зный занавес», и выезд без особого разрешения был запрещен, а попытка эмиграции каралась смертью.
Жили спартанцы, по словам Плутарха, «точно в военном лагере». Спарте нужны были воины, и их должно было рожать и воспитывать. Спартанцам предписывалось в обязательном порядке жениться, а к холостякам применялись меры общественного порицания. Они не имели права участвовать в гимнопедиях — главном спартанском празднике, на который в обычно недоступную Спарту приглашалось множество гостей со всей Ойкумены. А зимой холостяки должны были голыми обходить городской рынок и петь сочиненную на их счет песню о том, что они несут этот позор за неповиновение законам. Молодежь не оказывала холостякам почестей, которые положено было оказывать старшим. Плутарх вспоминает, что однажды некий юноша отказался уступить место прославленному полководцу Деркеллиду. Он объяснил свой поступок так: «Ты не родил сына, который бы в свое время уступил место мне».
Женщины у спартанцев пользовались уважением и свободой (насколько слово «свобода» вообще применимо к тому «военному коммунизму», в котором жили спартанцы). Мужчины большую часть времени проводили в военных лагерях и походах, поэтому их жены оставались полновластными хозяйками в доме. Плутарх пишет, что одна женщина, вероятно иностранка, сказала жене спартанского царя Леонида: «Одни вы, спартанки, делаете что хотите со своими мужьями». «Но ведь одни мы и рожаем мужей», — ответила царица.
Спартанские девушки по традиции, введенной Ликургом, должны были заниматься спортом: бегать, бороться, кидать диск, метать копья — чтобы их будущие дети родились крепкими и здоровыми. Их приучали не стыдиться наготы, и во время праздников они обнаженными участвовали в плясках и торжественных процессиях. Девушкам предлагалось в песнях прославлять наиболее достойных юношей и высмеивать других, и это возбуждало честолюбие в молодых людях.
Браки в Спарте заключались в основном по взаимному влечению, но одобрение родителей требовалось. При этом спартанцы придавали большое значение подбору супружеских пар по физическим параметрам, и даже цари не были избавлены от вмешательства в свою личную жизнь. Так, в середине V века до н. э. спартанский царь Архидам II был присужден к большому штрафу за то, что «взял себе жену слишком маленького роста». По словам Плутарха, спартанцы боялись, «что она будет рождать не царей, а царьков».
Обычно спартанец похищал невесту с согласия ее родителей. Но уводил он ее сначала не к себе домой, а к какой-нибудь пожилой родственнице, и некоторое время молодые жили раздельно. Муж лишь изредка мог посещать молодую жену, и только значительно позднее брак признавался родителями и супруги могли поселиться вместе. Плутарх так описывал эту традицию:
Невест брали уводом, но не слишком юных, не достигших брачного возраста, а цветущих и созревших. Похищенную принимала так называемая подружка, коротко стригла ей волосы и, нарядив в мужской плащ, обув на ноги сандалии, укладывала одну в темной комнате на подстилке из листьев. Жених, не пьяный, не размякший, но трезвый и, как всегда, пообедавший за общим столом, входил, распускал ей пояс и, взявши на руки, переносил на ложе. Пробыв с нею недолгое время, он скромно удалялся, чтобы по обыкновению лечь спать вместе с прочими юношами. И впредь он поступал не иначе, проводя день и отдыхая среди сверстников, а к молодой жене наведываясь тайно, с опаскою, как бы кто-нибудь в доме его не увидел. Со своей стороны, и женщина прилагала усилия к тому, чтобы они могли сходиться, улучив минуту, никем не замеченные. Так тянулось довольно долго: у иных уже дети рождались, а муж все еще не видел жены при дневном свете. Такая связь была не только упражнением в воздержности и здравомыслии — тело благодаря ей всегда испытывало готовность к соитию, страсть оставалась новой и свежей, не пресыщенной и не ослабленной беспрепятственными встречами; молодые люди всякий раз оставляли друг в друге какую-то искру вожделения.
После того как спартанцу исполнялось тридцать лет, он получал право жить с семьей, но обедать дома не мог: все мужчины обязаны были питаться за общественными столами. Плутарх рассказывает о спартанском царе Агиде, который, вернувшись из победоносного военного похода, решил в виде исключения пообедать дома с женой. Запасов у царя, судя по всему, не было, и он послал за своей частью трапезы, однако получил отказ…
Домашняя работа, ремесла и искусства были спартанцам категорически запрещены (разрешались только музыка и хоровое пение, преимущественно патриотического содержания). Так что понятия дома и семьи для спартанца были достаточно абстрактными, если только он не желал петь вместе с женой патриотические песни.
Не могли спартанцы и воспитывать собственных сыновей. Семилетних мальчиков отбирали у родителей, и они жили в военизированных лагерях. Детей почти не кормили: они должны были сами воровать себе пищу, чтобы воспитать ловкость и силу.
Спартанцы обобществляли не только мальчиков. Плутарх пишет:
Каждый в Спарте распоряжался не только своими детьми, рабами, имуществом, как это было в других государствах, но имел также права и на собственность соседей. Это делалось для того, чтобы люди действовали сообща и относились к чужим делам, как к своим собственным… Если возникала нужда, можно было пользоваться слугами соседей как своими собственными, а также собаками и лошадьми, если только они не были нужны хозяевам. В поле тоже, если кто-либо испытывал в чем-нибудь недостаток, он открывал, если было нужно, чужой склад, брал необходимое, а потом, поставив назад печати, уходил.
Чтобы довести идею коллективизма до полной логической завершенности, спартанцы решили относиться «как к своим собственным» не только «к чужим делам», но и к чужим женам. Поскольку главной целью брака Ликург считал рождение здоровых детей, то ревность он не поощрял. Плутарх пишет о нем:
Внеся в заключение браков такой порядок, такую стыдливость и сдержанность, Ликург с не меньшим успехом изгнал пустое, бабье чувство ревности: он счел разумным и правильным, чтобы, очистив брак от всякой разнузданности, спартанцы предоставили право каждому достойному гражданину вступать в связь с женщинами ради произведения на свет потомства, и научил сограждан смеяться над теми, кто мстит за подобные действия убийством и войною, видя в супружестве собственность, не терпящую ни разделения, ни соучастия. Теперь муж молодой жены, если был у него на примете порядочный и красивый юноша, внушавший старику уважение и любовь, мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим. С другой стороны, если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная, он мог попросить ее у мужа, дабы, словно совершив посев в тучной почве, дать жизнь добрым детям, которые будут кровными родичами добрых граждан. Ликург первый решил, что дети принадлежат не родителям, а всему государству, и потому желал, чтобы граждане рождались не от кого попало, а от лучших отцов и матерей. В касающихся брака установлениях других законодателей он усматривал глупость и пустую спесь. Те самые люди, рассуждал он, что стараются случить сук и кобылиц с лучшими припускными самцами, суля их хозяевам и благодарность, и деньги, жен своих караулят и держат под замком, требуя, чтобы те рожали только от них самих, хотя бы сами они были безмозглы, ветхи годами, недужны! Словно не им первым, главам семьи и кормильцам, предстоит испытать на себе последствия того, что дети вырастают дурными, коль скоро рождаются от дурных, и, напротив, хорошими, коль скоро происхождение их хорошо.
Ликург уверял, что у спартанцев «общие чувства к одному лицу» отнюдь не вызывали ревности, а «становились началом и источником взаимной дружбы влюбленных, которые объединяли свои усилия в стремлении привести любимого к совершенству».
При этом сами женщины считали зазорным вступать во внебрачные связи без разрешения мужа. Плутарх, собравший «Изречения спартанских женщин», рассказывает, как один человек предложил спартанке вступить с ним в связь. Она отвечала: «Еще девочкой я научилась слушаться отца и так и поступала всегда; став женщиной, я повинуюсь мужу; если этот человек делает мне честное предложение, пускай обратится с ним сперва к моему мужу».
Но если ложиться в постель с посторонними мужчинами спартанки должны были с разрешения супруга, то любить женщин им дозволялось и без такового разрешения. Плутарх сообщает: «У спартанцев допускалась такая свобода в любви, что даже достойные и благородные женщины любили молодых девушек…»
Что же касается мальчиков, то и они не чуждались радостей однополой любви, причем начальный возраст для этого был определен традицией — двенадцать лет. «И добрую славу и бесчестье мальчиков разделяли с ними их возлюбленные, — пишет Плутарх в биографии Ликурга. — Рассказывают, что когда однажды какой-то мальчик, схватившись с товарищем, вдруг испугался и вскрикнул, власти наложили штраф на его возлюбленного».
Правда, тот же Плутарх в другой своей книге, «Древние обычаи спартанцев», особо оговаривает, что любовь к мальчикам носила сугубо духовный характер: «У спартанцев допускалось влюбляться в честных душой мальчиков, но вступать с ними в связь считалось позором, ибо такая страсть была бы телесной, а не духовной. Человек, обвиненный в позорной связи с мальчиком, на всю жизнь лишался гражданских прав».
Об этом же сообщает и римский писатель III века н. э. Клавдий Элиан, описывающий взаимоотношения спартанских юношей: «Эта любовь не содержит ничего постыдного. Если же мальчик посмеет допустить по отношению к себе нескромность или влюбленный на нее отважится, обоим небезопасно оставаться в Спарте: их приговорят к изгнанию, а в иных случаях даже к смерти».
Впрочем, и плотская, и платоническая любовь к мальчикам, во-первых, должна была оставаться бескорыстной, а во-вторых, предписывалась законом в качестве обязательной. Элиан пишет: