– Я не могу это объяснить, – сказал он.
Я осмотрела череп внимательнее. Непонятно… Вокруг вероятной точки удара отсутствовало много костей, не было видно очертаний перелома, по которым можно было сделать какие-то предположения о природе вызвавшего его орудия. Затем я повернула череп и увидела, что на лобной кости имеется неглубокая вмятина. Я заметила:
– Смотри, какая интересная травма от тупого орудия.
Я думала, Эрик ее уже осмотрел. Оказалось, что нет. Я указала на прямоугольный дефект с закругленными краями на лбу – типичная травма тупым предметом, не проникшим сквозь кость. Я дала Эрику стоматологический зонд из своего запаса, он несколько раз провел им по вдавленной кости и вдруг воскликнул:
– Клиа, ты невероятная!
Это не был обычный комплимент в духе «Ах, какая ты красавица», это было искренне. Эрик предположил, что перед нами след от приклада винтовки. Я взяла специальную щетку с тонкой щетиной, еще немного почистила впадину, и она проявилась прямо посередине лба. Эрик был восхищен:
– Ты действительно отличный антрополог!
Эрик позвал Алена, чтобы показать ему, как правильно фотографировать след от приклада, потом рассказал всем ассистентам, какая я замечательная, и продолжил дурачиться, заставив всех жать мне руку, хлопать по спине и всячески благодарить за то, что было просто-напросто моей работой.
Несмотря на склонность Эрика вне морга осыпать меня пылкими комплиментами – он то говорил, что я напоминаю ему девушку с этикетки рома Negrita Rhum, то называл меня прекрасной русалкой, – на работе он всегда вел себя очень профессионально.
Вернувшись в Косово, я немедленно ощутила, что за прошедшие без меня недели ситуация в морге и на объектах заметно осложнилась. На месте сбора машин конвоя возле ресторана «Лайон» на меня вдруг набросился Альдо (он все еще был руководителем полевой группы). Он был вне себя из-за какой-то кадровой проблемы. От напряжения у него даже вздулись вены на шее. Его голос тонул в кружащихся в моей голове мыслях. Я понимала: что-то изменилось и что меня теперь будут критиковать за все подряд. Альдо кричит на меня? Мы что, вернулись на несколько лет назад?
Несколько дней спустя в морге ко мне подошел наш полевой координатор Имонн и сказал, что вскоре должен приехать журналист из «Ньюсуика». Имонн уточнил, что МТБЮ разрешил этому журналисту ходить везде, где ему захочется, и попросил меня провести для него экскурсию по моргу. Когда журналист приехал, вначале я, стоя у входа, рассказала ему в общих чертах о нашей работе. Затем я решила взять его на совещание с Эриком. Прежде чем я сумела объяснить, кто это и почему он здесь находится, Эрик пришел в негодование:
– Кто этот человек?! Почему меня никто не предупредил?! Сначала надо было посоветоваться со мной! Как у вас хватило наглости привести сюда, где мы проводим вскрытия, непонятно кого?! Это недопустимо. Я здесь главный патологоанатом.
Я не могла и слова вставить и просто стояла, чувствуя, как сгораю от стыда. Когда Эрик наконец закончил свою тираду, я почувствовала, как слезы возмущения начали предательски щекотать глаза. Журналист решил вступиться за меня и попытался объяснить, что это не моя вина, что это Имонн попросил меня привести его сюда и что Гаага дала свое разрешение. Это было худшее, что бедняга мог сделать, потому что после этих слов Эрик по-настоящему взбесился. Он направился к двери, жестом приказав нам следовать за ним в чистую зону. Он собирался отчитать Имонна и позвонить в Гаагу.
Эрик шел по коридору, не оглядываясь, так что я незаметно проскользнула в женскую раздевалку, забежала в самую дальнюю туалетную кабинку и расплакалась. Вскоре подумала, что не хочу, чтобы Эрик или еще кто-то видел меня заплаканной. Я глубоко вдохнула и выдохнула. Какой вообще смысл в этой выволочке? Да, нельзя пускать в морг посторонних, но что я могу сделать с приказом сверху? И вообще, как Эрик мог подумать, что наша общая работа волнует меня меньше, чем его? Я не могла поверить, что он думает, будто я привела журналиста по собственной прихоти. Наконец я успокоилась, умылась и вышла из раздевалки.
Имонн еще до вечера извинился передо мной за случившееся, просто сказав, что я никоим образом не виновата в произошедшем, и пообещав пригласить меня на ужин. Лежа в постели той ночью, я раздумывала над вопросом: а стоит ли вообще быть «руководителем» в таких условиях? Я была готова залезть в братскую могилу на три месяца и пахать в грязи, вони и холоде, получая за это небольшие деньги. Но готова ли я терпеть весь этот бред?
Глава 23Третья пуля старика
После инцидента с журналистом я стала более настороженно относиться к Эрику, хотя меня так же привлекала его манера работы. Он был врачом общей практики, и когда он работал с хорошо сохранившимися телами, казалось, будто он относится к ним как доктор к пациентам. Не знаю, понимал ли он, как выглядит со стороны: тихий, проницательный, с острым и непоколебимым интересом к делу. Я поражалась его выдержке, эмоциональной невовлеченности, но в то же время чуткости.
