а был так же кошмарен, как треск раскалывающихся досок. Я с тревогой взглянула на брата покойника – тот выглядел абсолютно бесстрастным.
В гробу лежало завернутое в полиэтилен тело красновато-коричневого цвета – все в опарышах, живых и мертвых. Как обычно, в могиле было не развернуться – все место занимал гроб. Так что мы с Клаудией положили несколько досок поперек могильной ямы и, встав на них, попытались поднять тело. Нам удалось, но только с помощью Эйдана. И вот мы упаковали вытащенный труп в двойной мешок. За время учебы в аспирантуре я подзабыла, насколько тяжелы и неповоротливы мертвые. Самое время вспомнить.
Шел дождь, от меня разило смрадом разлагающегося тела, рабочие начали засыпать могилу. Красиво одетый мужчина докурил сигарету, в последний раз сплюнул на землю и ушел. Я испытала удовлетворение от проделанной работы – пускай работать тяжело, но мы действовали как настоящая команда, мой любимый стиль. Вскоре я окончательно влилась в рабочий процесс и с нетерпением ждала начала нового рабочего дня.
Хосе Пабло реорганизовал нашу группу, назначив руководителем Дерика Шеманна, эксперта по взрывчатым веществам из ЮАР. В его обязанности входило непосредственное руководство, составление ежедневных отчетов и ведение фотожурналов, а также добавление в нашу базу данных новой информации о пропавших без вести. Эту информацию нам передавало ТПО. Дерик делегировал обновление базы одному старательному, но не очень расторопному коллеге. В результате я не выдержала и подсказала, как можно ускорить процесс – например, копировать и вставлять несколько элементов в разные поля базы вместо того, чтобы каждый раз заново их вводить. Узнав об этом, Дерик попросил меня составить отчет за день. Я согласилась, поскольку знала – эта работа займет у меня не так уж много времени и никоим образом не повлияет на мою работу в поле. Как же я ошибалась.
Все наши группы перебрались на новое место, где, согласно показаниям свидетелей, покоились похороненные без гробов тела. Дерик волновался, что нам будет не хватать времени на составление ежедневных отчетов, и придумал «гениальный» план.
– Знаешь, Клиа, давай-ка ты вылезешь из могилы и возьмешь работу над отчетами на себя.
Я с трудом удержалась от того, чтобы не напомнить ему, что на новом месте группа столкнется с «рыхлыми» скелетами, эксгумировать которые должным образом сумеет только антрополог, и что я – единственный судебный антрополог в его команде. Вдобавок из всех членов команды я была единственной, кто имел опыт участия в других миссиях международных трибуналов ООН. Ну да, я знаю, как эффективно заполнять отчеты и могу научить этому других, но променять работу в поле на буквоедство – увольте! Я была рассержена, расстроена и понятия не имела, как бы выразить свое недовольство вежливо. Так что… я просто сидела и составляла ненавистные отчеты. Когда работы не было, я приходила к могиле и рассказывала, как эффективнее проводить эксгумацию. Это была ценная информация хотя бы потому, что один из работников никогда раньше не видел трупы. Со своими советами о том, как надо обращаться с головой, чтобы не оторвать ее от шейных позвонков, как обследовать почву под телом на предмет выпавших зубов или личных вещей, я напоминала опытную хирургическую медсестру на операции, только вместо зажимов и скальпелей я подавала пакеты для костей, зубов и личных вещей.
Дерик так искренне расхваливал меня за скорость работы на компьютере, что я решила – если мне придется стать секретаршей, я буду чертовски хороша в этой роли. Поскольку Жюстин выполняла обязанности офицера на месте преступления в своей команде, ей тоже приходилось каждый вечер строчить отчеты об эксгумациях. Так что за обеденным столом мы сидели вместе: она предпочитала что-нибудь покрепче, я – персиковый сок. Закончив, мы шли в гостиную и заносили впечатления за день в личные дневники. Я уже работала в качестве писаря команды – в Кибуе. Тогда ближе к концу миссии выяснилось, что патологоанатомы не внесли в компьютер бóльшую часть отчетов о вскрытиях. В итоге я потратила несколько дней, добавляя недостающую информацию, что, впрочем, не помешало мне работать и на могиле тоже. В Боснии я вместе с коллегой и вовсе создала базу данных для морга. Но это было много лет назад. С тех пор многое изменилось.
На следующем объекте – кладбище в лесистой местности возле небольшой деревни – Дерику было поручено эксгумировать три могилы за день. Я, хоть и числилась писарем, на всякий случай облачилась в защитный костюм «Тайвек» – мне не составит труда взять в руки и лопату. Кладбище находилось в очень живописном месте, на невысоком холме, и солнечные лучи играли в кронах деревьев, а ветер шевелил листву. К моей радости, Дерик послал меня эксгумировать третью могилу. Вместе с двумя работниками я по лесной тропинке отправилась к дальней стороне кладбища. Мы точно знали, какую могилу эксгумировать – на нее указал дед похороненного там человека. Он рассказал, что сам закопал тело. Его внуку сначала прострелили ноги, а после добили выстрелом в спину. Дед попросил разрешения присутствовать на эксгумации, и мы, конечно же, согласились.
Барни Келли, ирландский полицейский, живший со мной в одном доме, сфотографировал место перед началом работ. Рабочие расчистили землю, почти сразу же обнажив дрразу. Благодаря тому, что края могилы выровняли и расчистили от мусора, мы смогли положить мешок для тела прямо возле ямы. Барни фотографировал дрразу, в то время как Дэйв Грин, офицер на месте преступления из Британии, через переводчика общался с дедушкой.
