Перейти к следующему телу.
Как и в Кигали, подготовка доказательной базы для суда была важной частью работы в морге. Добиться большего прогресса в нашей работе часто мешал человеческий фактор. К примеру, хотя рабочий процесс в морге был организован значительно лучше, чем в Кигали – благодаря наличию специалиста по сбору вещдоков и администратора по вводу компьютерных данных, – оставалась нерешенной элементарная проблема: у нас был только один удлинитель для питания обогревающих ламп. Этот удлинитель был очень ценен. В здании не было электричества, и все оборудование запитывалось от генератора, привезенного Джеффом. Лампы-обогреватели были незаменимы для просушки костей черепа, которым требовалась реконструкция. Поскольку почти у каждого трупа были огнестрельные ранения головы, лампы требовались постоянно. Однако иногда я подходила к столу с лампой-обогревателем и обнаруживала, что удлинителя нет. Естественно, этот чертов удлинитель нужен немедленно, потому что из-за моего промедления встанет вся работа. В итоге я бегала по всему зданию, пока наконец не обнаруживала удлинитель. Его взял патологоанатом, чтобы поработать за компьютером. Я просила отдать удлинитель, но патологоанатом неизменно отвечал, что не может этого сделать, поскольку ждет череп, работа с которым требует включенного компьютера. Хм. Патологоанатом ждал череп, который никогда не будет высушен и реконструирован, потому что сам забрал удлинитель, к которому подключается лампа-обогреватель. Вос-хи-ти-те-ль-но. Сейчас все это кажется мне мелочами, но тогда… Тогда такие происшествия ужасно выбивали меня из колеи и погружали в бездны сомнений. Мы вообще одна команда? Мы работаем вместе или каждый тянет одеяло на себя?
За пределами морга тоже было не очень. «Врачи за права человека» сняли второй дом для размещения растущей команды морга, но питаться всем приходилось в Доме № 1. Я переехала в комнату к Хуэрене-младшей. У нас появился повар, Ядренка, которая готовила завтраки (обычно тушеные баклажаны, булочки и фрукты) и ужины, а также стирала. Предполагалось, что ее работу будут оплачивать те, кто ест ее стряпню, однако ответственного за сбор денег не было. В результате почти каждый день мы слышали жалобы Ядренки на то, что ей недоплачивают. А еды на завтраках было достаточно только для тех, кто заплатил, хотя ели все. В итоге мы с Хуэреной взяли сбор денег на себя. Это отчасти помогло, но оказалось, что наша столовая – очень популярное место: уже в половине седьмого утра там сидели «жаворонки», а с ужина до рассвета ее занимали «совы». Мы, жильцы Дома № 1, не имели никакой возможности побыть в одиночестве. Наше обиталище воспринимали как нечто среднее между общежитием, отелем и местом для вечеринок. Кроме того, когда Билл приезжал в город – из Шотландии, Хорватии или с объекта (это были оплачиваемые командировки), – он ночевал на диване в нашей столовой, вместо того чтобы снять номер в отеле. В такие дни мы часто были вынуждены обсуждать с ним вопросы логистики, и прочая, и прочая – естественно, в часы, предназначенные для отдыха. Биллу, который, казалось, всегда полон сил, было плевать на усталость других.
Выходные были редкостью, и в основном мы в эти дни отсыпались. Однажды я смогла выкроить себе пару часов для дневного сна. Все было неплохо, как вдруг меня разбудила автоматная очередь прямо под окном. Я скатилась с кровати на пол и прислушалась, чтобы оценить, насколько велика угроза для меня. Я услышала крики, но эти крики были радостными. Я осторожно подползла к окну и выглянула наружу. Оказалось, местные праздновали свадьбу. Прямо напротив нашего дома мужчина – по всей видимости, жених – палил в небо из АК‐47, а все вокруг хлопали в ладоши и радостно улюлюкали. Долго потом еще дети бегали по траве и искали в ней гильзы. Мое сознание буквально взрывалось: как так? Оружие несет смерть, я своими глазами видела, как застрелили двух человек на озере Киву в Руанде. Как можно палить из автомата на свадьбе? Довольно долго я не могла прийти в себя и избавиться от ощущения, что увиденное мной ужасающе неправильно.
В один из выходных мы отправились к саперам из Норвежского фонда. Они арендовали на окраине Тузлы дом, который вполне мог сойти за итальянское или швейцарское шале, хотя со всех сторон его окружали кукурузные поля. Хозяева любезно разрешили нам воспользоваться их стиральной машинкой, а затем отвезли в пиццерию. Они уже знали многих местных и могли даже немного общаться по-боснийски. Потом саперы показали нам, как тренируют своих собак: овчарки усердно искали закопанные в земле заряды тротила.
На меня возложили обязанности водителя команды. После завтрака я сгоняла людей в наш старенький ооновский минивэн с переключателем передач на рулевой колонке и скрипящими пластиковыми сиденьями, проверяла, все ли на месте, а затем на всех парах мчалась по разбитым дорогам до морга в Калесии. После работы я везла команду домой, успевая управиться до захода солнца. Вскоре я начала понимать, что теперь на мне лежит ответственность за коллег, ведь и Билл, и Боб практически одновременно покинули нашу компанию, отправившись на миссии в других частях Европы. Поскольку я и Хуэрена-младшая уже взяли на себя вопросы питания команды, каким-то образом мы стали теми людьми, кто встречал вновь прибывающих членов команды и вводил их в курс дел в Тузле: мы рассказывали, когда бывает вода в кранах (с пяти до семи утра и с четырех до пяти вечера); объясняли, где в городе находится отделение почты, откуда можно позвонить домой; советовали держать ооновский бейдж заправленным в рубашку – просто так практичнее. Проблема была в том, что многие люди из команды стали считать, что мы с младшей обязаны заниматься всеми этими вопросами. Часто бывало, что именно в момент, когда мне очень хотелось просто полежать после работы, ко мне в комнату вбегал какой-нибудь патологоанатом (естественно, у него не было ооновских водительских прав) и говорил:
– Знаешь, там наши люди на автобусной остановке сидят. Может, съездишь за ними, заберешь?
Вот что я написала 11 августа в письме семье: «Мне лучше, но в то же самое время хуже. Чувствую, что я оторвана от реальности и тоскую по дому. А еще я стала довольно циничной в отношении слишком многих вещей». К концу августа я записала в дневнике, что забыла, каким человеком я была раньше, поскольку не могу вспомнить, какие вещи мне нравились, а если и могу, то не понимаю, почему они мне нравились. Мне очень не хватало одной из моих близких подруг, Мишель Чейз. Я считаю ее одним из своих «рефлекторов» – «отражателей». За прошедшие восемь месяцев я, кажется, так ни разу и не поговорила с Мишель по телефону. Когда мне удавалось добраться до отделения почты и позвонить домой, я начинала плакать, просто услышав голос брата в трубке. Я не понимала, почему все это происходит со мной.
Примерно в то же время ко мне подошел координатор проекта Эндрю Томсон и сказал:
– Клиа, если тебе нужно отдохнуть, просто скажи, Мы организуем лично для тебя поездку на хорватское побережье на два-три дня. Ты нужна нам, нужна сильная, на тебе держится вся команда.
Не знаю, может быть, кто-то сказал Эндрю, что я на последнем издыхании, а может, он заметил, но так или иначе, я была слишком упряма, чтобы принять его предложение. Я ответила, что ценю его заботу, но все в порядке, мне не нужен отдых, и уехала в морг.
Я объясняла свою усталость отсутствием возможности отдохнуть в одиночестве. Я даже записывала в своем дневнике количество времени, проведенного наедине с собой с момента моего прибытия в Тузлу, и надо сказать, что его было очень мало, в основном это было время, проведенное в туалете. Даже когда я могла сделать записи, мне не удавалось найти «пространство ума» и собраться с мыслями. Я была полностью загружена проблемами команды, в основном логистикой. Времени на спокойные размышления не было. Я хорошо понимала, что заплачу за эту гонку, но пока не знала, когда и чем конкретно.
Глава 13В глазах двоится
Полуживая от усталости, я совсем упустила из вида, в сколь необычной ситуации оказалась вся наша команда. Еще месяц назад мы эксгумировали тела из могилы на склоне холма, а теперь работали с теми же телами в морге, что находился всего в тридцати километрах от города, где жило большинство из «внутренне перемещенных» родственников убитых. Я видела некоторых из этих людей в новостях боснийского телевидения: они организовали общественное движение «Женщины Сребреницы» и призывали провести расследование, которое поможет пролить свет на судьбу их близких. Они часто проводили акции в общественных местах, держа в руках плакаты и фотографии пропавших родных, причитая и плача, а также требовали предоставить им хотя бы одну косточку близкого человека, если это все, что от него осталось.
«Женщины Сребреницы» вошли и в нашу жизнь, когда Лори Воллен организовала им встречу с командой морга в Доме № 1. Лори довольно хорошо продвигалась в работе над базой данных пропавших без вести. Теперь у нее было несколько компьютеров, международная команда (костяк, впрочем, был из Боснии) опрашивала членов семей пропавших, расспрашивала друзей и дальних родственников. Команду Лори прозвали поисковиками, и это слово, мне кажется, было очень верным. Всегда серьезные, даже мрачные, эти люди ездили по стране и искали-искали-искали. И находили.
Когда Лори начала диалог с «Женщинами Сребреницы», она обнаружила, что те могут не только опознавать людей по фото, но и по вещам, которые чинили своими руками. Дело в том, что обитатели Сребреницы несколько лет жили в осаде, так что с покупкой новой одежды было туго, а потому женщины постоянно шили, перешивали и подлатывали те вещи, что у них были. Многие узнавали свои швы, заплатки, перешивки, помнили, кому, как и когда чинили ту или иную вещь. В морге мы нередко сталкивались с тем, что у трупа, например, уже полностью отсутствуют волосы на голове, однако треугольная заплатка на внутренней части кармана брюк все еще цела, нитки сохранили свой цвет, так что по форме стежков человек, чинивший эти брюки, может сказать, кто их когда-то носил. Дан