— Старшие переросли агрессию. К тому же йорфы не способны возродить жизнь и особенно трепетно уважают закон её сохранения.
— А выставить всех гостей к чертовой бабушке за околицу дачной галактики? Не фен-шуй что ли?
— Фен-шуй, очень по-йорфски звучит, — внятно подумал Кит и вслух добавил: — Я именно это хотел уточнить в габ-центре. Ответ получен. Йорфы рады гостям.
Я попросила морфа сделать мне косички со змеями. Гав расстарался немедленно. Я попросила Гюль одеться как можно неприличнее. Она долго грызла губу — и все же расстегнула пуговку у горла. Кит невозмутимо пронаблюдал.
— Пойдем побираться по списку, — бодро сообщила я. — В каждом сообществе гостей я буду требовать цитрамон, пока меня не выставят.
— Что такое цитрамон?
— Таблетка от головы.
Гюль глянула на меня с ужасом, провела рукой по шее, поймала настоящий смысл и обиженно отмахнулась. Первыми по земному алфавиту в списке кандидатов в фармацевты значились дрюккели. Квиппа им в печень!
Кит провел нас в ангар, не покидая дома. Быстро вкатил Гюль понимание основ управления местным транспортом. И мы поплыли в сторону дрюккелей, мирные, как первый клок шторма на дальнем горизонте.
Обитатели упорядоченного мира жили аскетично и компактно. Строем бегали по прямым дорожкам обладатели серых ряс без пояса. По одному и требуя уступить дорогу, ходили красно-тканные. Носители в красно-желтом вообще стояли на манер памятников. Кстати, если верить справочнику, носят они символ умения квипповать, пояс правильного плетения, с закруткой нити по типу вьюна покойного кай-цветка.
Мы вертикально запарковались из ясного неба — и прямо посреди улицы. Серые замерли. Красные остолбенели, садясь на лапах. Оба носителя перестали стоять памятниками, и бодро прыснули в самый средний и, значит, главный дом. Я обхватила голову двумя руками, морф красочно скрутил мне змеи волос в сплошную конвульсию. Стеная до непотребного фальшиво, я побрела к парадному крыльцу. Хотя чего уж там, мне есть, о чем рыдать. Полкило аурума только что в пыль развеяно. Кто мне простит такое?
— О, как тяжко при живучести пять единиц! О, умоляю помочь! — причитала я.
Гюль семенила следом и подвывала из прайдовой солидарности. Ну — или от избытка чувств…
Желто-красный носитель, осознав, что я так и вопрусь в дом, явился на крыльце лично, чтобы отразить агрессию.
— Требую доложить по форме, — проскрипел он. — Требую восстановить порядок.
— Умру без цитрамона, — сказала я, обвисая на плечо Гюль.
— Травма?
— Габбер Сима. Нахожусь в отпуске по восстановлению живучести, — глухо доложила я. — Голова болит. Не могу найти средство, соответствующее метаболизму. Дома принимала цитрамон. Кто еще поможет, как не вы, носители упорядоченности?
— Формула извлекаема из сознания? — родич Чаппы внял мольбам и даже простил мне вторжение, хотя лесть была грубее наждака.
Я всхлипнула. И меня пригласили в дом. Следующие полчаса в моих мозгах копались, хотя чего-чего, а химии там нет даже в объеме средней школы. Я только знаю, что надо лить кислоту в воду, а не наоборот. Кажется. Носитель все время визита старался поддержать видимость осмысленности его. То есть принимал у меня отчет для габариуса, потрошил меня же во имя уточнения деталей истории с сейфом. Недоумевал, как я тут оказалась так скоро — но по этому поводу я сразу впадала в очередной приступ головной боли, спасибо морфу, он теперь нагло сидел на голове, имитировал что угодно в открытую, притворяясь модной прической — и все верили…
— Вероятно, цитрамон нам не воссоздать, — нехотя признал носитель, вычерпав все данные об имперцах и сейфе, какие я согласилась отдать. — Могу предложить аналог, созданный под ваш метаболизм.
Я возблагодарила. Он выслушал и вроде остался доволен. С тем и расстались. Взлетели мы, зная твердо: тут уже три доли цикла безвылазно находится официальная посольская миссия Дрюккеля, причем с особыми расширенными полномочиями — это высмотрела Гюль, она лучше моего понимает в плетении поясов и иных символах, обозначающих ранги. Через многослойную защиту приватности носитель телепался кое-как, даже при способностях Гюль. Но огорчение и даже досаду она считала. А вот сам носитель нам сообщил, что гостит у йорфов, как частное лицо. И на днях улетает домой.
— Твоя головная боль не впечатлит империю, — заподозрила Гюль.
— Они последние, к кому полетим. То есть, у меня будет настоящая головная боль. И у них, чуть погодя, тоже.
— Твой статус вне пределов габа формальный. Побереги голову.
— У тебя живучесть вдвое выше, чем у любого тэя, ты защитишь мои останки. И убивать на планете бессмертных — не фен-шуй. Не ф-фен сш-уй.
— Уймись.
Я постаралась. День в мире йорфов длинный, светлая часть равна по продолжительности темной и близка к десяти стандартным часам. К закату мы прорекламировали цитрамон во всех семи посольствах. Если на Землю скоро явятся орды пришельцев и ломанутся в аптеку — родные фарм-компании меня причислят к лику святых и наградят, блин, золотой клизмой. По голове.
