Русская православная церковь к разводам всегда относилась сравнительно лояльно. В XII веке новгородский епископ Нифонт, отвечая на вопросы ученого и церковного писателя Кирика Новгородца, сказал, что жена вправе оставить мужа (и это при том, что Церковь негативно относится к разводам), если он не исполняет свои супружеские обязанности: «Если муж не лазит на жену свою без совета, то жена не виновата, идучи от него».
В Российской империи церковные и государственные законы о разводах были хорошо согласованы и развестись было трудно. Это продолжалось вплоть до Октябрьского переворота и отделения церкви от государства. Потом новая власть объявила полную свободу разводов, и Церковь проявила достойную гибкость. В 1917–1918 годах Поместный собор Российской православной церкви принял документ «Определение о поводах к расторжению брачного союза, освященного Церковью». Законными причинами были признаны отпадение одного из супругов от православия, прелюбодеяние и противоестественные пороки одного из супругов, неспособность к брачному сожительству, наступившая до брака или явившаяся следствием намеренного самокалечения, заболевание проказой или сифилисом, безвестное отсутствие, присуждение супруга или супруги к длительному тюремному заключению, посягательство на жизнь или здоровье супруги или детей, снохачество, сводничество, извлечение выгод из непотребств супруга, вступление одной из сторон в новый брак, неизлечимая тяжелая душевная болезнь и злонамеренное оставление одного супруга другим.
В 2000 году к этому списку были добавлены заболевание СПИДом, хроническая наркомания или алкоголизм, совершение женой аборта без согласия мужа. Было также постановлено, что «если распад брака является свершившимся фактом — особенно при раздельном проживании супругов, — а восстановление семьи не признается возможным, по пастырскому снисхождению также допускается церковный развод».
Сегодняшняя точка зрения многих православных церквей на развод хорошо сформулирована церковным историком, протопресвитером Православной церкви в Америке, Иоанном Мейендорфом:
Как таинство, брак — не магическое действие, а дар благодати. Участники его, будучи людьми, могут ошибиться и просить о благодати брака, когда они еще не готовы принять ее или сделать ее плодотворной. По этим причинам Церковь допускает, что благодать могла быть «не воспринята», и позволяет расторжение брака и второй брак. Конечно, Церковь не поощряет второбрачия, даже… второбрачия во вдовстве — по причине вечного и неразрывного характера брачной связи; Церковь лишь допускает второй брак, когда в определенных случаях находит его лучшим решением для человека.
Запрет, налагаемый церковью на разводы, носил, по крайней мере до конца I тысячелетия, несколько двусмысленный характер: дело в том, что церковного брака поначалу не существовало, а позднее он очень долго считался необязательным. В Евангелии от Матфея сказано: «…что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Но участие Бога или по крайней мере Церкви в браках первых христиан и даже христиан средневековых представлялось весьма спорным. В Византии священники стали благословлять молодых только в IV веке, но это носило добровольный характер. Например, святой Григорий Богослов, патриарх Константинопольский, считал, что лучше, если свадебный обряд совершит отец жениха.
Лишь в VI веке утвердилась традиция, по которой патриарх благословлял браки императоров. Примерно в VIII–IX веках некоторые новобрачные, по желанию, стали получать благословение в церкви: они становились перед алтарем и священник читал короткую молитву: «Владыко, ниспосли руку Твою от святаго жилища Твоего, и сочетай раба Твоего и рабу Твою; сопрязи я в единомудрии, венчай я в плоть едину, яже благоволил еси сочетаватися друг другу; честный их брак покажи, нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благоволи».
Но этот обряд был не обязательным, а иногда и невозможным. Так, если молодые уже жили «в блуде», им, конечно же, рекомендовалось вступить в законный брак, но венчать их было нельзя: брачный венец считался символом победы над страстью, а те, кто такой победы не одержал, права на него не имели. Константинопольский патриарх святой Никифор Исповедник писал в начале IX века: «Если вдовец хочет жениться на вдове, он должен приготовить пир и позвать на него десять соседей, и в их присутствии объявить: „Знайте, господа и братья, что я беру эту женщину за супругу“, а никакого обряда не дозволяется».
Некоторые отцы церкви вообще протестовали против повторных браков. Еще во II столетии христианский философ Афинагор писал: «Отступающий от первой жены, хотя бы она и умерла, есть прикровенный прелюбодей. Он преступает распоряжение Божие, ибо в начале Бог сотворил одного мужа и одну жену».
