Что меня удивляет, так это то, что я практически не слышу о конкуренции за водные ресурсы, когда смотрю новости о столкновениях на Ближнем Востоке. Вместо этого я вижу, как люди бросают в танки камни, и слышу закадровый комментарий об «ответных атаках», о количестве убитых за последний месяц израильских и палестинских детей. Из новостей обычно нельзя понять, почему это насилие продолжается так долго и как в этих местах умудряются жить «обычные люди», а не только экстремисты. Аналогичное впечатление недосказанности оставляли большинство репортажей о геноциде в Руанде в 1994 году и о конфликтах в бывшей Югославии на протяжении 1990-х. Как потребитель новостей я получала салат из риторики противоборствующих сторон, пропаганды, ангажированных мини-уроков истории, приправленных кучей картинок, смысл которых я смогла понять, только обратившись к альтернативным источникам информации.
Вернувшись из Руанды в 1996 году, я часто слышала вопросы типа таких: «Разве это все не потому, что хуту и тутси ненавидят друг друга? Все убивают друг друга из-за какой-то племенной вражды? Слава богу, здесь такого не может быть!» За исключением тех власть предержащих, кто задумывал и разжигал убийства в Руанде, люди, которые жили там тогда, ничем не отличались от нас с вами – они точно так же искали любви, защиты, да просто жизни!.. Некоторых из них принудили стать убийцами, других – жертвами. Это может произойти в любой точке мира: на Западе, на Востоке, в странах первого, второго, третьего, десятого мира, в развивающихся регионах и в регионах развитых. Где угодно. Я не была бы так уверена в этом, не побывай я в Руанде. Произошедшее там не было межплеменным насилием. Решение устроить геноцид тутси было примерно таким же странным и необоснованным, как, к примеру, решение убить всех, кто в пятницу вышел из дома в рубашке с длинными рукавами. Так что… Нет никаких веских причин. Есть только интересы отдельных групп и борьба за ресурсы – природные и любые другие.
Здесь важны еще и терпимость общества к взяточничеству и моральная неразборчивость, которая позволяет без угрызений совести убивать собственных соседей – просто ради получения их земли и домов. В противном случае вряд ли в Руанде всего за три месяца погибло бы порядка миллиона человек. Вряд ли в Вуковаре разрушили бы только хорватские дома. Те, кто не попал в списки на уничтожение, должны были или поверить, или смириться с пропагандой, утверждающей, что их соседи другие, а значит, заслуживают смерти. Мои слова нашли отклик у студентов. В конце концов, все мы сталкивались с ситуациями «свой – чужой»: кто-то сам был другим, а кто-то – назначал этих других.
Если жизнь людей защищена от влияния пропаганды, тогда основные предпосылки для таких явлений, как массовые убийства, либо отсутствуют вовсе, либо, по крайней мере, не являются столь серьезной проблемой. Подтверждением тому – одна удивительная история, произошедшая в 1997 году в Руанде: боевики ворвались в школу и приказали ученикам разделиться на хуту и тутси. Дети отказались, заявив, что «здесь нет ни хуту, ни тутси: мы все – руандийцы». Боевики расстреляли почти всех детей. Этот инцидент шокирует, однако в нем скрыта и надежда: дети оказались способны на бóльшую мудрость и мужество, чем их родители. Убежденность этих детей в своей правоте, должно быть, была основана на ощущении того, что их близость друг к другу намного важнее принадлежности к какой-либо этнической группе. Важно помнить, что это случилось с постгеноцидными детьми, которые росли в условиях уже новой пропаганды о том, что же «на самом деле» произошло в 1994 году, а также преодолевали такие испытания, как страх или слепая жажда мести. Тем не менее эти дети нашли общий язык, они объединились, и мне кажется, это стало возможным в том числе потому, что их коммуникация была основана на знании правды – эти дети буквально видели геноцид – и понимании роли различных людей в этих событиях. Однако важно помнить: судебно-медицинское расследование вносит важный вклад в обнажение этой правды, поскольку ее полное раскрытие невозможно без исследования мертвых, чьи истории переводят на язык живых судебные антропологи. Не будь криминалистики, массовые захоронения безоружных гражданских можно было бы при небольших умениях выдать за братские могилы погибших в войне солдат.
Благодаря этому выступлению перед студентами я вспомнила разговор с Лесом Лайтом, старым другом нашей семьи. Я только-только вернулась из первой миссии в Руанде.
– Ты знаешь, что теперь это твоя мицва, – сказал Лес.
Его серьезный тон свидетельствовал о том, что он хочет передать мне какое-то наставление, но я не была точно уверена, что знаю смысл слова «мицва». Как я обнаружила, первоначальное значение слова «мицва», или «заповедь», включает в себя идею добродетельного поступка или обязанности нести добродетель. Лес говорил мне, что после того, что я пережила в Руанде, у меня теперь есть долг: делиться этим знанием. Как судебный антрополог я всегда понимала, что у меня есть долг перед мертвыми, что я должна помогать им рассказывать о том, что с ними произошло. Но я не осознавала, что за тем долгом последует другой.
