Мне хотелось разрыдаться, честное слово.
Я наорала на него тогда, устроила скандал. Он слушал, кивал и тихо пил, прямо из горла. Ему было плевать на то, что я думаю.
«Разорить врага» — да, я знаю, о чем он. Так было… Отец умел красиво сводить счеты. Чтобы все враги пожалели и прокляли тот день, когда родились, чтобы смерть казалась желанней жизни… А самому выйти сухим.
А Итан… Он не мог. Только прямо.
ГЛАВА 38. Фейерверки
Альденаер, кафе
Начало весны
Снег за окном. Такой мокрый, липкий полуснег-полудождь. Я впервые увидела столько снега в Альденаере, сначала радовалась даже, было интересно посмотреть, но потом… Холодно, сыро, ужасно, честно говоря. Говорят, дальше на севере снег сухой и чистый, накрывает землю белоснежным ковром, но здесь — эта холодная липкая дрянь красиво лежит разве что ночью, а утром превращается в грязную кашу под ногами.
— Два капучино с корицей, Джу! Черничный пирог и шоколадные рогалики.
Пирог и рогалики — это к Олту, но у него все готово, свежие рогалики он только-только достал из печи. А кофе я варю сама. Иногда Олт помогает мне, весь день на ногах — не так-то легко. Мой живот растет с каждым днем, осталось немного. Я чувствую себя неуклюжей гусыней, которая ходит вразвалку и даже туфли не всегда в состоянии сама надеть. Впрочем, врач говорит — все идет отлично, и я на редкость хорошо себя чувствую, для своего срока и своего возраста.
Кафе мы открыли три месяца назад и дела идут неплохо.
С допросами от меня отстали, помучили еще, наверно, месяц после того обморока, потом вызывали еще несколько раз, но уже без былого рвения. Иногда мне казалось — им просто надоело, сколько можно мусолить одно и то же. Иногда… я не знала, что думать.
Я только надеялась, что он жив — остальное уже не важно.
Леффо велел ждать.
Я ждала, плакала, я проверяла письма каждое утро, я вздрагивала каждый раз, когда колокольчик звенел на двери. Да, каждый раз. Ждала. Потом просто устала ждать. Ничего не менялось. Закончилась осень, потом зима… долгая, темная, сырая зима в Альденаере.
Я так устала. Я старалась даже не думать о нем. Я сделала все, что могла.
Я даже ходила к самому императору. Раз в неделю, утром, есть приемные дни… Меня не пустили, конечно, не захотели слушать. А когда пришла в третий раз, то весьма однозначно намекнули, что если увидят снова, то это плохо для меня закончится.
Имею ли я право рисковать?
Я чувствовала, как ребенок толкается внутри… и это так удивительно.
Еще дважды, пока мой живот был не слишком заметен, Леффо приглашал меня в ресторан. Потом еще как-то заглядывал, но совсем ненадолго. «Пусть все уляжется, — говорил он. — Гратто жив, с ним все хорошо, не стоит беспокоиться. Сейчас просто нужно переждать».
Что мне еще оставалось.
Иногда мне казалось — просто преступление сидеть сложа руки, надо что-то предпринять, что-то сделать, попытаться помочь. Но я не знала, как подступиться. И что я могу против воли императора? Боялась сделать только хуже. Навлечь гнев.
Снег за окном.
Уже почти полдень, но только холодная серая муть.
— А меня Нито пригласил в парк погулять, там сегодня вечером фейерверки! — Дара радостно крутилась рядом. — Можно я уйду сегодня пораньше?
Отличная погода для прогулок! Но мне ли судить…
— Если посетителей будет не слишком много, — согласилась я. — И уйдешь не слишком рано, на час.
— Спасибо, Джу!
Дара юна и обворожительна. И я постоянно вижу несколько веселых парней, которые заходят к нам исключительно поболтать с ней, но Дара умудряется скармливать им по несколько кусков пирога, часто вчерашнего, не пропадать же ему, и несколько чашек кофе за раз. Ей сложно отказать. У нее огромные голубые глаза и ямочки на румяных щечках. Ей хочется праздника и любви, и парни готовы на все ради нее.
Глядя на нее — я чувствую себя такой старой…
Я даже специально просила ее называть меня по имени, а не «ти Сатоцци», да и с Альдаро больше не хочется иметь ничего общего. Я подумывала, не вернуть ли свою старую фамилию — Фа-ди-Иджант… но с документами будет много возни, какой смысл?
Дара улыбалась.
А этот Нито, младший сын жестянщика, тихий и скромный. У него вечно пусто в карманах, и он никогда не заходит пить кофе к нам, но он всегда встречает Дару после работы. И как-то я видела — помогает ей мыть посуду и столы.
— А вы сами не пойдете смотреть? — Дара буквально прыгает от нетерпения, но это нормально, она всегда так.
— Что?
— Фейерверки! В честь помолвки принцессы!
Я невольно вздрогнула.
Нет, я видела что-то… Алесса выходит замуж за какого-то итрийского герцога… все счастливы. Уезжает. Впрочем, свадьба намечена только на осень.
Ну, и слава богам…
А Итан? Забыт?
— Нет, я не пойду.
— Почему, Джу? Там будет красиво! Идемте с нами? Нито будет не против… я буду рада, если вы пойдете! Закроем кафе на час пораньше, ничего страшного. Успеем!
Я покачала головой.
Не хочу. Какие мне фейерверки?
