Цены у них, конечно, аховые. Самое дешевое пиво – 350 рублей за бутылку. Взял подороже – за 400 – и чипсы. Пиво и чипсы – идеальная пара. Одно портит печень, другое – желудок. Но мне уже нечего бояться.
Пиво было слишком горьким, и это больше всего меня расстроило. Хотелось приятно посидеть, но горькое пиво всегда вгоняло меня в тоску, напоминая, что я выбрал явно не самый вкусный напиток из возможных. Вернулся к столику. Брюнетка уверенно тянула одного из соседей за собой. Она накинула ему на шею лежащий на столике галстук и повела мужика, как на привязи, в комнату, где его ждал увлекательный, но непродолжительный танец. Может быть, она даже разрешит потрогать свою грудь, за отдельную плату, разумеется. Но он может это себе позволить. А вот парнишки, получившие только поцелуи, не могут, поэтому с нескрываемой завистью смотрели за этим «крестным походом». Уверен, они и замуж бы позвали, если бы могли себе это позволить. Это же круто – жена-стриптизерша, каждый день тебе будет приват танцевать, вернее, каждую ночь. Вот только стриптизерши не торопятся замуж, желая урвать если не Михаила Прохорова, то хотя бы владельца какой-нибудь не самой мелкой компании или директора крупного молокозавода. Так сказать, хотят плавать как сыр в масле. А такие мелкие сошки в виде меня или этих парнишек их только забавляют. Но весь этот выбор куска пожирнее выглядит очень мерзко. Чувствуется фальшь в происходящем, не понимаю, зачем люди сюда ходят. Что они, сисек, что ли, не видели? Да включи ты интернет и смотри, сколько влезет, причем бесплатно. Разницы практически никакой, что ты пялишься на них живьем, что на картинке. А здесь даже пиво невкусное.
Не успел я развить мысль, из-за шторки выскочила брюнетка. Та самая, что смело раздавала поцелуи за сто рублей. Она взглянула на партнершу, та продолжала восседать на шесте и крутилась юлой. Мы встретились взглядами, но я быстро повернул голову, делая вид, что наблюдаю за пируэтами ее напарницы. Однако брюнетка решила, что я именно тот, кто нуждается в ее танце, и направилась прямиком к моему столику.
Сквозь смесь кальяна, еды, алкоголя и пота пробился тонкий сладковатый аромат духов.
– Привет, – сказала она, усаживаясь на стул напротив меня.
– Привет, – ответил я и присосался к бутылке.
Брюнетка поправила рукой мокрые волосы и улыбнулась мне. Я подумал, что для такой «грязной» работы она довольно часто принимает душ. Вот если бы она блестела бы от пота и пахла соответствующе, кто-нибудь задумался бы, а так ли приятно ему получить этот интимный танец, нужен ли он вообще кому-то?
– Развлекаешься?
Я пожал плечами. Не очень-то это было похоже на развлечение. Специально сделал хмурым лицо, думал, она поймет и пересядет к кому-то еще, но нет, сидела и не собиралась уходить.
– Что пьешь, красавчик?
Ха-ха, нашла красавчика.
– Пиво, – ответил я и скривился, – горькое.
– Да, пиво у нас не очень, – согласилась она.
«А как же корпоративная этика?» – продолжали роиться мысли в моей голове.
Брюнетка продолжила фразу:
– А вот девочки очень даже. Лучшие в городе.
Я бы так уверенно не заявлял, впрочем, я и не сравнивал.
– Хочешь пойти вон в ту комнату?
– Да мне и здесь неплохо сидится.
– Но тогда я не смогу танцевать только для тебя. А ты же хочешь, чтобы я скрасила твои серые будни?
Скрасила серые будни. Так мы, оказывается, коллеги. Вот уж не знал. Видимо, у нас настолько невзрачная, скучная жизнь, что кто угодно и чем угодно способен ее разукрасить.
– Да, только это мне сейчас и нужно, – ухмыльнулся я.
Она снова улыбнулась и протянула мне руку.
Нет, как все-таки мерзко выглядят подобные сцены. Даже скорее унизительно. Ведь ясно же, что она не сгорает от желания танцевать, и уж тем более для меня, ей без разницы, перед кем трясти задницей, лишь бы платили, ей хочется денег, только денег, да побольше, побольше, как в том анекдоте. А я должен делать вид, что так и должно быть, я просто мечтаю, чтобы передо мной потрясли своими прелестями за две тысячи рублей, или сколько это стоит.
– Пошли?
– Погоди, – остановил ее я, – ты знала, что представители некоторых видов китов могут жить больше ста лет?
Брюнетка удивленно посмотрела на меня, но не ответила.
– Представляешь, такие махины живут сто лет. Сто лет они плавают под водой, едят этот чертов планктон, пугают корабли, бьют хвостами по воде, пускают фонтаны, погружаются на три километра в глубину, поют. Ты знала, что киты могут петь?
– Нет, – она снова села на стул, и удивление в ее глазах сменилось растерянностью.
Ей явно никто никогда не рассказывал про китов.
– Киты будут плавать сто лет, петь Мэрилина Мэнсона, а я умру от долбаного рака.
– У тебя рак?
– И нет денег. Вот только жалкая пятихатка, и та не моя.
