На носу действительно раздалось всхлипывание.
Федя поглядел на нее через плечо и недовольно сказал:
- Надя, перестань!
- Не… не могу…- задыхаясь, проговорила она.
Мне стало смешно, что она от гордости пытается скрыть слезы. Но решил сделать вид, что не замечаю ее состояния. Я чувствовал себя победителем, я был снисходителен…
От курева приятно закружилась голова и золотисто-черное море стало медленно вращаться вокруг меня. Полулежа на корме, я чуть шевелил рулем и жадно, со страстью втягивал в легкие густой, ароматный дым. Теперь я твердо знал, что едва мы причалим, Надю пойду провожать я, а Федя останется один на берегу, чтобы, как некогда я, сетовать на свою судьбу и на человеческую жестокость… Дым пронизал меня насквозь, окутал вокруг небо и море Желтым туманом.
Вдруг корма выскользнула из-под меня, руль повернулся, лодка с шорохом, накренившись, пошла по кругу. И я с ужасом почувствовал, как холод, поднимаясь откуда-то из-под ложечки, охватывает меня всего, как цепенеют мои ноги и руки. Словно опутанный липкой сеткой, тщетно пытаюсь встать. Тело мое начинает мелко подергиваться. Покрываюсь холодным потом. Меня охватывает непреодолимая слабость. И, как сквозь толщу воды, еле слышно доносится голос Нади:
- Смотри, он позеленел!.. Ему плохо!.. Он обкурился!..
Эти слова почему-то вызывают у меня ощущение проглоченной жабы, и я едва успеваю перевалиться головой через борт. Меня крепко держат за пояс. Потом втаскивают в лодку…
Я неподвижен, обессилен, невесом. Тишина. Только равномерные, глухие удары волн о борт лодки. Мне все безразлично. Никогда больше я не открою глаза, не увижу моих друзей.
Они изо всех сил старались говорить шепотом:
- Зачем ты смеялась?!
- Ну отчего же он вдруг закурил?..
- Ты не понимаешь?
Молчание.
- Такой маленький, и такую длинную трубку!
- Опять смеешься, злюка!
- Понимаешь, Федя, до этого я как-то не замечала, что он совсем еще ребенок…
- Да, я видел, что он тебе нравится…- Голос у Феди звучал глухо и хрипло.- Я всегда это видел…
И снова долгое, бесконечное молчание.
И потом такой жалобный, протяжный голос Нади:
- Да, Федя, правда. Сейчас мне это так странно… и непонятно… Сейчас мне его только очень жалко, Федя…
Наконец лодка зашуршала днищем по гальке, кто-то сильным рывком выбросил ее на берег, и она, тупо вздрогнув, замерла.
- Я пойду, Федя. У меня скоро урок,- тихо и просительно сказала Надя.
Много-много минут прошло, прежде чем я открыл глаза. Федя сидел на борту, подставив солнцу шоколадную спину, и читал учебник. Не поворачивая головы, он проговорил:
- Никотин -ведь это же яд. Тяжелейшие заболевания кровеносных сосудов, сердца, нервной системы вызывает одна капля…
Я молча встал и, не дослушав, не попрощавшись, ушел. Навсегда.
Вот и вся история. Смешная, детская история… Она учит простой истине: трубка в зубах еще не делает тебя капитаном.
О чем говорил мальчик
Что же остается нам, детям, в мирное время, чтобы стать героями? Конечно, родители и учителя сейчас же скажут: учиться! Но вы-то, вы знаете, что нет в этом ничего героического. Ни капельки! Ну да, если загорится коровник, броситься в огонь и вывести всех коров - это подвиг. Или спасти утопающего. Или поезд остановить, если путь поврежден. Но вот сколько я уже живу на свете… Чего вы? Мало живу? Я считаю, сознательной жизни - 10 лет. И за все эти годы мне ни одного пожара не встретилось, ни одного утопленника… Так ведь можно до старости дожить и никакого случая для подвига не найти!,
МУЖЕСТВО
В детстве Николай Иванович Кузнецов ни разу не спасал никого на пожаре, не нырял за утопающим. Но именно тогда закладывались в нем черты, из которых сложился характер разведчика Кузнецова.
Как часто жалею я о том, что не был товарищем его детских игр, что не на моих глазах прошла жизнь, конец которой я видел. Узнал бы я в маленьком Никоше, как звали в детстве Кузнецова, будущего героя? Представляю себя рядом с ним в тот день, когда он шел из своей глухой уральской деревушки Зырянки в большое село Балаир.
Воскресенье, раннее летнее утро. По лесной наезженной дороге шагают семилетний Никоша и его друг - пятилетний Егорка. Оба босые, в заплатанных коротких штанишках, в выгоревших добела холщовых рубашках. Идут быстро - торопятся. Дело серьезное: поглядеть, что привезут на базар, потолкаться в толпе.
На небольшой площади перед церковью уже стояли в два ряда отпряженные повозки. Стреноженные кони тут же рядом щипали траву. Повизгивали привезенные на продажу поросята. Несколько баб копошились у повозок, раскладывая на подстилках свое добро.
Но настоящая торговля еще не началась - шла служба, и торговцы и покупатели были в церкви.
Мальчики, томясь, обошли площадь, заглянули в церковь. Народу там было много. Из синего сумрака тянуло ладаном, мелко и безнадежно монотонно дребезжал старческий голос священника.
