Глава 20Мальчик с шариками
Не всех погибших в Косово хоронили родственники. Иногда это делали преступники, зачищавшие регион, иногда – сотрудники кладбищ. Идентификация таких тел была сложной. На одном из кладбищ предстояло эксгумировать больше сотни тел. На объекте работали все группы, так что колонна у нас была очень длинная: три пикапа, минивэн, рефрижератор и шесть внедорожников. Был конец апреля, погода стояла жаркая и влажная, к одиннадцати утра припекало солнце.
На некоторых могилах были надгробия или хотя бы таблички. Чаще всего датой смерти становился май 1999 года. Многие из похороненных были 1974 и 1976 года рождения. Они все моложе меня. Состав моей команды изменился: хотя Дерик по-прежнему был руководителем, а Барни – фотографом, Жюстин стала офицером на месте преступления, а еще к нам присоединились два антрополога, Кармен и Анхель. Кармен – замечательная женщина из Перу, я познакомилась с ней еще в Боснии в 1997 году; Анхель только приехала из Колумбии. «Наша» часть кладбища представляла собой практически свободную от растительности поляну со всего одним деревом и множеством свежих могил. Дерик поручил мне раскопать из захоронений одну могилу, дав в помощь Элвиса, Кармен и Анхель получили могилу рядом с моей, а Эйдан – следующую.
Сразу стало ясно, что бригады судмедэкспертов отнеслись к раскопкам недостаточно серьезно, понадеявшись, что здесь будут могилы с дрразами. Увы, на этом кладбище таких могил не было. Нам пришлось прибегнуть к более масштабным раскопкам, чтобы понять, как двигаться дальше. Если же, к примеру, левая нога «вросла» в стену могилы, нам предстояло «выкорчевать» ее оттуда. Как это часто бывает на кладбищах, могилы были вырыты очень близко друг к другу, так что холмы соседних могил ограничивали доступ к исследуемой и мешали ее расширить.
Все разрытые нами могилы требовали расширения: найденные останки ясно указывали на то, что мы недооцениваем масштабы бедствия. Тела были захоронены безо всяких саванов, одеял или простынь, не говоря уже о гробах, и процесс эксгумации требовал больше времени. Дерик был в тупике. Подойдя к нашим могилам, он заявил, что такими темпами мы будем эксгумировать эти сто пятьдесят тел три недели. Он ходил от могилы к могиле, интересуясь, не пора ли фотографировать останки, но я сказала ему, что по опыту предыдущих миссий, мы знаем, что «грязные тела выглядят как грязь».
Что касается самих тел, то в первых могилах, что я эксгумировала, лежали мужские скелеты – в одежде, но без обуви. Череп одного из мужчин был сильно поврежден, внутри него виднелись мягкие ткани и сухие куколки опарышей. Этого человека похоронили не сразу. Другое тело было скелетировано ниже пояса, а верхняя часть – покрыта омыленными тканями. В грудной клетке копошились личинки. Правая рука, правая скула и правая челюсти были сломаны во многих местах. Я помню вонь, которую начали источать остатки его мозгового вещества, когда соприкоснулись с влажным и горячим воздухом. В соседней могиле работал Эйдан, и когда я высовывала голову, чтобы глотнуть свежего воздуха, мы часто встречались взглядами и улыбались друг другу. Хотя работа была изнурительной, мы были рады выполнять свою работу.
Я вылезла из могилы, чтобы перевести дух и осмотреться, и перед моими глазами предстало сюрреалистичное зрелище: кладбище, множество людей в синих защитных костюмах «Тайвек» и десять могил, открытых ветру. Охранявшие нас солдаты КФОР всегда вели себя очень корректно, держась на почтительном расстоянии. На этом объекте переводчики и сотрудники ТПО оказались в роли отвлекающего фактора: так как останки были неопознанными, не было и родственников, которые следили бы за нашей работой, а потому переводчики маялись от безделья. Они постоянно болтали, шутили, смеялись. Когда на объекте я слышу смех или не относящиеся к делу разговоры, я начинаю еще серьезнее относиться к своей работе. Я становлюсь более мрачной и словно бы живущей в другом мире. К счастью, погода стояла такая, что к середине дня людям становилось попросту жарко говорить.
К вечеру мы ужасно уставали, но все равно следили за чистотой и порядком и аккуратно складывали инвентарь в грузовик. Более того, мы собирали мусор, который оставляли после себя наши коллеги. Иногда в роли уборщиков выступали только я, Эйдан и Сэм Браун – недавно прибывшая из Британии помощник антрополога. Мои самые первые воспоминания о Сэм запечатлели ее с поджатыми губами, осторожно держащими сигарету, так, чтобы случайно не поджечь свой защитный комбинезон, пока она складывает его в маленький мешок для мусора. Многие, закончив работу, просто вылезали из своих комбинезонов и садились в машины, не обращая внимания на то, как ветер подхватывает «тайвеки» и несет на могилы. То, что лишь немногих из нас заботило поддержание чистоты, говорило о том, что команда разделилась на мелкие группки, перестав быть единым сплоченным коллективом. Истощение запасов расходных материалов тоже не способствовало единению: когда у нас осталось порядка пяти мешков для тел (а логисты не знали, когда прибудет новая партия), группы начали спорить между собой, выясняя, кому они должны достаться.
