Этот тренд продержался вплоть до смерти Остерлинга в 1981 году. С этого момента литературная «нобелевка» приобретает черты, знакомые нам сегодня. Из премии, ориентированной сначала на фиксацию и, если можно так выразиться, поэтизацию общепринятой нормы, а после – на поиск и легитимизацию художественной новации, главная награда мира становится своего рода выставкой достижений литературного хозяйства. Ключевым понятием для Нобелевской премии по литературе становится «разнообразие»: теперь она призвана показывать миру литературу во всём ее причудливом – гендерном, национальном, культурном, жанровом, стилистическом, идейном и прочем – богатстве.
Схожая метаморфоза, кстати, произошла с сестрой Нобелевской премии – Олимпиадой. Даже самые наивные потребители спортивного контента давно осознали, что главное событие любых Олимпийских игр сегодня – не собственно состязания, но церемонии открытия и закрытия: прекрасный (и очень редкий) случай напомнить всему миру о том, что в нем существует, скажем, Белиз или Берег Слоновой Кости, и что в этих странах тоже метают диск, бегают и играют в футбол. Таким образом Олимпиада способствует приращению привычного для обывателя культурно-географического пространства за счет новых – ну, или просто основательно подзабытых – территорий.
Нечто похожее делает сегодня Нобелевская премия. Она не выбирает самого лучшего – главного, объективного и потому единственно законного – чемпиона в поэзии, прозе или драматургии: она обозначает рубежи нашего сегодняшнего понимания литературы, ежегодно и планомерно включая в него всё новые и новые объекты. Гоголевский Ноздрёв, очерчивая контур своих владений, говорил Чичикову: «Вот граница! Всё, что ни видишь по эту сторону, всё это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон синеет, и всё, что за лесом, всё мое». Примерно так же и «нобелевка»: награда Светлане Алексиевич (помимо вполне очевидного стремления напомнить миру о существовании Беларуси и намекнуть Александру Лукашенко, что не всё в порядке во вверенном ему королевстве) – это в первую очередь сигнал: нон-фикшн – тоже литература, тоже «мое». Премия Бобу Дилану – сообщение, что поющаяся поэзия – тоже поэзия, ничуть не хуже записанной буквами на бумаге. Премия Мо Яню – свидетельство, что в Китае есть вполне великая (и при этом подцензурная) литература. И шутники, драматически воздевающие руки горе и восклицающие: «Ну, дальше только комиксам и подростковому фэнтези!», плохо понимают логику Нобелевского комитета. Да, рано или поздно премию получат и комиксы, и, даст бог, Джоан Роулинг, потому что всё это тоже безусловно важная и влиятельная часть литературы (ну, или очень скоро ею станет) – и в этом качестве должно быть включено в нобелевское пространство, взвешено, оценено и признано годным.
Словом, Нобелевская премия по литературе сегодня – не писательский конкурс красоты, но результат сложного, осмысленного и увлекательного картографирования и размежевания литературного пространства, достойный всяческого интереса и уважения, но в первую очередь – простого читательского доверия. Потому что – вот тут мне кажется исключительно важным вернуться на три шага назад и повторить важную мысль, приведенную чуть выше, – среди кандидатов на Нобелевскую премию практически не бывает писателей неважных, легковесных, случайных или бездарных. И возможно, если принять эти два факта как аксиому, решения Нобелевского комитета будут вызывать больше сочувствия и меньше раздражения.
СписокСемь отличных книг нобелевских лауреатов, которые вы, возможно, не читали
1. Сельма Лагерлёф. Нобелевская премия 1909 года
Морбакка.
М.: АСТ: Corpus, 2011. Перевод со шведского Н. Федоровой
В России Сельму Лагерлёф знают преимущественно как автора культовой детской книги «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». Шведы больше всего ценят ее трехтомную эпическую сагу о семействе Лёвеншёльдов. А лучшая (самая светлая, нежная, лиричная и утешительная) ее книга – это определенно «Морбакка», названная по имени родового поместья Лагерлёфов, где прошло детство писательницы. Простой и ясный детский мир, ежедневная радость бытия среди живописной природы и разных, не похожих друг на друга, но одинаково хороших людей, домашний уют и безопасные, но от этого не менее захватывающие приключения, – вот, собственно, и всё, из чего состоит «Морбакка»; но что еще, в сущности, нужно? Всё, что мы любим в книгах Астрид Линдгрен про детей из Бюллербю, Эмиля из Леннеберги и Мадикен из Юнибаккена, только написано раньше и заметно лучше.
2. Иво Андрич. Нобелевская премия 1961 года
Мост на Дрине.
М.: Правда, 1985. Перевод с сербско-хорватского Т. Вирты
В нашей стране нобелевского лауреата Иво Андрича – коммуниста, героя социалистического труда СФрЮ и председателя союза писателей Югославии – забыли настолько прочно, что ни одна его книга не переиздавалась по-русски с 2000 года. Между тем роман «Мост на Дрине» – эпическое полотно, охватывающее историю Сербии с XVI века по начало XX, – можно читать сегодня с не меньшим удовольствием, чем полвека назад, когда он гремел по всему миру. В центре повествования в полном соответствии с названием находится мост, построенный по приказу турецкого султана в сербско-боснийском городе Вышеград. Этот мост – незыблемая константа, вокруг которой завихряются десятки судеб, на котором (и в ближайших окрестностях которого) происходят события в диапазоне от комических до трагических и от исторически-судьбоносных до фольклорно-сказочных. Увлекательная историческая проза с легким налетом благородной модернистской игры – эдакий привет Умберто Эко и Милораду Павичу из социалистической Югославии пятидесятых годов XX века.
3. Чеслав Милош. Нобелевская премия 1980 года
Долина Иссы.
СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2012. Перевод с польского Н. Кузнецова
Единственная книга польского поэта и мудреца Чеслава Милоша, которая хоть как-то соответствует определению «роман». Впрочем, соответствие это довольно условное: сладостно тягучий, многоплановый автобиографичный текст «Долины Иссы» растекается в разные стороны, категорически отказываясь выстраиваться вдоль стандартной романной магистрали «пролог – эпилог». Исса – сонная, затененная деревьями река – струит свои воды где-то в темной литовской глухомани, а на ее берегах течет жизнь – архаичная, мало изменившаяся со времен Средневековья. Черт мучает и сводит с ума лесника. Экономка местного ксендза накладывает на себя руки и становится привидением. Оплакивает своих ушедших в армию сыновей бабка главного героя – девятилетнего Томаша, мальчика из польской шляхетской семьи. Охотники, раздувая щеки, трубят в рога среди осенних лесов, в господском саду поспевают яблоки, а борцы за независимость Литвы подбрасывают в комнату Томаша боевую гранату. Жизнь накануне великой смуты XX века во всей ее красоте, полноте и многообразии, а кроме того, один из самых завораживающих образчиков того, что принято называть «прозой поэта».
4. Тони Моррисон. Нобелевская премия 1993 года
Возлюбленная.
М.: Иностранная литература, 2005. М.: Эксмо, 2016. Перевод с английского И. Тогоевой
Любимая писательница Опры Уинфри, афроамериканка Тони Моррисон пишет романы, обладающие уникальной способностью разрывать читателю сердце, и из всех ее книг «Возлюбленная» – не только самая знаменитая, но и самая душераздирающая. В середине XIX века молодая рабыня Сэти бежит со своими детьми из рабства, однако их след берет поисковый отряд, призванный вернуть хозяину его живую собственность. Для того чтобы спасти от рабства двухлетнюю дочь, Сэти ее убивает, руша тем самым собственную жизнь и жизнь своих старших детей. То, что на входе обещает слезливую мелодраму в духе «Хижины дяди Тома», на выходе оборачивается пугающей, трогательной и невыразимо печальной историей в лучших традициях «южной» американской прозы с одной стороны, и хорроров Стивена Кинга – с другой. Один из величайших романов XX века – и, бесспорно, главная книга об американском рабстве со времен «Гекльберри Финна». Что называется, катарсис гарантирован.
5. Герта Мюллер. Нобелевская премия 2009 года
Сердце-зверь.
СПб.: Амфора, 2010. Перевод с немецкого Г. Снежинской
Герта Мюллер, выходец из семьи банатских швабов (немцев, живущих на территории Румынии), стала, пожалуй, самым неизвестным нобелиатом за последние тридцать лет – к моменту присуждения ей премии на английский был переведен только сборник ее эссеистики, а на русский – лишь пара стихотворений. Однако после публикации по-русски ее самой известной книги стало очевидно, что Нобелевский комитет не ошибся с выбором. «Сердце-зверь» – это отчасти роман, отчасти воспоминания о юности, пришедшейся на годы расцвета режима Чаушеску. Как и сама Мюллер, героиня-рассказчица происходит из семьи «орумынившихся» немцев. Дочь бывшего эсэсовца, она уезжает из темного, безрадостного села в город – учиться в университете. Но город не лучше деревни: как и там, здесь всё пропитано страхом и ложью, а укрыться от глаз «охранников» еще сложнее – если вообще возможно. Ужасы тоталитаризма и щемящая бесприютность юности, упакованные в формат поэтичной, головокружительно певучей прозы, помимо объективных достоинств словно бы специально отформатированы под российского читателя: да, всё узнаваемо, всё как в нашем социалистическом прошлом, только, пожалуй, еще жестче.
6. Элис Манро. Нобелевская премия 2013 года
Ты кем себя воображаешь?
СПб.: Азбука-Аттикус, 2014. Перевод с английского Т. Боровиковой
Канадка Элис Манро получила премию как «мастер современного короткого рассказа», и это безусловная правда: лучше нее рассказов сегодня не пишет никто. Впрочем, «Ты кем себя воображаешь?» – скорее, не сборник рассказов, а роман, разбитый на несколько взаимосвязанных эпизодов, рассказывающих о жизни двух женщин – Фло и ее приемной дочери Розы. Роза пытается выбраться из нищеты, закончить университет, запрыгнуть в захлопывающуюся дверь социального лифта, влюбиться, выйти замуж. Фло пытается защитить Розу от реальности и от нее самой – ну, или, если угодно, удержать ее рядом, удушить любовью и ревностью, запереть в своей социальной страте, лишить будущего. Банальность в духе «Одной жизни» Мопассана в пересказе, а в реальности – тончайшая, сотканная из полутонов и полутеней, виртуозная по замыслу и исполнению история человеческой души. Если бы Чехов жил сегодня, он определенно писал бы как Элис Манро.