- Как долго-то еще!-с тоской сказал Егорка.- Никоша, давай молиться, чтоб служба поскорее кончилась!
- Да ну его, бога! - Никоша пренебрежительно двинул плечом.- Его просишь, просишь, а он хоть бы что!
- А ты еще попроси! - заныл Егорка.
Глаза у Никоши сверкнули.
- Лучше я сам! Заместо бога…
И не успел Егорка сообразить, что к чему, как Никоша ухватился за веревку, свисавшую с колокольни до самой земли, и изо всей силы несколько раз дернул. Громко и резко прозвонил колокол.
Какая-то баба с очумелым лицом выскочила на паперть, закричала:
- Господи! Неужто пожар?
- Пожар! Пожар! - закричали в церкви.
Началась давка, и народ полез из дверей.
Егорка заливался счастливым смехом.
Вышел на крыльцо церковный староста в высоких сапогах и в длинном сюртуке, окрикнул начальственно:
- Где горит, православные?
Но от повозок бежала сморщенная коричневая старуха, как баба-яга, костлявым пальцем указывала на мальчиков и пронзительно кричала:
- Они, окаянные! Зырянские охальничают!..
Егорка опять не сразу сообразил, что произошло.
Никоша увидел, как лицо церковного старосты из длинного и бледного внезапно сделалось широким и красным, крикнул:
- Беги, Егорка! - и бросился наутек.
Но тот не успел. Староста, извиваясь от злости, уже выкручивал ему ухо.
- А, разбойник! А, нехристь собачья!..- шипел он, захлебываясь.
Егорка отчаянно голосил.
Никоша был далеко, когда услышал крики друга. Он оглянулся и увидел, как Егорку волокли к церкви…
Швырнув мальчика на пол, озверевший староста трясущимися руками уже срывал с себя ремень. Вдруг толпа зашевелилась, и рядом с Егоркой появился Никоша.
Он хмуро, исподлобья оглядел собравшихся, поднял глаза на старосту:
- Чего замахиваешься? Я звонил.
Староста оторопел:
- Ты? Сам?
Никоша вскинул голову:
- Один. А его не трожьте. Он ни при чем.
Егорка мгновенно исчез.
- Ну, один и получай! - гаркнул староста и со свистом полоснул Никошу пряжкой по спине.
Мальчик пошатнулся, но удержался на ногах.
- Ну, что, еще хочешь? Еще? - медленно, сквозь зубы говорил староста, оттягивая руку с ремнем.
Мальчик стоял прямо, не отклоняясь, ожидая второго удара.
- Ладно, буде,- проговорила какая-то женщина, жалея.
Толпа расступилась. Никоша поднял голову и не спеша пошел из церкви.
Егорка поджидал друга в кустах у дороги. Никоша молча взял за руку ревущего мальчугана и повел.
Только в лесу, на берегу речки, где Никоша обмывал студеной водой вздувшийся багровый синяк, Егорка понял, от какой беды спас его друг.
- Били! - ужаснулся он.- Больно? - И опять захныкал.
- Ну их!..- сказал Никоша, натянул рубаху, насупился.- Думали, я испугаюсь, просить буду… Не реви! - Вытер Егорке лицо рукавом рубахи, и они пошли домой…
Маленький Никоша Кузнецов проявил настоящее мужество. Так он поступал всегда. Чем больше узнаешь о его жизни, до войны обычной и незаметной, тем яснее видишь дорогу, которая привела его к подвигу. Именно в самых обычных делах нужна ежеминутная готовность к мужеству. И не стоит успокаивать себя тем, что в житейских мелочах можно уступать трудностям, несправедливости, нарушить слово, а в минуту опасности быть героем. Бесчестный в малом - не способен к подвигу в большом. Не опасность рождает героя - вся жизнь.
Так было всегда. Так происходит и сейчас.
Знакомый инженер рассказал мне о рабочем-подростке Игорьке. Думаю, на его месте Никоша Кузнецов поступил бы так же.
…Игорек - самостоятельный парень. Отец у него умер давно от тяжелой болезни. Мать много работает, домой приходит поздно. И он давно чувствует себя самостоятельным.
Вот и сейчас Игорьку нужно решить трудную задачу: сказать Кузьме Михалычу, что он о нем думает, или промолчать?
Игорек осторожно выбирает из колодца ведро, бережливо переливает воду.
Сказать страшно - Кузьма Михалыч выгонит из бригады. И вообще страшно увидеть в этот момент его лицо!
Когда полгода назад начальник цеха впервые привел Игорька к этому огромному усатому человеку с умными глазами, Игорьку он сразу понравился. Таким именно он и представлял себе настоящего мастера. Таким мечтал стать, когда еще только решил идти работать на завод.
Игорек оставляет ведро на крыльце в тени, зачерпывает ковшиком, идет в кухню долить кастрюлю - мясо варится долго, и мать наказала кипятить подольше, до развару.
Придется дров подколоть. Игорек идет к сараю, берет колун, выискивает поленце послоистее, укрепляет среди корней старой ветлы.
Тогда, при первой встрече, Кузьма Михалыч смерил его взглядом, посопел в усы недовольно:
- Подросток! Давай ему первую смену. Шесть часов. Легкую работу. Возиться!
Начальник цеха промямлил:
- Ну, Михалыч! Передовая бригада… Лучший мастер. Кто, кроме тебя, научит? Справишься, а?..
Игорьку стало обидно. Он насупился и сказал зло: