Отхожу.
– Мы не будем о тебе вспоминать.
Кроу танцует.
Мир взрывается.
Бет
Конец
Голос Кэтчин стих, а вместе с ним – ветер.
Пыль опустилась на землю, и в окна снова пролился свет. Только не яркий, дневной, а мягкий, утренний.
– Уже наступило завтра? – ахнула я. – Как мог пройти целый день?!
Кэтчин пожала плечами.
– Я же сказала – это надолго.
Еще она говорила, что не знает, куда нас приведет конец истории. У меня было такое чувство, словно меня перенесло через океан в дальнюю, чужую страну. Только я понимала, что это не мир поменялся, а мое представление о нем, нечто очень важное в моем сознании, и теперь я смотрела на все по-другому, но не могла точно описать эти перемены.
Я взглянула на папу и ахнула. Он выглядел ужасно. Его лицо помрачнело, и кожа как будто сморщилась. В последний раз я его видела таким после того, как умерла. Только сейчас он смотрел не на меня. А на Кэтчин.
– Мне жаль, – проговорил он. – Мне так жаль.
Она еле уловимо улыбнулась.
– Я же говорила. Поздно меня спасать.
– Теперь понимаю. – Его голос оборвался. Я растерянно перевела взгляд с папы на Кэтчин, а потом она сказала:
– Где-то сто шагов на запад. Мы заперли вход. Забрали ключи. Но вам дверь откроется.
– Ключи от чего? Что в ста шагах на запад? – недоумевала я.
Никто мне не ответил. Папа встал. Причем в полный рост, расправив плечи. И я внезапно осознала, что все эти месяцы он горбился. Его сморщенное лицо разгладилось и приобрело ясное, решительное выражение. Последний раз я видела папу таким, когда была жива.
Его морщины сейчас казались еще глубже и в них стало больше печали, но в остальном он выглядел как прежде. Даже лучше – как человек, которым он мог бы стать, если бы принял жизнь без меня. Возможно, это история Кэтчин так на него повлияла, или он постепенно менялся глубоко внутри, или и то и другое – не знаю.
– Бет, – сказал он, – нам пора.
Я замешкалась, не решаясь оставить Кэтчин. Правда, после этой части рассказа она не выглядела такой же уставшей и хрупкой, как после предыдущих. Да, концовка ее вымотала, но она словно сбросила груз с души. В ней чувствовалась непривычная легкость.
Кэтчин посмотрела на меня и широко улыбнулась. Я моргнула, не веря своим глазам. Она улыбнулась. По-настощему.
– Иди, Теллер, – сказала она. – Еще увидимся. И не переживай. Ты все поймешь, когда придет время.
Когда мы с папой выходили из палаты, я гадала над значением ее истории, а уже на улице поняла, что совет очень правильный. Когда придет время, я все пойму, а пока буду наслаждаться тем, что папа идет уверенно, расправив плечи. Я уже забыла, каково это, когда он – ведающий, а я – девочка-бабочка.
Поэтому не задавала вопросов о том, куда мы едем. Только после того, как папа позвонил Элли и договорился с ней о встрече, я поняла, что мы возвращаемся к началу.
У дома папа остановил машину.
– Можно проехать дальше, – заметила я, показывая на узкую ленту дороги. – Намного дальше.
– Знаю, – ответил папа. – Мы поедем, но только после того, как поговорим.
Мне не понравились мрачные нотки в его голосе. Теперь не я переживаю, пап. А ты.
– О чем? – осторожно уточнила я.
– Сегодня мы отправимся в одно место, и я не хочу, чтобы ты туда заходила. Обещай, что не зайдешь.
Он надеялся от чего-то меня отгородить? Пускай.
– Ладно.
– Пожалуйста, Бет.
– Я же сказала – ладно! – Он все еще встревоженно хмурился, и я добавила уже более серьезным тоном: – Честное слово, пап. Не зайду.
Он кивнул и поехал дальше. Элли уже стояла у дома, прислонившись спиной к машине и глядя на деревья.
Папа припарковался и подошел к ней.
– Вы принесли то, что я просил?
Она кивнула и махнула рукой на два фонарика, лежавшие на капоте. Папа взял один и пошел к руинам. Элли схватила другой и поспешила за ним.
– Вы правда считаете, что здесь еще можно что-то найти? – спросила она. – Все окрестности тщательно обыскали.
– За это отвечал Дерек Белл, верно?
– Э-э… верно. Это имеет значение?
– Да. Думаю, что да.
Папа обошел руины, повернулся и зашагал прочь.
На запад.
Ровным шагом.
Считая себе под нос.
Кэтчин говорила про сто шагов от дома, и не знаю, как папа это понял, но еще вчера утром, когда мы были у Белла, у него в голове родилась какая-то теория, и я понятия не имела, что это за теория. И от этих мыслей у меня ныло в области висков, как будто разум еще не был готов связать все детали. Я помотала головой, отбрасывая тяжелые мысли, и последовала за папой и Элли, наслаждаясь прогулкой на свежем утреннем воздухе.
На восьмидесяти шагах по земле пролетел порыв ветра, совсем рядом, словно опережая нас. Кроу? Как в истории? Я обернулась, отчасти ожидая ее увидеть, но за нами никого не было.
Папа досчитал до ста и остановился.
Вокруг были только грязь да деревья.