Я спустилась в могилу и начала разбирать доски. Вода стояла высоко – сантиметров пятнадцать минимум. Я знала, что тело должно быть завернуто в простыню (так сказал дед), но для меня оказалось сюрпризом, что ноги трупа выглядывали из-под ткани. Из воды на меня смотрели две мясистые, слегка раздутые ступни. Убрав доски, я убедилась, что тело действительно замотано с головы до лодыжек (лицо было, к счастью, закрыто) в тонкую ткань. Похороненный лежал на спине, руки сложены на животе. Я решила вычерпать воду и попросила Барни пока что не браться за камеру. Мне помогал один из работников. Минут через пять мы закончили. Дед погибшего курил и о чем-то разговаривал с парнем из ТПО. На голову трупа падали принесенные ветром листья.
Мы собрались уже поднимать тело наверх, как вдруг дед внимательно и строго посмотрел в могилу. Заметив, что я перехватила его взгляд, старик молча покачал головой. Я прикусила нижнюю губу. Мне хотелось сказать Me falni, что означает «Мне очень жаль», но я не решилась. Слишком уж много людей вокруг. Я до сих пор сожалею, что промолчала, – я бы хотела показать, что мы не бездушные машины, что мы понимаем, что вскрываем могилу его внука… Но разве было бы достаточно соболезнований?.. Не знаю. Никогда не знала. Ни в Африке, ни здесь… С одной стороны, я чувствовала глубокую личную связь с этими людьми, ведь я исследую останки их погибших родственников, но, с другой, мы для них чужие. Поэтому я предпочитаю не говорить, а делать, ведь только мои дела могут помочь.
Когда мы поднимали тело, его пальцы прорвали ткань, и я увидела, что на рубашке лежат мертвые личинки и высохшие куколки. Значит, погибшего похоронили не сразу – мухи успели отложить свои яйца. Дерик беспокоился, что у меня не хватит сил вытащить тело наверх, но мы со всем справились и даже смогли слить из мешка немало воды, наклонив его над могилой. Запаковав тело в два мешка, мы с работниками унесли его на носилках. Дедушка молча наблюдал, как маленькая процессия прошла мимо него, а затем медленно проследовал за нами.
Мои коллеги на других могилах уже заканчивали работу, и нам оставалось только собрать наши вещи и инструменты. Довольный, что мы справились раньше команды Альдо, Дерик улыбнулся мне и сказал:
– Ты знаешь, в могиле от тебя намного больше пользы, чем за ноутбуком, – услышав это, я почувствовала невероятное облегчение. Больше Дерик не отвлекал меня от полевой работы.
Колонной мы выехали из города. Грузовик с уложенными и укрытыми серебристым брезентом телами шел перед нашей машиной. Всю долгую дорогу до морга он был перед моими глазами, а я думала о дедушке, о том, как спокойно он «одолжил» нам тело своего внука. Я почувствовала себя участником торжественного договора между семьями жертв как «хозяевами» могил и Трибуналом как хранителем вещественных доказательств. Атмосфера сильно изменилась с тех дней, когда «Матери Вуковара» протестовали против эксгумации, и хотя обстоятельства тогда были иными, я спрашивала себя: может, изменение позиции «Матерей» помогло создать более благоприятную атмосферу для эксгумаций в Косово.
Я вспомнила о Суаде – хозяйке дома, в котором мы жили в 1997 году во время эксгумации братских могил в Брчко. Та миссия была первой, для которой ООН собрала команду сама, не обращаясь за помощью к «Врачам за права человека». Администраторы ООН рекомендовали говорить всем, что мы строим дорогу. Правда, любой, кто стирал наши вещи, догадывался, чем на самом деле мы занимаемся. А Суада все поняла и так.
Когда мы встретились с Суадой, я смогла даже немного поговорить с ней на ломаном боснийском языке. Меня обучил нескольким фразам наш переводчик Мирзет, когда я работала на Международную комиссию по пропавшим без вести лицам – ICMP. Мы пили чай, и вдруг Суада подошла к шкафу и открыла его. На внутренней стороне дверцы висел портрет мужчины с датами рождения и смерти. Она несколько раз постучала по портрету пальцем и произнесла: «Брчко». Оказалось, что этот мужчина – ее брат. Суада прекрасно знала, что мы тут делаем. Она знала, хотя мы всегда прятали идентификационные бейджи Трибунала в карманы, а на наших машинах стояли номера ООН, а не МТБЮ. Она знала все, хотя мы даже еще не приступили к работе.
Я не знала, в какой конкретно могиле лежит брат Суады, но чувствовала, что я должна хотя бы попытаться найти его. Я не просто работаю на Трибунал. Прежде всего я помогаю людям. И хотя я понимала, что настойчивость Суады, каждый вечер несмотря на протесты счищающей грязь с наших ботинок (уличных), это, возможно, дань балканской чистоплотности, но меня мучил вопрос: не пытается ли она таким образом почувствовать себя ближе к могиле… Лежа в постели в доме Суады, я чувствовала, что есть какое-то решение, – точно так же, как тогда, в Кибуе, когда племянница священника отшатнулась, увидев череп своего дяди. Я вновь размышляла о том, что могилы и останки это в первую очередь собственность родственников жертв и только потом – места преступления, где нужно аккуратно собрать все улики. И вот, после того как дедушка из Косово «одолжил» нам тело своего внука, мое сознание начало обретать ясность.