Святой Василий Кесарийский пишет в IV веке: «Правило устанавливает один год отлучения от Церкви для тех, кто женится во второй раз. Другие правила даже требуют двух лет. Те, кто женится в третий раз, часто отлучаются в течение трех или четырех лет. И такой союз не называют браком, но многобрачием или скорее наказуемой внебрачной связью…»
Святой Григорий Богослов писал: «Если бы было два Христа, могло бы быть два мужа или две жены; но так как Христос — один — одна глава Церкви — существует также одна плоть; вторая должна быть отклонена. И если бы вы запрещали второй брак, вы позволили бы третий? Первый является законным, второй — допустимым, третий — незаконным, а следующий — свинским…»
Но мнением святых отцов в те годы можно было пренебречь, и граждане, желавшие жить в «свинском», с точки зрения святого Григория, браке, имели на это полное право. Тем более что вдовцам и вдовам путь ко второму браку был открыт еще апостолом Павлом, который снисходительно относился к человеческой слабости. Признавая такие браки, Церковь не всегда соглашалась их венчать — например, каноны уже упомянутого патриарха Никифора запрещали венчание любого брака, кроме первого. Но браки венчанные и браки невенчанные мирно сосуществовали в молодом христианском мире, и поначалу особых проблем ни у кого не возникало.
В 795 году византийский император Константин VI решил развестись со своей женой Марией Пафлагонской и вступить в брак с ее придворной, Феодотой. Законы Юстиниана это разрешали, если первая жена согласна была стать монахиней. Но венчанная жена императора, мать двоих законных детей, вовсе не хотела в монастырь. Положение осложнялось тем, что император не желал жить со своей новой избранницей во грехе, а простая свадьба без венчания его не удовлетворяла — он желал венчаться. Чтобы положить конец «греху», Константин решил пойти на преступление и обвинил жену в попытке отравить его. Он был уверен, что императору поверят на слово. А когда этого не случилось, продемонстрировал патриарху Тарасию сосуд с какой-то мутной жидкостью, уверяя, что именно этим ядом его и пыталась отравить Мария. Но патриарх остался непреклонен, объяснив императору, что даже если жена и пыталась отравить его (что маловероятно), с точки зрения Церкви это еще не повод для развода — единственным поводом могло быть прелюбодеяние императрицы, а она, как назло, была верна своему мужу.
Патриарх грозил мятежному императору отлучением, а люди императора угрожали патриарху оружием. В конце концов Тарасий закрыл глаза на происходящее, а Константин заточил жену в монастырь и отпраздновал пышную свадьбу с Феодотой — гуляния продолжались сорок дней. Благословить брак Тарасий все же не решился — это сделал другой священник. Но развод в августейшем семействе привел к серьезным волнениям в государстве. Саккудийский монастырь — главный центр возмущения — был разгромлен. Результатом смуты стал государственный переворот, в процессе которого император был арестован и ослеплен, а к власти пришла его мать Ирина. Дети императора от второго брака были признаны незаконными.
Интересно, что Константин VI, хотя развелся сам, для других любителей свободы перекрыл существовавшую тогда лазейку в законе. Дело в том, что по решению Трулльского собора духовное родство (обретаемое при обряде крещения) было объявлено более значимым, чем родство кровное. Соответственно, всем, кто был связан этим родством, воспрещалось вступать в брак, причем запрет распространялся на несколько поколений потомков. Если таковой брак все же был заключен, например по незнанию, он подлежал расторжению. И случалось, изнемогшие от совместной жизни супруги решали, что «духовное родство» будет для них не столь обременительно, сколь реальное. Родив очередного ребенка, один из них становился его крестным отцом или матерью и, соответственно, кумом или кумой собственного мужа или жены. Брак в таком случае немедленно расторгался, поскольку «духовное родство», раз уж оно свершилось, имело приоритет перед всеми прочими. Но в правление Константина VI был издан закон, по которому разведенный таким образом супруг мог заплатить за свободу денежным штрафом или телесным наказанием и семилетним изгнанием. Кроме того, желанную свободу он обретал уже навсегда: ему запрещалось вступать в новый брак.
На рубеже IX и X веков византийский император Лев VI Мудрый постановил: «Мы в настоящее время также повелеваем, чтобы браки утверждались священным благословением». С этого момента венчание браков в Византийской империи стало обязательным.
Забегая вперед, отметим, что церковное венчание брака за всю историю христианства было не таким распространенным и не таким обязательным, как это часто представляется сегодня. Если на территории Восточной Римской империи для его окончательного внедрения понадобилась почти тысяча лет, то Запад сопротивлялся венчанию еще дольше. После объединения западных церквей под сенью римского престола ситуация долго не менялась — венчание входило в обычай постепенно, прежде всего среди аристократии.
В 866 году папа римский Николай I в послании болгарам описал церковный обряд заключения брака. Но затем он пишет: «Однако не будет грехом, если всего этого не будет при брачном договоре, достаточно лишь согласия тех, о браке которых идет речь…»