О какой же конкуренции и, главное, на каких рынках идет речь? Практически остаются только два рынка. Конкурировать придется: а) за сверхкрупных потребителей электроэнергии, типа железных дорог, заводов по производству алюминия и прямому восстановлению В стали и т.п.; б) за зарубежных потребителей при поставках электроэнергии на экспорт.
Станет ли от такой конкуренции выше качество поставляемой электроэнергии и ниже тариф на нее для большинства потребителей — для нас с вами? Разумеется, нет.
Итак, по целому ряду причин, включая технологические, а также в силу отсутствия сейчас и в обозримой перспективе необходимого избытка электроэнергии, обещанная конкуренция окажется липой. Это очевидно для всех, кто сколько-нибудь разбирается в электроэнергетике. То есть лучше от такой реформы явно не станет. Но важно и другое — не станет ли и хуже?
Предусматривается, что в результате реформы генерирующие мощности, способные продавать свою продукцию с прибылью и, соответственно, привлекательные для инвестиций, — станут частными, а федеральные сети — полностью государственными. Но у ГЭС (гидроэлектростанций), АЭС (атомных станций) и ТЭС (тепловых станций) слишком значительно разнится себестоимость производимой электроэнергии. При этом заменить все ТЭС (с более дорогой электроэнергией) на АЭС и ГЭС не только никто в обозримой перспективе не собирается, но это и в принципе невозможно. И если даже предположить, что реальная конкуренция производителей на рынке электроэнергии каким-то чудесным образом все-таки будет обеспечена, то стоимость продаваемой на таком свободном рынке электроэнергии будет базироваться не на средневзвешенной себестоимости электроэнергии, производимой на электростанциях разного типа, как это было заложено в основу ныне разрушаемой единой энергосистемы, а на себестоимости производимого на тепловых электростанциях — тенденция к этому уже явно обозначилась. Причем даже не на крупных и, соответственно, самых эффективных тепловых станциях, а именно на самых неэффективных (ведь необходимого существенного резерва мощностей у нас нет и не ожидается).
Конечно, сверхприбыли будущих собственников ГЭС и АЭС (если последние через какое-то время тоже будут приватизироваться), а также сверхприбыли собственников наиболее крупных и эффективных федеральных тепловых станций теоретически можно изъять через соответствующие акцизы. Но, во-первых, станут ли это делать не на уровне ныне декларируемых намерений Правительства, а на самом деле? То есть, для того ли приватизируют электростанции, как показывает весь наш предшествующий опыт, в далеко не случайные руки, чтобы затем у «своих» извлекать сверхприбыли в пользу государства? И, во-вторых, даже если справедливость в данном случае в виде исключения почему-то вдруг и восторжествует (если сверхприбыли все-таки будут изымать), экономике-то от этого не легче — в стоимость всех товаров и услуг будут закладываться максимальные издержки самых неэффективных производителей электроэнергии.
А ведь подлинный вопрос — не только в производстве электроэнергии вообще, но в производстве и доставке ее потребителям именно в определенное время. Складирование электроэнергии и ее хранение, как известно, невозможно. А вывод тепловой электростанции из рабочего режима занимает примерно треть суток. И столько же — ввод в режим. И чем крупнее (и эффективнее) электростанция, тем продолжительнее период набора и сброса нагрузки. А для атомных электростанций продолжительность вывода из рабочего режима и вновь ввода в действие на полную мощность — еще в несколько раз больше. То есть выключать на ночь — невыгодно. Но и отапливать и освещать вселенную — как это делают ночью во всей Европе — тоже нерационально. Именно эту проблему, наряду с общим существенным повышением надежности поставок электроэнергии, и решала все еще частично действующая наша Единая электроэнергетическая система, охватывающая шесть часовых поясов.
Посмотрите на карту мира или на глобус. Достаточно одного взгляда, чтобы убедиться: в этом вопросе у России есть безусловное преимущество, которого нет ни у одной другой страны или даже группы стран. То есть нечто более или менее похожее возможно, наверное, в случае, если Китай, Индия, Пакистан, Иран, Ирак и Турция (и/или Египет) вместе с уже действующим европейским объединением (и/или объединением всей Северной Африки) сумеют скооперироваться в какую-нибудь единую электроэнергетическую хартию. Им объединиться и договориться будет, безусловно, нелегко. А у нас-то уже — все есть. Только не ломай'
Ведь наша Единая электроэнергетическая система обеспечивала постоянную работу на полную мощность инерционных и наиболее эффективных атомных и крупнейших тепловых электростанций, а также перетоки электроэнергии из регионов с суточным минимумом потребления в те регионы, где в это время потребление на максимуме. Этим обеспечивалась и существенная экономия в требуемых генерирующих мощностях, и экономия энергоресурсов — за счет использования самых эффективных станций и ночной электроэнергии, которая в противном случае просто пропадала бы зря. Менее эффективные средние и малые — тепловые станции и теплоэлектроцентрали — включались в зимний период и компенсировали сезонные колебания спроса на электроэнергию. А гидроэлектростанции, осуществляющие набор и сброс нагрузки сравнительно быстро, использовались в этой системе как регуляторы поставляемой в сеть мощности. И вот теперь предлагается, образно говоря, ввести конкуренцию между врачами, пожарниками и милицией, то есть между теми, у кого с точки зрения оптимального энергоснабжения (обеспечения надежности и минимального тарифа) — просто совершенно разные функции.