Да и с принцессой у меня свои счеты, не могу радоваться вместе с ней. Просто Дара не знает ничего… Никто не знает. Мои допросы закончились еще до открытия, а потом… кому какое дело?
— Иди в зал, нечего тут вертеться, — велела я.
Звякнул колокольчик — у нас посетители.
— Иди.
Дара убежала встречать.
— Доброе утро, сенаро! Проходите! Вы один? Проходите к камину, вот сюда. Желаете кофе?
— Черный, пожалуйста, — сказал он. Тихо, глухо.
У меня замерло сердце.
Да нет же… зажмурилась, мотнула головой, отгоняя морок. Сколько раз уже…
— Немного гвоздики, сенаро? Тминные булочки?
— С гвоздикой, — согласился он.
— А булочки? Черничный пирог? Хотите меню, сенаро?
Тихо, но он, видимо, отказался.
Дара не настаивала. Она отлично знала, что если в такую погоду гостей посадить у камина, то скоро они захотят еще чашечку, потом что-то еще. Не стоит настаивать, бывает, что это отпугивает. Но если они пригреются, то сами не захотят уходить. У нас уютно.
— Пальто вы можете повесить вот сюда, сенаро, — Дара наверняка лучезарно улыбается. — К камину, так быстрее высохнет.
Кофе…
Я поняла, что дрожат руки. Стою, прислушиваясь, не скажет ли он что-то еще. Вытянувшись, жду…
Слышу, как он отодвигает стул, снимает пальто… шаги… вешает, наверно.
— Черный кофе с гвоздикой! — кричит мне Дара.
Дрожат руки. Баночка с кофе прыгает в руках.
Сейчас…
Да нет же, мне кажется. Сколько раз такое было!
Кофе…
Не могу. Если не выгляну сейчас, не посмотрю — только сойду с ума.
Осторожно, чуть ли не зажмурившись подхожу к двери… И отчаянный всхлип. Шаг вперед.
Итан сидит за столиком у камина, смотрит на огонь.
И не узнать… Он похудел, наверно, вдвое за это время, щеки ввалились… тонкие длинные пальцы с крупными костяшками… два заклеены пластырем у ногтей. Мокрый… волосы мокрые, небритые щеки. И от этого усталость и возраст еще отчетливее проступают на лице. Смотрит на огонь…
И я… баночка выскальзывает у меня из рук. Грохот. Звон бьющегося стекла…
Он оборачивается.
Сначала не верит, даже пытается потереть глаза. Но тут же вскакивает на ноги.
— Джу? — не верит все равно.
И я кидаюсь ему на шею.
Мне было все равно, что подумают гости, Дара, сам Итан. Мне хотелось только обнять его. Прикоснуться. Поверить, что он здесь. Что это он, а не моя больная фантазия.
Он обнял меня в ответ. Осторожно, бережно прижимая к себе.
Я слышала его взволнованное, сбивчивое дыхание, стук его сердца, чувствовала его тепло… От него пахло табаком, поездом и шерстью промокшего пальто.
— Джу? Что ты здесь делаешь? — шепнул он.
Не знает? Ему не сказали ничего? Итан не знает, что я все время жду его тут.
Я хотела ответить, но ничего не вышло. Все слова пропали разом, запутались, ком встал в горле. Я только всхлипнула, уткнулась носом в его плечо.
— Ну, что ты… — он гладил меня по волосам.
Я всхлипнула снова.
— А как же твой Фаурицо? — тихо спросил он.
Я покачала головой.
— Ну и правильно, к хугам его, — сказал Итан, чуть усмехнулся, вздохнул как-то судорожно, с облегчением, крепче обнимая меня за плечи. Поцеловал у виска.
Подняла на него глаза. Такое серое уставшее лицо… и такая довольная улыбка.
— Я так ждала тебя, Тану.
Его улыбка стала шире.
— Я люблю тебя.
Он наклонился, поцеловал в губы. Долго и так голодно, словно ждал этого момента много лет, словно это было самым необходимым, самым правильным... и так хорошо. И вот где-то в тот момент, когда я готова была окончательно забыть обо всем, ребенок во мне шевельнулся, толкнул пяткой…
Итан почувствовал, фыркнул, весело.
Чуть оторвался, посмотрев на меня.
— Толкается! — довольно шепнул он.
И я вдруг испугалась. Я ведь так и не узнала ничего. Что мне сейчас сказать?
Почти паника. Если Итан подумал… если нет? Если он оттолкнет меня?
— Я… Тану… но… — губы дрогнули.
А он просто и уверенно прижал палец к моим губам.
— Ш-шш. Не торопись, — оглянулся. — Мы можем куда-то спрятаться, чтобы все не таращились на нас?
Улыбаясь.
Я кивнула. Только сейчас до конца осознала, что мы стоим тут посреди зала… Дара смотрит на меня, открыв рот, замерев с подносом в руках.
И щеки внезапно горят.
Надо взять себя в руки.
— Дара! — из последних сил попыталась говорить твердо и уверенно, быстро утерла выступившие слезы. — Справишься тут без меня? И скажи Олту, чтобы сварил кофе. Я… Пойдем…
Потащила Итана наверх, туда, где жилые комнаты. Он послушно пошел, держа меня за руку, не отпуская.
Но уже за дверью, на лестнице, снова сгреб в объятья.
— Я так скучал, Джу.
Жадно, с наслаждением, зарывшись носом в моих волосах.
— Подожди… но я должна сказать… Тану… а если этот ребенок Фаурицо? Если я…