– Он подчиняется приказам габ-служащих и прочих разумных… кроме меня, – отозвался роскошный убивец.
– Стоппер, я очень прошу, побудь тут. Катер маленький, если что, ты сразу – того.
– Приказ создает потенциальную угрозу жизни. Оцениваю риск. Допустимо, – Стоппер отодвинулся к внешнему люку и замер. – Выход из катера один. Убийство неэффективно как способ достижения свободы.
Я нащупала зону контроля и открыла внутренний люк. Белокурый ангелок тщательно вытер кровь с лица и отвернулся от Стоппера. Близоруко пялясь в полутемный коридор, Дэй сощурился, принюхался, лизнул стену. Язык у него – полметра, блин. Как у лягушки: стреляет и сматывается…
– Почему нет шока? – спросил Дэй, медленно прокрадываясь в коридор. – Низкий уровень интеллекта не позволяет оценить угрозу? Я угроза. Подтверждаю. Так и есть.
– Тебе люди – пища?
– Белковые тела годны в пищу. Но это примитивно, кровь разумных дает больше. Я снимаю все слои информации и энергии, это насыщает и увеличивает силу. Ты питательная. Пить эффективнее живых, не добивая… – Он снова покосился на меня. До смешного простецким жестом взъерошил волосы. – Повторяю вопрос. Почему нет шока?
– Врешь ты и рисуешься. Баболов обыкновенный развесистый… нет, необыкновенный. Слушай, а почему они послали тебя? Ты согласился?
– Я не выбираю. Нет статуса. Нет прав. Есть приговор. – Он снова покосился на меня с недоумением. – Они давно хотят избавиться от меня. Это надежный вариант. Или нас устранит неведомое, или я устраню тебя, или ты все же отдашь приказ о моей ликвидации. Хочу еще раз уточнить, для умерщвления существа с твоей живучестью мне требуется меньше времени, чем Стопперу на устранение меня. Предпочтительно в плане питательности ломать позвоночник, это вскрывает энергоканал и дает мне возможность взять от жертвы все самое вкусное.
– Везет мне на встречи. Дэй, ты знаешь, что нам надо делать?
– Частично. Меня нашли по другую сторону от этой самой зоны древних. Вроде бы я что-то говорил на первых допросах о голосе тьмы. Сам этого не помню. Где второй разумный?
– Там. Прошу пить в сонном состоянии. Иначе она от тебя… не отлипнет. Дэй, скажи, а ты много народу укокошил при побегах?
– Сотен пять в последний раз, – охотно пояснил он.
– И все были льготники: инвалиды и пенсионеры, – посоветовала я шепотом и хихикнула. – Бли-ин, тогда наш пенсионный фонд тебе бы премию дал за ликвидацию дефицита бюджета. Знаешь, надо еще добавить в историю трупики младенцев и хоть парочку невинных дев. Ну, так жутче звучит. Ясное дело, ты рубил их своими когтями, которые могут стать длиннее сабель. Кровища, крики и кромешный мрак.
Он устало покачал головой и побрел, куда я указала. Двигался мягко, но как-то заторможено, опирался о стены, иногда приостанавливался и принимался, приоткрыв рот, лихорадочно ощупывать стены лягушачьим языком.
– Дэй, тебе плохо?
– Мне мало, – вздохнул он. – Сима, ты единственный человек за все время от пробуждения, заинтересованный в моем самочувствии… положительно. Прочие желали снизить живучесть. Я опасен. Меня чрезвычайно трудно добить, поэтому меня не кормят и периодически пробуют истощить новыми интересными способами. Еще я лжив. Если я говорю, что нахожусь на грани погружения в кому, я даю заведомо некорректную информацию и планирую побег. Это в чем-то верно.
– Сколько крови тебе надо, чтобы ходить ровно и видеть в цвете?
Он споткнулся на пороге каюты, сел и посмотрел на меня совсем ошарашено. Жестом пригласил тоже сесть.
– Откуда знаешь, что цветность утрачена?
– Просто так оно сказалось. Ничего я не знаю. У меня интеллект…
– Это я слышал еще до загрузки в портатор. – Он помолчал, ссутулился и плечом оперся в косяк двери. – Допустим, я готов признать свое истощение. Предположим, я согласен восстановиться при добровольной передаче ста миллилитров крови. Я верно ловлю систему мер?
– Да.
– Ты понимаешь, что благодарность мне не свойственна? Если для побега требуется твое работающее сердце – на него настроены датчики – то прочим могу пренебречь. Я практичен. Я зол и ужасно, немыслимо устал быть подопытным.
Пришлось кивнуть, хот на сей раз он впечатлил меня. Девушки Бонда редко доживают до финала. Я только что сделала шаг к тому, чтобы не дожить по иной причине, чем подзабытый голос тьмы. Синеглазый ублюдок меня прирежет одним взглядом. Самое противное: я буду подыхать и визжать в слюнявом восторге нечто вроде – «О, Джеймс» – захоти он того.
– Вы – природная раса или как морфы, или серединка на половинку – доработанный вариант?
– Сложная тема. Половину ответа я не помню, вторую не хочу помнить, – задумался он. – До того, как я попал на тот мертвый корабль и сам впал в истощение, я определенно слышал голос тьмы. Теперь уже не сомневаюсь. Потому что чую тут знакомое влияние, и оно будит во мне память. Я слушал голос и выжил после этого, вот что было наверняка. Голос является оружием, как и я… иногда. Это тоже наверняка. Лишенный настоящих своих возможностей, я не справлюсь с нынешней миссией, это точно.