Я думал, она встанет,
я думал, она уйдет,
я думал, она пойдет к другому столику,
я думал, она испугается,
я думал, она назовет меня идиотом,
но нет. Ничего подобного. Она снова взяла меня за руку и сказала:
– Пойдем, тебе понравится.
Вот он – мой первый раковый бонус, не считая Валериного шашлыка. Но Валера-то друг, а здесь незнакомка.
Она усадила меня на диванчик, она села мне на колени, она расстегнула бюстгальтер и вывалила свои груди у меня перед самым лицом. Ее соски практически касались моих губ. Казалось, стоит открыть рот, и они запрыгнут в него так же стремительно, как ведро на веревке падает в колодец. Но я не открывал рот. А только, наоборот, отодвинулся подальше. Брюнетка затряслась, словно в конвульсиях, а затем стала резко, но ритмично двигаться. Она шлепала себя, она изображала страсть, виляла задом, как заведенная. Возможно, впервые она танцевала искренне, от души.
Но мне не понравилось. Мне и не могло понравиться, и я не думаю, что многим по-настоящему нравится. Такие танцы для парнишек, вроде тех, со сторублевыми купюрами, которые ни разу груди, кроме груди собственной матери, не видели, ну или если в раздевалку девочек подглядывали. Это им в радость, это для них незабываемые впечатления, и уж они точно не пожалеют никаких денег. А для парней вроде меня такие танцы – это фальшь, это имитация чувств, страсти, любви, жизни. Они пустые, как однотонные обои, которые вроде должны украшать комнату, а на практике только обезличивают ее. Это какой-то дикий самообман. Даже проститутки кажутся более честными в этом отношении. С ними точно знаешь, за что платишь. Здесь же ни удовольствия, ни удовлетворения я не получил.
Да и вообще я думал о том, что неправильно извлекать пользу из своей болезни. Зачем я сказал ей про рак? Вот зачем? Хотя я не предполагал, что все обернется подобным образом, скорее, наоборот. С другой стороны, почему бы и нет, люди сами охотно идут на такие поступки, понимая, что мне сейчас не сладко. Ой как несладко. Должна же быть хоть какая-то компенсация. И уж точно грузиться из-за неожиданного бонуса, когда каждая минута на счету, невероятно глупо.
Тем более, что деньги она все равно взяла. Хоть пятисотку, но взяла. Пропрыгав на мне две песни, брюнетка чмокнула меня в щеку, затем встала и сказала:
– Поправляйся, красавчик, – уверенная, что теперь мне просто ничего не останется, как выздороветь, стать долларовым миллионером и радоваться жизни.
Уж она-то меня вернула к ней, к этой самой жизни.
И в этот самый момент я вспомнил, что видел ее в кульке. Она училась на курс или на два младше. Видимо, не доучилась, а может, и не мечтала, как другие, о большой сцене. Меня она точно не вспомнила.
Выйдя из кабинки, я остановился посреди бара. Мой столик был уже занят веселой компанией парней, на шесте крутилась очередная стриптизерша, брюнетка скрылась за шторкой, пошла принимать очередной душ. На часах было около четырех часов утра. Нужно было возвращаться, а то Валера ненароком проснется и сильно удивится, не обнаружив меня в квартире. Вдохнув напоследок аромат кальяна, я вышел на улицу.
Город окутал туман. Светало. Мне вспомнилась песня «Сиреневый туман». И правда, туман был каким-то густым и сиреневым, звезды уже не горели, горели фонари, и было пустынно и тихо. Пустынно и тихо, как у меня в душе. Город спал мирно и беспробудно. Даже дворники еще не проснулись. Я шел по улицам и слушал тишину. Сейчас она не казалась мне пугающей.
Спал и Валера. Его храп встретил меня у самого порога. Насладился тишиной. Я специально погромче тряхнул ключами. Он услышал, заворочался, перевернулся на другой бок. У меня есть минут пять, чтобы отрубиться и поспать пару часиков. Мне хватило минуты. Как только голова коснулась подушки, я словно начал падать в пропасть и тут же увидел себя бегущим по полю среди ржи и ловящим маленьких детей, играющих на краю этой самой пропасти и так и норовящих ухнуть в нее со всего разбегу. Это был сон. Может, стоит перечитать Сэлинджера?
– Ну, ты и мастер поспать, – раздался надо мной голос Валеры. – Я уже в душ сходил, чай два раза попил, с Ингой поговорил.
Я открыл глаза. Валера сидел рядом и натягивал носки.
– Сколько время?
– Полвосьмого. Все раковые больные любят так подрыхнуть?
– Не знаю, я со всеми не общался.
– Шашлык будешь?
– А есть еще или ты уже за свежим сгонял?
– Не, со вчера пару кусочков осталось.
– Не хочу. Как-то не тянет с утра шашлыком заправляться.
– А меня тянет.
И он вытащил тарелки с теплыми кусками мяса из микроволновки, положил их в лаваш, обильно полил кетчупом и, причмокивая от удовольствия, съел.
– Зря отказался.
– Угу.
– Короче, – неожиданно сменил тон товарищ, – у Инги есть хороший онколог, сегодня она узнает насчет него, и пойдешь к нему на прием. Ясно тебе?
– Ясно, – буркнул я.
Вот что он такого хорошего мне может сказать? Да ничего.
– Так, ладно, я поехал, – продолжил Валера, – будь на связи, а не как вчера.
– Угу, – повторил я.
– И давай не расклеивайся. Мы тебя вытащим.