- Подумаешь, подросток! Я все буду делать. Наравне.
- Серди-итой…- удивленно протянул Кузьма Михалыч и усмехнулся.- Ладно. Беру. До первого отказу.
Игорек нацеливается на полено и думает о том, что завтра он должен отказаться. В первый раз. И, значит, в последний. Кузьма Михалыч словами не сорит.
Игорек ударяет, нажимая только в самом конце маха, как учила мать,- тогда удар точнее. Поленце колется с хрустом, как спелый арбуз.
Огонь в печке сразу оживает. Игорек подсыпает соли в кастрюлю и засматривается на огонь.
Что скажет мать? Он так гордился, что сам зарабатывает деньги. Ей одной трудно. Когда объявил, что идет на завод работать, она только отвернулась и ничего не сказала. Но он знал - она довольна.
Как теперь сказать ей? А может, не стоит ему вмешиваться? Пусть все идет как идет. Ведь лично у него-то все в порядке, Кузьма Михалыч им доволен. И он - подросток, а те - взрослые. План они выполняют… План! В нем все дело. И разве это правильно, если взрослые говорят одно, а делают другое? И разве может быть одна правда для взрослых, а другая для детей? И, если ты видишь неправду, разве ты имеешь право молчать?
Он скажет. Его выгонят из бригады. А вечером мать узнает, и промолчит, и снова отвернется…
Приходит мать. Игорек сразу замечает, она не в духе: сорвала с головы платок, бросила на кровать. Даже не взглянула в зеркало. И пошла возиться по дому. Видно, устала. Она, когда устанет, берется тяжелую работу вначале сделать.
Игорек смотрит, как она, согнувшись, моет пол. На белом лбу между бровями морщина, и губа закушена.
И сын решает сегодня ничего не рассказывать. Завтра. Когда все кончится. Заодно.
Утром цех встречает Игорька потоками солнца, тихим гулом утренних разговоров, молчанием станков. Издалека он видит высоченную фигуру мастера, который первым, как всегда, обходит участок бригады. Кузьма Михалыч примечает Игорька, кивает строго, по-деловому, как равному.
- Сегодня станешь на расточку,- бросает он.
Срок ученичества окончен, Игорька переводят на операцию!
Всю смену Кузьма Михалыч то и дело подходит, молча смотрит и молча отходит.
Только один раз замечает:
- Левый локоть пониже - легче пойдет.
И правда, так удобнее. Кузьма Михалыч настоящий мастер - все операции в тонкостях знает, всегда вовремя подскажет. Его бы благодарить. А вместо этого… У Игорька сжимается сердце. До конца смены остается час, тот самый час, о котором Игорек весь день старался не думать.
Еще в первые дни Игорек все просил мастера не отправлять его на час раньше, дать ему дорабатывать со всеми. В этот последний час он был, что называется, на подхвате: убирал стружку, бегал в ОТК, в инструменталку. Игорек стал ловить на себе дружелюбные взгляды рабочих. С ним уже вели деловые разговоры. Постепенно он вошел в заводскую жизнь. И тогда понял, что происходило у них в бригаде в этот последний час. И это было страшно.
Вот по проходу медленно идет начальник цеха. Игорек знает: он идет продолжить вчерашний разговор с Кузьмой Михалычем.
Кузьма Михалыч выпрямляется и встречает его спокойным взглядом.
Начальник снимает кепку, приглаживает мальчишеские белобрысые волосы, трет ладонью нос, вертит в пальцах какой-то болт - вообще делает массу ненужных движений.
Кузьма Михалыч невозмутимо ждет.
- Ну так как же, Кузьма Михалыч? - произносит наконец начальник и при этом щурится, точно от солнца.
- Насчет чего, Василий Палыч? - Бригадир делает вид, что не понимает.
- Вчерашний наш разговор… Придумал что-нибудь?
- Чего же придумать…- Кузьма Михалыч тяжело двигает подбородком.- Ни два, ни одного сверх плана не вытянем. Дать бы ко времени что положено!..
Молодой начальник цеха грустно оглядывает участок бригады. Люди склонились у станков, на спинах лоснятся спецовки. И так ловко и уверенно движутся руки…
- Может, бригаду собрать, посоветоваться?
- Говорили! - презрительно бросает бригадир.- Нельзя!
- Досадно! В других цехах нашли резервы. А у тебя, на решающем участке,- стоп! И все обязательства летят. Досадно…- Начальник вздыхает и расстроенный идет к себе в конторку.
Игорьку кажется, что кто-то душит его, что он сейчас закричит, завопит: неправда-а! Этот пожилой, солидный, уважаемый человек лжет! Да, та самая, последняя деталь, которую через час понесут сдавать, уже закончена, уже лежит припрятанная среди заготовок. А весь этот час бригада будет возиться с© старыми деталями, которые кто-то тайком приносит для ремонта и тут же расплачивается с бригадиром наличными. Завод выпускает холодильники, бригада делает для них самую важную и самую сложную деталь.
Кузьма Михалыч неторопливо идет к станку и, замечая Игорька, весело подмигивает:
- Сегодня будешь мне помогать. Становись, Горюха!
Он наклоняется над кучей заготовок, но на полпути вспоминает взгляд мальчика и поднимает голову.
- Чего ты? Я всерьез. Сделаю из тебя мастера! - Он ободряюще улыбается.