– Что меняют полстакана крови?
– Отданной добровольно, – уточнил он. – Ты умеешь желать жить. Это ценность. Многие желают уцелеть или сдаются и жаждут тихо уйти, чтобы не больно. Их кровь малоценная. Не та энергетика. Когда обреченные проклинают и твердят: умри, то еще хуже. Количество дает мало, я нуждаюсь в качестве. – Он бережно поймал в ладони мою руку. – Можно?
– О, Дэй… ну то есть – угощайся.
Он перевернул запястье, потрогал жилку, вслушиваясь в пульс. Улыбнулся, как психопат-кулинар при виде редкой приправы. Провел пальцами по коже до сгиба локтя. Там послушал пульс, пошептал про вкус венозный и артериальный. Пощекотал кожу языком, тонким и чуть шершавым, вытянутым жадно, мелко подрагивающим. Нагнулся к руке. Ни укуса, ни боли я не ощутила. Только губы.
Я сидела, тупо смотрела на затылок Дэя и думала: это глупо. Он не человек до последнего волоска на голове. Он только притворяется похожим. Он правильно пугал меня. И здесь не летний лагерь… Зачем же я отдаю и с какого бодуна я жалею убийцу? На том корабле все умерли и были обескровлены, мне в голову крепко вбиты отчеты дознавателей. Даже реконструкции и объемные виды коридоров того корабля с сухими мумиями невезунчиков. Ребята летели одним рейсом с ангелочком. Прямо в рай влетели, блин… А мне все равно жалко Дэя. Я отчего-то знаю: что бы он ни говорил, его ни разу не выслушали. У нас в полиции было бы ровно то же самое. Вся доказательная база собрана, приговор выдается автоматом. Позже можно спорить, маньяк или идейный, в психиатричку таскать. На опыты. Но если он пройдет все тесты и приборами каждое слово будет признано правдой, об оправданиях маньяка скажут: он умеет «обойти» систему и лгать приборам. Он тем более опасен.
Белокурые волосы на затылке чуть шевельнулись и стали темнеть. Волны свивались мельче и блестели все ярче, пока не стали искриться золотом, прямо засветились. Дэй вздохнул, еще немного посидел, рассматривая в упор мою вкусную жилку. Интересно – артериальную или венозную взял? И в чем разница? Дэй выпрямился и повернулся ко мне.
– Благодарю.
– Ты мало похож на себя. Загорел, глаза увеличил и форму носа поменял. Про волосы молчу. Шикарно.
– Истощение, – усмехнулся он. – Гадкая штука, накапливается. Вдобавок пробую подстроиться под окружающих, чтобы не так их… пугать.
– Ты дьявольски очарователен. Такого не прощают. Смотришься, будто продумываешь все, от поворота головы и до звучания голоса.
– А ты не задумывалась, как я вижу тех, кто со мной поделился кровью? – отмахнулся он. – И как это на меня влияет… О, Сима. – Дэй неловко улыбнулся, получилось кривовато. – Оставим тему. Где второй разумный?
– Будешь и её пить?
– Нет, – поморщился он. – Через шею я подключаюсь на мозг. Так удобнее восстанавливать здоровую ритмику его работы. Если кожа не обладает полной упругостью и не регенерирует достаточно быстро, бывает немного крови. Побочный эффект.
Продолжая бормотать пояснения, которые я по большей части не понимала, Дэй присел рядом с телом Гюль, убрал в сторону вещи, которыми я накрыла замерзшую. Положил кончики указательных пальцев на прикрытые веки моей навигаторши и долго что-то оценивал, щурясь и смаргивая. Затем повернул бессознательную голову в сторону, проверил шею и выбрал точку для укола языком. Сейчас – тонким, как игла.
– Шильно загрушенный мозх, – разговаривая и продолжая копаться в мозгу, Дэй чуть шепелявил или говорил внятно, но при этом слегка прикусывал себе же язык, морщился и нагибался ближе к шее Гюль. – Фкачать ушпели многовато. Нашел, буду чистить. Важно работать тонко, чтобы не удалить фрагменты памяти и личности.
– У-у, врач-убийца, – я пригрозила ему кулаком.
Потопталась, изнывая от безделья. Вспомнила про пищевой блок, пошла и сгребла на поднос все, что он сподобился выдать. На троих. Вернулась, установила поднос на столе, смахнув вещи в сторону. Дэй принюхался, выбрал напиток и стал прихлебывать, шипя щелью рта, пачкая костюм, злясь на себя и упрямо продолжая пить и проливать. Кажется, он бы язык откусил, ослабив на миг самоконтроль, до того был голоден. И еще: у него два языка. Второй я рассмотрела лишь теперь, он вполне человеческий. Пока лягушачий копается в мозгах Гюль, этот слизывает паштет. Или не паштет… Зачем мне учить сложные названия? Тут светлое будущее, готовят автоматы. Освобожденные бабы маются дурью и бродят прайдами.
Гюль резко распахнула глаза, будто подслушала мысль и обиделась. Увидела Дэя, считала смысл клейма на его лбу – и завизжала. Не знаю, имеется ли у голоса тьмы ухо тьмы, но если так, оно накрепко оглохло.
– Хватит взрывать мне мозг! – потребовала я, хлопнув навигаторшу по красивой щечке и рывком за подбородок перенацелив взгляд на себя. – Молчать! Вот так. Ты куда, подруга, отползаешь? Тебе, блин, первый раз в жизни повезло узреть реально божественного типа, тут надо ловить момент, спешно извиваться в его сторону. Я права? Знамо дело!