В разгар работ на большом кладбище нас посетил первый важный гость. Я думала, что все будет примерно как в Руанде и Боснии, когда высшие чины прилетели на вертолете, а затем, пробыв положенное на объекте, улетали, но этот визит выглядел иначе. Во-первых, приехав утром на кладбище, мы обнаружили, что КФОР огородил всю территорию лентами и табличками «Только для прессы», а солдаты указали нам, где мы должны парковаться. Мы переоделись в синие комбинезоны, разобрали инструменты и в очередной раз повздорили из-за мешков для трупов. Нам приказали использовать полиэтиленовую пленку – брать мешки можно только «напоказ», когда на объект приедут гости. Нидерландский батальон КФОР, впрочем, каким-то чудом нашел и выдал нам пятнадцать мешков, так что «эра пленки» откладывалась.
Моей группе выделили для работы новый участок, на котором не было ни одного дерева. Наши могилы уже были отмечены темно-зеленой лентой, это Жюстин начала их маркировать и фотографировать перед вскрытием. Как обычно, каждому поручили отдельную могилу. С самого утра нам стали попадаться довольно причудливые гробы. У первого, что я обнаружила, была узкая верхняя часть, она расширялась к низу и соединялась с массивным основанием. Гроб был из темного дерева, похожего на вишню, а крышка была украшена черными металлическими завитками.
Со мной работал новый помощник, которого я совсем не знала. Начало выдалось непростое. Я лопатой отмечала, докуда копать, а он каждый раз говорил:
– Зачем так далеко?
В итоге примерно треть земляных работ я выполняла самостоятельно. К сожалению, по-албански я могла говорить только очень вежливо, и вместо «Копай, где я сказала!» я знала только «Пожалуйста, копайте здесь». Впрочем, со временем мне удалось сработаться с этим помощником.
Хосе Пабло позвал всех обедать. Я обедала вместе со своими соседями по дому, и мы выбрали симпатичное местечко подальше от места раскопок, под деревом и с видом на солдат КФОР. На старых кладбищах часто встречаются такие тихие тенистые уголки.
После обеда я приступила к новой могиле. Снова не было ни дрразы, ни гроба, ни савана, ни одеяла, только лежащее на спине тело, засыпанное землей. Тело было одето в два худи, куртку и спортивные штаны. Многослойность напомнила мне тела из Кибуе, а затем – больницу Вуковара. Видимо, если судить по одежде, этого человека убили в конце зимы или ранней весной. В земле над телом лежал матовый бирюзовый шарик. Я убрала находку в пакет для вещдоков.
Я очистила от земли правую голень, и тут нижняя часть кости чуть выше лодыжки выпала со своего места. «Вот черт!» – подумала я. Кажется, я не заметила перелом и неосторожно выбила сломанный кусок кости. Однако, подняв косточку с земли, я поняла – это не обломок, а неповрежденный дистальный эпифиз большеберцовой кости (закругленная нижняя часть берцовой кости, соединяющаяся со стопой). Он еще даже не начал срастаться с телом большеберцовой кости, а его верхняя поверхность была бугристой, что характерно для детей. Скелет принадлежал ребенку или подростку. Я не думала, что здесь будут дети.
Я осмотрела лодыжку второй ноги. Линия слияния берцовой кости с эпифизом и здесь была ясно видна: темная, открытая, зияющая. Я наклонилась над черепом, который уже очистила, но не очень тщательно. После удаления всей земли с зубов стало видно, что клык нижней челюсти и второй моляр нижней челюсти только прорезываются, а второй моляр верхней челюсти все еще в зубной крипте. Погибшему было от двенадцати до пятнадцати лет.
Я принялась очищать тело от земли. Я чувствовала, что в забитом грязью правом заднем кармане спортивных брюк что-то есть. Вскоре в моих руках оказалась пригоршня шариков. Множество. Внезапно я подумала о детях. Я вспомнила, как совсем недавно видела маленьких детей, игравших во что-то, напоминающее «древнюю» игру в шарики, а несколько недель назад команда судмедэкспертов устроила футбольный матч со старшими детьми из нашего района. Я наблюдала за теми маленькими детьми, когда пришла с футбольного поля на перерыв (помню, я была очень уставшей). Два маленьких мальчика так долго кидали шарики в траву, что казалось, забыли, зачем они это делают. Было здорово смотреть на играющих детей. Я задумалась, сколь сильно мальчики отличаются от девочек… Девочки изо всех сил спешат войти во взрослую жизнь, пытаясь носить бюстгальтеры, когда у них еще нет даже намека на грудь, начинают пользоваться косметикой без разрешения родителей. Мальчики отстают в этой гонке, лишь иногда присматриваясь к своему отражению в зеркале (не начали ли пробиваться усы?), но в остальном стараются как можно дольше оставаться детьми. У мальчика в моей могиле была горсть шариков в кармане, и это говорило мне о его жизни больше, чем что-либо еще.
Шарики вряд ли имели какую-то доказательную ценность для Трибунала, учитывая, что сам по себе скелет с травмой ясно свидетельствовал о том, что убитый был ребенком и не имел ни малейшего отношения к военным. Дерик выделил мне время на то, чтобы очистить тело и одежду мальчика, поскольку Хосе Пабло захотел показать эту могилу Бернару Кушнеру – одному из основателей «Врачей без границ» и тогдашнему главе Миссии временной администрации ООН в Косово (МООНК). Это его визита мы ждали.