Мама Алены снова прослезилась и кинулась обнимать нас.
Зал притих. Переваривал увиденное. Так сказать, сменил гнев на милость.
Ведущий сочувственно произнес, что, к сожалению, подобных историй сотни и даже тысячи, и стал просить девочку прочитать стихи. Она застеснялась, но студия разразилась громкими аплодисментами. И вот она встала и начала читать.
Не скажу, что это были самые красивые стихи из тех, что мне довелось услышать, конечно же, нет, но, черт возьми, столько чувства, столько боли в них было, такая невероятная жажда жизни, что я сам едва не разревелся как девчонка. У нее даже изменился голос, стал уверенным, звонким. Она совсем не была похожа на ту робкую Алену, испуганно смотревшую на маму и стесняющуюся своей лысой головы. Удивительное преображение.
Меня буквально размазало по дивану от чувств. Теперь уже я сжимал руку Луизы так, что она едва не вскрикнула.
Тринадцать лет всего девочке. Черт возьми, тринадцать. И ей придется уйти. Почему вообще такие люди должны уходить?
А студия притихла. И это была какая-то необычная тишина, какая-то поглощающая тишина, всасывающая в себя. И время словно зависло где-то в невесомости.
Алена же, закончив читать, так же робко, как и минуту назад, зашагала обратно к дивану.
Вот и кто узнал бы о ней, если б не наш фонд? А о других? Да, люди могут хотеть глупостей, но это их право, даже у смертников спрашивают про последнее желание, так чем онкобольные хуже смертников? Да, я тоже просил деньги на прыжок с парашютом, но этот прыжок во многом и заставил меня пересмотреть свои взгляды на жизнь. Исполнять свои желания – прекрасно, но помогать другим еще круче, еще приятнее, еще ценнее. И вместо того, чтобы наезжать на нас, лучше бы задумались, а что сами хорошего они сделали на этой планете?
Я со злостью посмотрел на депутата, но не успел ничего сказать. Яркие оранжевые пятна замелькали перед глазами, а в ушах снова отчетливо звучал голос Валеры:
– Илюха, ты слышишь меня? Нет? Блин, да приди уже в себя!
Но я, напротив, потерял сознание.
Очнулся в гримерной. Нашатырь быстро приводит в чувство. Перед глазами все плыло, но бородатый доктор в белоснежном халате парой хлестких пощечин легко вернул меня в реальность.
– Живой? – обеспокоенно спросил он.
Я кивнул. Послышался громкий выдох облегчения. Луиза стояла рядом и обеспокоенно смотрела на меня.
– Все нормально, – обратился уже к ней я.
Через минуту мы вернулись на площадку и досняли передачу. Как только окончились съемки, все начали фотографироваться с Аленой, с ведущим, со мной, Луизой и остальными звездами. Все улыбались, были крайне вежливы, будто и не было никакого конфликта, даже тот депутат подошел к нам и невозмутимым тоном предложил поселфиться. Затем сфотографировался еще с кем-то и понесся в другую студию на очередные съемки. Он в думе бывает вообще?
Мне было грустно, и я смотрел всю дорогу в окно. Капли дождя разбивались о стекла, как дни моей жизни, и медленно растекались по ним. Самолет только следующим утром, но мотаться по Москве мне не хотелось, тем более в дождь. Луиза сидела на переднем сиденье и поддакивала таксисту. Он нес что-то про мэра, о том, как меняется столица, о том, что вечно не хватает денег, ведь цены в очередной раз подскочили, а он уже несколько лет не был на море. Хорошо бы съездить в Крым, тем более сейчас, когда есть такая возможность, но дорого, очень дорого, он не может себе этого позволить, хоть и обещал маленькой дочери. Я не мог его слушать и вставил наушники. Бархатный голос Стинга завораживал своей мелодичностью и красотой, я закрыл глаза и растворился в музыке. Дождь и Стинг. По телу бегали мурашки.
Надо было пригласить семейство Григорьевых на ужин, но мы как-то закружились и совсем про них забыли, а они, видимо, постеснялись навязываться. Мы, собственно, даже не попрощались.
В гостинице Луиза кинулась созваниваться с родителями, я же
просмотрел парочку новых заявок,
выложил новый пост о ток-шоу,
выложил несколько снимков дождливой Москвы,
нашел видео Алены в интернете, она читала то же стихотворение и одно другое, менее эмоциональное,
около часа пересматривал его,
написал Луизе, что собираюсь спать,
добил сезон «Сола»,
хотелось рисовать на обоях, но было нельзя.
Нельзя. Как часто мы слышим это отвратительное слово.
А потом что-то накатило, я открыл мини-бар и выпил все содержимое.
Давно меня так не тошнило, казалось, что я выплюну легкие вместе с желудком и остальными внутренностями. Но нет. Обошлось без этого.
Утро встречал с вертолетами. А ведь про Несси я так и не рассказал. И Луиза не напомнила. Вот черт. Непонятно зачем, получается, приехал, а уже пора на родину. И еще вертолеты…
Вернуться домой не получилось. За час до выезда из гостиницы позвонила какая-то Надежда, представилась, сказала, что редактор программы и пригласила на НТВ. Я бы точно послал ее куда подальше, но это был второй шанс рассказать о Несси.
Что я и не преминул сделать. Правда, ожидаемого эффекта достигнуть не получилось. Все как-то вяло прослушали мою историю и не отреагировали на призыв о помощи в розыске.
В целом же передача мало отличалась от предыдущей. Разве что другие декорации, ведущий – депутат, и вместо актрисы позвали малоизвестного мне актера. А в остальном чуть ли не слово в слово.