Стиль Эрика наиболее ярко проявился во время одного случая, который произошел во время моей второй миссии в Косово. Я снова взяла на себя обязанности антрополога – производительность морга начала отставать от производительности полевых команд. В мае все патологоанатомы поменялись, как и бóльшая часть персонала морга. Помню, с нами в тот день работал Луис Фондебридер, один из моих аргентинских героев, которого я впервые встретила возле могилы в Вуковаре. Он пришел к нам на помощь, поскольку полевые команды чуть сбавили темп. Мы работали вместе с Мареком, патологоанатомом из Польши, и Мигелем, потрясающим голубоглазым антропологом из Аргентины, занявшим в тот день место прозектора.
После обеда Мареку на стол попал труп пожилого мужчины, с хорошо сохранившимися мягкими тканями, за исключением головы и правой руки. Труп лежал на спине, левая рука на туловище, рот слегка приоткрыт. У нас было более восьми рентгеновских снимков, на которых были видны пули и дробь, застрявшие в ключице, бедрах, тазу – да повсюду. Одна дробина находилась прямо в центре лба, в зиявшей возле надбровной дуги ране. Марек тут же полез туда щупом, только заталкивая дробину еще глубже в голову. Мигель остановил его, и, осмотрев рану, заметил:
– Так ты увеличиваешь дыру.
Это был мягкий упрек. Затем Мигель предложил:
– Давайте сначала снимем одежду, а потом поищем больше железа.
Марек отступил. Мигель отвел левую руку трупа назад и чуть потянул вверх, повернув плечо так, чтобы высвободить тело из пиджака, кардигана, рубашки и майки. Мы с Луисом обошли стол, завершив предварительное исследование скелета, и встали у подножия, ожидая, пока Марек закончит, чтобы начать работать с костными образцами.
Мареку не терпелось начать аутопсию, и он решил, что его участие ускорит процесс удаления одежды. Он начал снимать слой за слоем с правой стороны тела, вытягивая руку трупа из одного рукава за другим. Я смотрела, как она исчезала в одном рукаве, затем снова показывалась, и так несколько раз. Меня поражало, как разлагающиеся пальцы, вися буквально на волоске, болтались и подпрыгивали. Меня охватило болезненное оцепенение: я чувствовала, что палец может зацепиться за рукав и упасть, и мне тогда придется его искать в одежде, и в то же время мне хотелось посмотреть, удержатся ли пальцы на своих местах. Как только Мигель закончил с левой стороной, он быстро перешел на правую и заменил Марека. Он аккуратно и умело манипулировал окостеневшей рукой, в итоге мастерски завершив работу. Каждое движение тела заставляло голову поворачиваться из стороны в сторону, при этом вытягивалась шея, однако мягкие ткани остались в целости. Затем настал черед нескольких пар брюк и пары слоев кальсон, а мы с Луисом сняли носки, обнаружив в них скелетированные кости стопы и кусок частично мумифицированной подошвы.
Раздетым мужчина показался нам еще более старым и беззащитным. Я чувствовала смущение, как в тот раз, когда услышала запись голоса умершей женщины из Аризоны. Только лак на ногтях скрывал ее беззащитную наготу, пока два детектива и патологоанатомы – Уолт и я – исследовали травмы на ее голове. К счастью для косовского морга, в тот день Мигель работал быстро. Разрезав грудь пожилого мужчины, он сразу обнажил левую ключицу, чтобы вытащить засевшую пулю. Следующая пуля была извлечена из правой стороны живота. Судя по рентгеновским снимкам, третья находилась в области таза.
Марек был полон решимости найти третью пулю, но после того как его усилия оказались безуспешными, к прозекторскому столу подошел Эрик. Его заинтересовала задача, и он решил присоединиться к нашим поискам, но сначала ему захотелось узнать мнение антропологов по поводу того, куда могла переместиться эта пуля, если взять за отправную точку ее положение, зафиксированное рентгеновским снимком. Луис, Мигель и я не смогли прийти к единому мнению по этому вопросу: рентгеновский снимок был сделан с очень близкого ракурса, и по нему нельзя было понять, что мы видим – тень подвздошной кости или тень седалищной, хотя обычно их трудно спутать, потому что первая – плоская, расширяющаяся и имеет гребень, а вторая более объемная и скругленная. Эрик начал прощупывать подвздошную область – ничего. Мы перевернули тело на живот, чтобы получить доступ к седалищной области – она находится под ягодицами. Эрик полностью погрузился в поиски пули: он сделал несколько вертикальных разрезов ткани ягодиц и осмотрел каждую складку, заглянув даже в расщелину. В этот момент Эрик больше всего походил на врача общей практики, потому что было видно, что по работе ему не раз приходилось осматривать интимные места своих пациентов, и он старался делать это тактично.
Поиски пули под руководством Эрика продолжались около получаса. Все это время мы с Луисом провели на ногах. Я очень устала, позднее на смену усталости пришла грусть. Я дважды выходила на улицу, постоять на крыльце с закрытыми глазами и поднятым к солнышку лицом. На то самое крыльцо, где я в мае успокаивала шведского антрополога.