуклюжие попытки Редера объяснить, что это замечание относится к содержанию дипломатической ноты, которая должна была быть послана, и уверения Риббентропа относительно того, что ему сообщили об этом вторжении всего лишь за день или за два перед тем, как оно должно было произойти, более чем что-либо иное позволяют сделать вывод о лживости этого аргумента защиты. Еще раз все эти люди, каждый в своей сфере деятельности, сыграли заранее назначенные им роли, главным образом, разумеется, Розенберг, который прокладывал путь, Геринг, Редер, Кейтель, Иодль и Риббентроп, которые проводили в жизнь необходимые оперативные мероприятия. Никто из них не протестовал. Даже Фриче приводит в качестве единственного аргумента в свою защиту, что ему ничего не сообщали до того момента, когда он, как обычно, должен был произнести речь по радио. Он даже не говорит о том, что протестовал. Вновь в нарушение всех