Я даже вновь услышал голос Валеры. Откуда он берется? Непонятно. Скорее всего, срабатывают обезболивающие. Но слишком часто меня начало глючить. Нехорошо это.
Но из Москвы я так и не уехал. Пришлось идти на третью передачу на канал «Россия». Здесь я уже знал, чего ожидать, поэтому крайне отстраненно следил за происходящим и практически не реагировал ни на похвалу, ни на обвинения. Я не хотел упоминать про Несси – бесполезно, однако Луиза была не согласна и все же поделилась со зрителями моей бедой. Ох уж эти женщины.
Мне было интересно, кого же на этот раз пригласят, а они решили выпендриться и вообще никого не позвали. Точнее, никого из тех, кто обращался в «Дримс» за помощью. Позвали представителей других фондов, и те стали расписывать, какие они чудесные и распрекрасные. Как там вещает нам народная мудрость? Всяк кулик хвалит свое болото? Так и есть. Я не стал дожидаться финальных кадров и сымитировал очередной приступ. Заканчивали уже без меня.
Больше сниматься мне не хотелось, хотя после эфиров бюджет фонда вырос в три раза и был уже больше семи миллионов. А число заявок увеличилось вдвое. Как ни крути, сила телевидения огромна. Но тратить время на новые передачи было утомительно и бессмысленно. А вот кино… Позвонил какой-то малоизвестный режиссер. Да, это не Спилберг, и не Скорсезе, но было бы удивительно, если бы со мной связались их агенты. Я так-то вообще не актер, но режиссер что-то разглядел во мне и предложил хоть и не большую, но заметную роль в своем новом фильме.
Вот как так? Месяца полтора назад я бы прыгал до потолка от такого предложения, а теперь лишь сдержанно улыбнулся, но тем не менее согласился. А чего б и не сняться? Не фуры же с цементом разгружать.
Жизнь фонда наладилась, а вместе с этим пришла и ненужная, но приятная популярность. Количество подписчиков в инстаграм стремительно приближалось к шестизначной сумме. А после известия о съемках в кино приблизилось и к семизначной.
Я понимал, что это ненадолго, но, может, поэтому мне и вскружило голову.
Режиссер оказался приятным в общении. Вежливый, обходительный. Стал рассказывать, что как только меня увидел, то понял – роль моя.
Вот и пригодилось кульковское прошлое.
Даже пообещал гонорар. Я бы и бесплатно согласился, да даже сам бы заплатил, а тут еще и деньги получу, вообще сказка.
Единственный минус, что шел лишь подготовительный период, а съемки должны были начаться только через месяц-полтора.
И этот месяц прошел, точнее, можно сказать, пролетел крайне продуктивно.
Я побывал в Японии и катался на их скоростных поездах.
Я объездил практически всю Европу.
Я посмотрел матч на Камп Ноу и видел вживую, как Месси забивает очередной красавец-гол после невероятно исполненного штрафного.
Я поплавал в Байкале, холодная, но кристально чистая вода.
Я съездил в Якутию и посмотрел на карьер трубки «Мир». Огромная такая и глубокая дырень, ее даже из космоса видно. Пахнет только неприятно – сероводородом, зато из нее достали алмазов на несколько миллиардов долларов. Удивительно, что, когда я стоял на смотровой площадке и глядел на дно карьера, покрытое подводными водами, к карьеру подъехал микроавтобус, из которого вышла делегация буддистских монахов в своих оранжевых кашаях. Один из них стремительно пролевитировал прямо на площадку. Остальные воспользовались ногами.
Я подержал настоящий неограненный алмаз в руках. Холодненький такой и тяжеленький. Похож на большущий кусок соли. Меня провели на так называемую обогатительную фабрику, где эти самые алмазы извлекают, а потом в сортировочный цех. Не скажу, что дико приятное зрелище, однако раньше я не имел не малейшего понятия, как добывают алмазы. А тут продемонстрировали весь процесс.
Я катался на слоне в Индии.
Я гладил панд в Китае.
Я поплавал в океане. Не скажу, что сильно отличается от моря. Штормит только сильнее. Потом я лежал на пляже, слушал шум волн и голос матери, дочитывающей мне «Тараса Бульбу». Я предлагал ей поехать со мной, но она отказалась. «Зачем я там? – сказала она. – Это же твои мечты, а я вообще боюсь воды».
Я налетал немыслимое количество миль, один раз меня даже ссадили с рейса. Плохо стало, ничего не поделаешь.
И, наконец, я побывал на концерте Radiohead и познакомился с Томом Йорком. Он вытащил меня на сцену, назвал крутым и бесстрашным человеком, и я спел с ним «Creep», а потом мы ели мороженое, я спросил его про вафельные стаканчики, но он только рассмеялся. Видимо, не понял вопроса. Мой английский оставляет желать лучшего.
Короче говоря, использовал раковый бонус на полную катушку. Только теперь не нужно было ни у кого просить денег. Каждый день мне сыпались предложения что-нибудь прорекламировать, стать лицом какого-нибудь бренда, или в одном из видео передать привет кому-нибудь, или озвучить слоган. Не скажу, что соглашался на каждое предложение, я все-таки не проститутка, но и совсем отказываться было глупо. Я накопил неплохую сумму и положил в банк, будет маме наследство. Хотя, когда Луиза узнала о том, что у меня практически нет шансов на спасение, сперва наехала на меня за то, что ничего не сказал, а во-вторых, раструбила об этом всем на свете, и меня срочно включили в какую-то программу по тестированию нового секретного и суперкрутого лекарства, которое способно спасти даже таких безнадежно больных, как я. Если, разумеется, окажется по-настоящему эффективным. И вот так просто взяли и включили. Будто я действительно был настоящей знаменитостью или уникальным ученым, работающим над государственно важным изобретением.