В отличие от инвестиционно привлекательных генерирующих мощностей, федеральные сети предполагается сделать полностью государственными — и то слава Богу. Но только при таком подходе откуда возьмутся средства на инвестиции в федеральные сети (на их поддержание и развитие), если все прибыли от производства электроэнергии и поставки ее потребителям осядут в частных карманах? Развал же федеральных сетей приведет в последующем к уже и принципиальной невозможности перетекания электроэнергии между регионами, расположенными в различных часовых поясах. Следовательно, стоимость пропадающей ночной электроэнергии будет заложена в тарифы на электроэнергию уже навсегда.
Пусть даже мы сумеем создать конкуренцию между независимыми производителями электроэнергии (что, как указывалось выше, в нашем случае практически невероятно), но смогут ли соответствующие гипотетические плюсы скомпенсировать фактически осуществляемый отказ от оптимальной модели производства и перераспределения электроэнергии? А ведь повышенный тариф, соответствующий себестоимости производства электроэнергии на самых неэффективных местных станциях, плюс напрасный расход лишней электроэнергии ночью — все это оплатит потребитель. Причем, повторюсь, — оплатит снижением эффективности и конкурентоспособности всей экономики.
Демонополизация, проводимая формально, то есть не приводящая к возникновению реальной конкуренции производителей (что применительно к электроэнергетике понятно уже сейчас), но ограничивающая право государства регулировать их деятельность — это благо или зло? А демонополизация, производимая как разрушение единой системы оптимального производства и постоянного перераспределения по всей стране специфического товара, потребность в котором циклична, а производство которого — инерционно и который, в то же время, нельзя хранить ни секунды?
Для кого как. Для монополистов, получающих право на произвольное установление тарифов на электроэнергию, такая «реформа» — благо. Для потребителей же электроэнергии и в конечном счете всей экономики в целом — безусловное зло. И вынужденный перерасход топлива, и «выравнивающие условия конкуренции» акцизы на электроэнергию, и сверхприбыли будущих игроков на якобы свободном рынке электроэнергии — все будет заложено в цены на все без исключения товары и услуги, производимые в России.
Таким образом, у будущих премьеров будет объективно больше оснований говорить нам: а что же вы хотите, страна-то — бедная...
Глава 7. В ЧЕМ «ВЕРХИ» И «НИЗЫ» СМЫКАЮТСЯ
Бездействие власти, влекущее разрушение конкурентного пространства и, соответственно, ослабление мотивов для повышения эффективности деятельности, можно проиллюстрировать на многих примерах. В частности — на примере рекламы на телевидении, которая оказывается фактически монополизирована одной структурой. Формальный механизм при этом чрезвычайно прост: основные телеканалы предлагают компаниям, специализирующимся на размещении рекламы, заранее оплатить право на размещение рекламы на продолжительный период времени. Если учесть, что, например, в период избирательной кампании в Государственную Думу осенью 1999 года одна минута рекламы на ОРТ стоила около сорока тысяч долларов, можно себе представить, какие нужны свободные оборотные средства, чтобы принять участие в «рыночном» соревновании, в котором побеждает не тот, кто гибче и внимательнее к клиенту-рекламодателю и готов находить все новые взаимоприемлемые варианты взаимодействия, а попросту тот, кто может сразу, не моргнув глазом, выложить сотни миллионов долларов, чтобы закупить колоссальные объемы рекламного времени впрок.
И что же все мелкие рекламные агентства — полностью исключены из бизнеса? Нет, не полностью, но единственная остающаяся для них ниша — это посредничество между монополистом и мелкими клиентами, с которыми самому монополисту возиться уже просто неинтересно. Результат классический: завышенные цены на размещение рекламы для клиентов, сверхприбыли монополиста, недопоступление средств от размещения рекламы телеканалам (по сравнению с ситуацией прямого выхода на крупных клиентов и массу конкурирующих агентств — не через монополиста), а также, в силу отсутствия реального поля для конкуренции, — невозможность интенсивного развития других рекламных компаний.