Однажды я слышала, как кто-то сказал: «Правда не возвращает мертвых, но позволяет им быть услышанными». Работая с организацией «Врачи за права человека» и трибуналами ООН, я помогла голосам мертвых быть услышанными в зале суда и записанными в учебниках истории, и для меня это большая честь. Это было моим долгом, исполнение которого требовало отстраненности и дисциплины. Но моя мицва требует теперь, чтобы я говорила от своего лица – так, чтобы другие люди могли почувствовать, что происходило там во время всех этих событий. И я бы не выполнила этот свой долг, если бы просто показала студентам слайды и сказала: «Это то, что мы сделали» или «Это то, что я видела». Да, я попала туда, потому что я судебный антрополог, но именно потому, что я – человек, который это «делал» и «видел», – я чувствовала, думала, мечтала, плакала и принимала близко к сердцу все, что происходило.
Благодарности
Трудно выразить словами благодарность тем людям, чьи имена перечислены здесь, но все же хочу сказать: я абсолютно уверена в том, что эта книга появилась на свет лишь благодаря тому, что вы есть в моей жизни: Суттират Энн Ларларб, Сэм Браун, Дэвид Кофф, Мсиндо Мвиньипембе Кофф, Кимера Кофф, Джери Кофф, Пол и Гвера Мвиньипембе, Боб Кофф, ушедшая от нас Кэрол Ферри, Эми Уйематсу, доктор Лу Энн Вандснайдер, а также мой дед Гарри Н. Кофф, который дал мне книгу о Помпеях, когда мне было семь лет, а затем многие годы дарил книги о словах и их значении и об искусстве создания историй и который, увы, не дожил до сегодняшнего дня и потому не может увидеть, сколь вдохновляющими были его подарки.
Я благодарю Изобель Диксон из литературного агентства Блейка Фридмана, Пэтти Мусбругер из литературного агентства Стюарта Кричевски и Ли Будро из издательства Random House за то, что мои друзья и родные не остались в итоге моими единственными читателями.
Приложение ТрибуналаНачатые и завершенные судебные процессы
ЦЕРКОВЬ В КИБУЕ
Клемент Кайишема. Врач и префект (губернатор) Кибуе. Осужден по обвинению в геноциде (4 эпизода). В 1999 году приговорен к пожизненному лишению свободы.
Овед Рузиндана. Бизнесмен из Кибуе. Осужден по обвинению в геноциде (1 эпизод). В 1999 году приговорен к 25 годам лишения свободы.
ГАРАЖ В КИГАЛИ
Жорж Рутаганда. Бизнесмен, второй вице-президент Национального комитета «Интерахамве», молодежного ополчения «Национальное республиканское движение за развитие и демократию» (Mouvement Républicain National pour le Développement et la Démocratie, MRND). Осужден за геноцид и преступления против человечности (истребление). После апелляции к обвинению были добавлены два эпизода убийства. Обвинен в убийстве по общей ст. 3 Женевской конвенции. Это был первый приговор, вынесенный МТР за военные преступления. Однако ни один из эпизодов убийства не признан преступлением против человечности. В 1999 году приговорен к пожизненному лишению свободы.
СРЕБРЕНИЦА
Дражен Эрдемович. Офицер 10-го диверсионного отряда армии боснийских сербов. Признался в участии в убийстве более тысячи человек в Пилице 16 июля 1996 года. В 1996 году признал себя виновным в преступлениях против человечности (1 эпизод). В 1996 году приговорен к 10 годам лишения свободы. В 1997 году по апелляции приговор смягчен до 5 лет. Вышел на свободу в 2000 году.
Радислав Крстич. Генерал-майор армии боснийских сербов и командир корпуса Дрина. Осужден по обвинению в геноциде (1 эпизод), обвинению в преступлениях против человечности (1 эпизод) и по обвинению в нарушении законов и обычаев войны (организованное принудительное перемещение, убийства, причинение страданий, преследования; 1 эпизод). В 2001 году приговорен к 46 годам лишения свободы. Подана апелляция.
Момир Николич. Заместитель командира разведке и безопасности 1-й Братунацкой бригады легкой пехоты армии боснийских сербов (Братунацкая бригада). В 2003 году признал себя виновным в преследованиях как преступлениях против человечности, но не признал – в геноциде. В том же году был приговорен к 27 годам лишения свободы. В 2006 году по апелляции приговор смягчен до 20 лет. В 2014 году досрочно вышел на свободу.
Драган Обренович. Заместитель командира Зворникской бригады армии боснийских сербов. В 2003 году признал себя виновным в преследованиях как преступлении против человечности. В том же году приговорен к 17 годам лишения свободы. В 2012 году досрочно вышел на свободу.
Видое Благоевич. Командир 1-й Братунацкой бригады легкой пехоты армии боснийских сербов. Обвинен в соучастии в совершении геноцида (1 эпизод), в преступлениях против человечности (истребление, убийство, преследование и бесчеловечные действия) (4 эпизода) и одному эпизоду нарушений законов и обычаев войны (убийство). В 2005 году приговорен к 18 годам лишения свободы. В 2007 году приговор смягчен до 15 лет. В 2012 году досрочно вышел на свободу.