Хватит о глупом. Все послы с особыми полномочиями, если им верить, в благостном мирке старших прожигали отпуска, все собирались домой, были крепко злы и раздосадованы.
В сумерках я гордо прошествовала к крыльцу имперского особняка. Меня ждали. Не то чтобы у них была супер-пупер служба безопасности, просто на дорожке стоял тот самый Хусс. И мрачно щерился на меня взбешенными змеями. Оказывается, у них все же есть пасти. Зубастые.
— Что. Вы. Себе. Позволяете, — выговорил он без намека на фамильярное шипение.
— Я служу в габе. Намерена понять, чего вы себе не позволяете, — честно сказала я. — Тут все врут. Я эмпат, как меня заверили. От тотального вранья у меня раскалывается голова.
— Вернитесь в дом. Лечитесь. Улетайте.
Он стоял на дорожке и не собирался пропускать меня к порогу. Что, в общем-то, и требовалось доказать. Я развернулась, пожелала спокойной ночи и пошла к нашему транспорту. Уже от него покосилась на несчастного пенсионера.
— Уважаемый Хусс, если я принесу извинения, вам станет хоть немного легче на душе?
— Нет. Улетайте.
— Тогда я приношу извинения.
Гюль повела транспорт к нашему дому. Я тупо глядела перед собой и не видела ничего. У меня ужасно болела голова, по-настоящему. Я изображала клиническую идиотку весь день. От меня этого ждали? Ну, так получили с лихвой.
Теперь я знала: Хусс нечто отдал, но пока не заключил договор. Я так думаю, ведь послы еще здесь, но уже готовы отбыть.
Опять самое сладкое досталось империи. Я уверена: ведь Хусс не пустил нас именно в этот особняк. Гюль зря приняла его злость, как пренебрежение к прайду, к этой форме уклада жизни. Мой тэй Альг сразу просек, кто такая Гюль. Этот Хусс не глупее. Он заподозрил телепата и отсек от всех, владеющих информацией. А в себе Хусс уверен.
— Ты хорошо думаешь, — похвалила Гюль. — Я не нахожу пока ни одного слабого узла. Только вот чего не понимаю: дальше как быть?
— Искать цитрамон у местных жителей.
Гюль обалдело уставилась на меня. Мы с морфом её проигнорировали. Мы с ним — сила. Нас не телепает глубоко даже Гюль!
— Хватит, — обиделась она.
— Хусс посол, я так его мысленно назначила. Давай опрашивать других. Слабый узел, да? Их сто шестьдесят три — йорфов. Минус один посол. Среди прочих надо выявить самого несчастного и понять, что у них не так. Сама подумай: вот у тебя есть галактика. Хрен знает сколько циклов ты её не отдаешь, даже под музей. И вдруг впускаешь туда империю. Бред. Деньги тебе не нужны. Убить тебя нереально. Отнять у тебя силой — ну, тот же расклад. Зачем ты ведешься на договор?
— Бессмысленно.
— Кит о том же и говорит. У этих змей есть слабость. У каждого есть, пока он жив. Их поймали. Вот и все дела. Найдем слабость — найдем решение.
— Ты очень умная, — с придыханием сообщила Гюль.
И я подумала, что иногда лучше быть глупой. Она ж, зараза, того и гляди вторую пуговку расстегнет. Хотя ссориться нам никак нельзя. Скажем прямо: с моей живучестью и её самостоятельностью — пропадем, едва разделившись…
Кит уже приготовил ужин и молча подал на стол. Он, конечно, все знал. Судя по виду, пока одобрял мои шумные глупости. Отправил спать. А Гюль оттеснил к экрану и усадил за работу: сверять списки гостей за последние десять циклов, прибытия и убытия, обстоятельства и прочее разное, все, что есть, с подключением баз габ-системы. Это я подумала. Он догадался не брать на себя и занять Гюль. Спасибо ему.
Что сказать о тягомотине следующего дня? Хорошо, что у меня нет фотографической памяти. Что время хоть и медленно, но течет. Что день конечен. Утром я была полна оптимизма. На закате призрак оптимизма дохромал до стола с ужином. Почти сам, Гюль только немного меня волокла, бережно поддев плечом под руку.
— У тебя есть цитрамон? — спросила я её, утонув в диване.
Гюль с ужасом посмотрела на Кита. Тот повел бровями-невидимками над огромными умнющими глазами.
— Нет, не «заклинило», как это называется в её наречии. Просто голова теперь болит вопреки усилиям морфа, — пояснил наш мудрец. Подошел, положил прохладную длиннопалую ладонь мне на лоб. Помолчал и грустно добавил: — Ну вот, оказывается, у меня тоже может болеть голова. Даже интересно. Значит, все йорфы молчат солидарно. Я удивлен. Эта раса отличается невероятным индивидуализмом. Одно то, что они оказались на этой планете и пребывают здесь постоянно цикл за циклом, верный признак аномалии. В старые времена была поговорка: два йорфа не уживутся в галактике.
Не знаю, у кого там что заболело, а только у меня прошло. Я громко поблагодарила всех лечителей скопом. Уставилась в потолок и принялась звать Хусса. Если нельзя выведать, надо спросить в лоб. Это очень просто. Так просто, что обычно никто и не пробует. Кит, кажется, меня поддержал, поскольку несчастный посол коренного народа явился очень быстро. На мгновение раньше начала открытия двери сгинул Кит. Его ладонь только что лежала на лбу — и без малейшего изменения в