Игорек бледнеет и беззвучно шевелит губами.
- Робеешь? Со мной не пропадешь.
Игорек с трудом выдавливает еле слышное:
- Не могу, Кузьма Михалыч…
- Научишься. Давай, давай, время дорого! - торопит бригадир.
И вдруг лицо мальчика покрывается красными пятнами.
- Не хочу! - говорит он громко.
И замирает.
Бригадир внимательно смотрит на низкорослого паренька, на то, как он упрямо клонит свою круглую лобастую голову, точно молодой бычок, и начинает кое-что понимать.
- Имей в виду, подзаработаешь.
Игорек молчит.
- Гордишься?
Игорек молчит. Бригадир подходит ближе и говорит вполголоса:
- Ты, может, считаешь, я ворую? Так вот знай, деталь эта не заводская. Ребята ходят по домам, ремонтируют холодильники, носят мне на расточку… Так что и план даем, и себя не забываем. Все честно!
Игорек вскидывает голову и со стыдом видит жалкую улыбку на лице бригадира.
- Как же честно, Кузьма Михалыч, когда начальник цеха только что… Когда все цеха на нас… А мы…
Бригадир темнеет лицом, распрямляется.
- Хватит! Разбрехался! Завтра же в бригаде духа твоего не будет, ученичок! - Тяжело поворачивается, шагает и, вспомнив, говорит через плечо:- Можешь идти доносить! Только знай: ничего не докажешь!
Игорек думал, что самое страшное - объясниться с бригадиром. Но когда вечером приходит мать и с порога спрашивает: «Ну, как первый взрослый день?» - а он, возясь у почтового ящика, бормочет: «Нормально…» - грудь у него разламывается от боли.
Мать входит в комнату, садится и долго смотрит на него сияющими глазами.
- Присмотрела тебе теплую куртку - с осени по вечерам в школу ходить. Серую. С кепкой. Купим на твою первую взрослую получку.
Тут у него сердце совсем останавливается, и он говорит:
- Не будет получки. Ничего не будет.
Очевидно, мать не понимает и продолжает улыбаться. Тогда он рассказывает все одним духом.
Он говорит, глядя в глаза матери, и радуется, что глаза ее не потухают. Напротив, они сияют все ярче, скоро блеск их становится нестерпимым. И только тогда Игорек замечает, что это блестят слезы. Почему-то он начинает дышать быстрее и громче. Что она скажет? Осудит? Испугается? Пожалуется?
- Ты у меня молодец, сын! - говорит она, стремительно встает и уходит в свою комнату.
Игорьку слышно, как она шумно возится там и, кажется, даже напевает. Потом она выглядывает в дверь:
- А знаешь, он побоится тебя уволить, вот увидишь!
И заливается своим беззвучным смехом, который всегда наполняет его счастьем…
Я очень хотел познакомиться с Игорьком. Но, когда я пришел на завод, в цехе, где работает Игорек, шло собрание -обсуждали план. И я только смог издали увидеть маленького, круглоголового паренька, который, как равный, сидел среди старых рабочих.
Каждый день, на каждом шагу жизнь предлагает тебе выбирать: ложь и трусость или правду и мужество.
Выбирай мужество, мой мальчик!
О чем говорил мальчик
Теперь наконец я скажу вам… Признаюсь в самом главном, в самом ужас-ном. Вы увидите. Я никому этого не говорил. Но я-то сам про себя знаю! Скажу. Сейчас… скажу…
Я трус. Трус! Никто даже не подозревает, как часто мне бывает страшно! Мне страшно в темноте. Страшно в лесу. Страшно одному в квартире, когда все уходят в гости. Я боюсь молнии. И отдельно боюсь грома. Когда мы были на море и я сидел на скале среди воды и налетел ветер, черная туча закрыла небо, вода почернела и забурлила - ой, я чуть не умер со страху!
Я боюсь собак и коров. Я даже гусей боюсь! От высоты у меня щекочет под коленками и замирает сердце. Когда драка, и, пока еще не пришла моя очередь драться, я все время боюсь. Когда дерешься - легче, забываешь… У доски я боюсь так, что у меня темнеет в глазах.
А герой не знает страха! Верно?
КАТЯ
Глядя в ее испуганные, широко раскрытые мокрые глаза, Рябов придумывал, как бы половчее обернуть разговор в шутку и поскорее отослать девушку домой. До темноты оставалось еще часа полтора, и она вполне успела бы выбраться на шоссе из этих дремучих зарослей орешника.
- Ладно, не трясись, я пошутил! Никаких партизан тут и на тыщу верст не найдешь! - грубо сказал он и протянул руку к бумажному свертку.- Для дружка я бинты просил… Дерево он рубил, не увернулся - ногу посек…- И, понимая, что это никак не объясняет девушке, почему ее заставили нести бинты в лес, вместо того чтобы взять их у нее в городе, Рябов все же стал плести нескладную историю о дружке, который повредил себе ногу.
Она слушала не мигая, потом вдруг, словно застыдившись чего-то, опустила глаза и торопливо проговорила:
- Да, да, конечно… Перевязку ему нужно… Я научу… Где у него рана?
Чертыхаясь про себя, Рябов послушно вытянул ногу и ткнул пальцем в колено:
- Тут у него получилось, понимаешь…