– Вы получили какую-то подсказку? – спросила Элли с сомнением в голосе.
– Вроде того, – ответил папа. Он вовсе не выглядел разочарованным. Наоборот, внимательно оглядывался. А через секунду что-то заметил и побежал дальше. Мы с Элли поспешили за ним и очутились на большой поляне.
На ней я тоже не увидела ничего примечательного. А вот папа увлеченно всматривался в землю, медленно обводя взглядом всю поляну. Потом он помчался к большому валуну, нависающему над поверхностью, и встал в его тени.
– Это здесь! – крикнул он.
Мы подбежали к нему и увидели металлическую дверь на петлях, вделанную в землю. Она была широко открыта, и за ней виднелись ступени, ведущие вниз.
Элли ахнула.
– Что это?
– Вы же сами сказали, что старый Оскар Шольт верил в конец света. Видимо, он построил бункер.
Элли посмотрела на темную корочку на двери и побледнела.
– Это что, запекшаяся кровь?
– Похоже на то.
– Эй? – позвала она. – Есть там кто-нибудь?
Никто не ответил. Элли покачала головой.
– Может, там лежит кто-то раненый. – Она включила фонарик, зажала его под подбородком и начала спускаться по лестнице.
Папа бросил на меня строгий взгляд. Я подошла к поваленному дереву, уселась на него и сказала:
– Видишь? Никуда не иду. Я же обещала, пап!
Он одобрительно кивнул и полез вслед за Элли. Какое-то время я слышала, как подошвы его ботинок стучат о металлические перекладины, а потом все стихло.
Я оперлась ладонями о кору и откинулась назад, прислушиваясь к журчанию воды в реке неподалеку. В воздухе чувствовался резкий запах эвкалипта, солнечные лучи пробивались между крон деревьев, образуя на земле любопытные узоры из света и тени. Казалось, это красивое, умиротворяющее место, и я готова была просидеть здесь хоть целый день.
В тишине было легче принять перемены, которые вызвала во мне история Кэтчин. По телу разлилась волна спокойствия. Впервые со дня моей смерти я поняла, что все будет хорошо.
А потом заметила странный блеск в грязи и нагнулась приглядеться.
Это были частично вдавленные в землю очки.
Внезапно все, о чем рассказывала Кэтчин, и все, что мне довелось увидеть в этом городе, слилось воедино. Связующие нити протянулись в моем мозгу, и в голове вспыхнуло осознание. Я вскрикнула от боли и схватилась за голову. Перед глазами развернулась вся цепочка событий. А потом все стихло; я опустила руки и уже по-новому взглянула на поляну.
Упавшее дерево у кромки леса.
Нависающий над землей валун, похожий на лежащее на боку яйцо.
Глаза-зеркала, спрятанные в грязи.
На этой поляне Хвататели схватили Изобел Кэтчин. Тоннели – это коридоры бункера. Птичья клетка с белыми деревянными прутьями – детский дом, обшитый белыми досками. Очки в золотой оправе с фотографии, которую мне показал папа, когда мы впервые пришли на руины.
Александр Шольт был одним из Едоков.
Его труп нашли после пожара.
И я знала, кто его убил. Кто убил их всех.
Со стороны бункера донесся шум. Кто-то поспешно взбирался по лестнице. Вскоре на поверхность пулей вылетела Элли и помчалась к деревьям. Она согнулась пополам, и ее вырвало в траву.
Папа неспешно поднялся вслед за ней. Похоже, его тоже тошнило, но он сдержался. Он подошел к холодному камню, оперся о него руками и опустил голову, пытаясь выровнять дыхание.
Несколько минут спустя Элли выпрямилась, вытерла губы рукавом и дрожащим голосом произнесла:
– Я к реке. Умоюсь.
Папа махнул рукой, но с места не сдвинулся. Я молча подошла к нему. Похоже, он не готов был говорить.
Потом Элли вернулась, петляя между деревьями. Она вышла на поляну, бледная как смерть. Казалось, она состарилась лет на десять.
Папа выпрямился, и они измученно посмотрели друг на друга, словно на их плечах лежал вес всего мира.
Элли заговорила первой.
– Их там держали.
– Да, – сказал папа. – И не одну.
Она нервно кивнула.
– Я видела куртку. На столе. Не знаю, заметили вы…
– Заметил.
– Само собой. – Элли обхватила себя руками. – Так вот, я ее узнала. Это куртка Дерека Белла. Тысячу раз его в ней видела. Он… он тоже в этом участвовал?
Второй Едок.
Я его видела.
Практически разговаривала с ним.
Не зная, какой он на самом деле.
В нашу первую встречу Кэтчин сказала, что папа не поверит в чудовищ, но они правда существовали. Скрывались за человеческой личиной, и весь мир видел в них обычных людей.
– Да, скорее всего, – ответил папа. – Вместе с Александром Шольтом. Директор Кавана и воспитатель Флинт обо всем знали, но им платили… Вероятно, за молчание. И сотрудничество. Вполне вероятно, что некоторых жертв брали из дома.
Элли ахнула, словно ей ударили копьем в грудь.
– Как они могли? Кто вообще на такое способен?! Только ради денег?!
– Не только. Ради власти. Осознания собственной важности. Порочного наслаждения. Я не знал ни Кавану, ни Флинта, но подозреваю, что у них не было нравственного стержня.