Смеется.
– Лгунья. Нет ни родителей, ничего нет. Маленькая потерявшаяся радуга.
Я отползаю назад, упираюсь спиной в камень.
– Не бойся, мы находим потерявшееся, – говорит Второй. – И тебя нашли.
– Мы тебя схватим, – соглашается Первый.
– Не подходите! – кричу.
Они не боятся.
Я маленькая, они большие.
У них есть крылья.
Цепкие когти.
У меня – только я.
Я не свожу с них глаз.
А сама ощупываю стену.
Ищу камень. Оружие. Что-нибудь!
Ничего не нахожу.
Они приближаются.
За маской слышен вдох.
– Она повреждена.
Второй недоволен.
Повреждена – это плохо?
Плохо для них, хорошо для меня.
– Да, – говорю, – я сломала руку. Разбила голову. Со мной все не так.
– Ее можно залатать, – говорит Первый.
– Чтобы снова сломать? – спрашивает Второй.
Первый пожимает плечами.
– Не наша забота. Наше дело – хватать. Латать. Отдавать ему.
Второй кивает.
Первый бросается ко мне.
Я замахиваюсь кулаком. Пинаюсь. Кричу.
Бесполезно.
Нечеловеческое создание крупнее меня.
Быстрее меня.
Сильнее меня.
Меня схватили.
Внизу
Мы парим над лесом голых веток.
Я не бьюсь.
Нет крыльев.
Если высвобожусь – упаду.
Первый кружит в воздухе.
Под нами каменная глыба. Похожа на яйцо, лежащее на боку.
Напротив – дерево.
Между ними – грязь.
Несемся прямо к ней.
Желудок подлетает к горлу.
Кожа вот-вот лопнет.
Земля раскрывается, словно пасть.
Нас поглощает.
Падаю на пол. Встаю. Еле держусь на ногах. Серая дымка.
Ладонь ударяется о холодный камень. Стена.
Стена переходит в пол. Пол переходит в потолок.
Тоннель.
Второй говорит Первому:
– Надо сказать ему, что мы схватили.
– Я скажу. Ты ее залатай.
Крылья Второго опускаются от разочарования.
– У тебя хорошо выходит. Будет блестящая, как новая.
Второй выпрямляется. Гордый.
Мой желудок закручивается в узел.
Я – кукла.
Добыча.
Для него.
По-настоящему главного. Первый – главный только для Второго.
Есть кто-то еще.
Второй берет меня за руку.
Куда-то ведет.
Я не сопротивляюсь.
Сейчас мне некуда бежать.
Коплю силы. Жду, пока появится возможность.
Перед нами дверь.
Серая, как и все.
Второй ее распахивает. Вталкивает меня внутрь.
Вижу полки.
На них прозрачные кубики желе.
Не может быть.
Это что-то другое.
Дверь закрывается.
Щелкает замок.
Я взаперти.
Второй бросается ко мне. Я отпрыгиваю.
Поднимаю руки.
Сломанная не собирается в кулак.
Не может меня защитить.
Второй пролетает над моей головой.
Приземляется у полок. Берет два кубика, подбрасывает в воздух.
Сверху выбрасывается металлическая рука, ловит кубики.
С потолка свисает много рук.
Кубики летают туда-сюда.
Слепляясь.
Разлепляясь.
Второй наблюдает за руками.
Я осматриваюсь.
Ищу оружие… выход… что-нибудь.
Ничего нет.
Слышу мамин голос в голове: «И знания можно использовать как оружие, Из».
Она так сказала, чтобы я согласилась пойти в школу.
Вовсе не значит, что это правда.
Второй глупее Первого.
Может, о чем-то проговорится?
– Что это за место? – спрашиваю.
– Сюда мы приносим краски.
– Я отдам вам часть своих красок, если поможете мне выбраться.
Второй смеется. Звук высокий. Резкий.
– Краски не для нас! Мы находим. Даем. Себе не оставляем. Они для него.
– Кого «него»?
– Того, кто забирает цвета.
Бессмысленно.
Сверху кто-то шипит.
Руки растворяются в облаке пара.
Что-то падает.
Желе. Другой формы. Не кубик, а сфера.
Второй выцепляет его из воздуха.
– Лекарство!
Подлетает ко мне.
Я отхожу.
Нетерпеливо фыркает, шлепает сферу о мою сломанную руку.
Пытаюсь ее счистить.
Счищать нечего.
Она впиталась в кожу.
Жжет.
Снаружи. Потом внутри.
Падаю.
Корчусь.
Кричу.
Жжение слабеет.
Чувствую его все меньше, меньше, потом – ничего.
Приподнимаюсь.
Нет боли. Нигде.
Трогаю руку. Целая.
Лекарство.
Второй возвышается надо мной. На руку падает вторая сфера.
Пытаюсь смахнуть. Слишком поздно. Она – часть меня.
В этот раз нет жжения.
Только туман в голове.
Второй выволакивает меня из комнаты.
Пытаюсь запомнить дорогу.
Не могу.
Все сливается в серость. Один тоннель. Потом – другой.
Я в комнате. Большой? Маленькой?
Не знаю. Меня клонит в сон.
Мир постепенно меркнет.
Хвататель бросает меня на пол.
Не на пол. На кровать.
Голова ударяется о подушку.
Он уходит.
Я борюсь со сном.
Проигрываю.
Бет
Правда
Кэтчин резко оборвала свой рассказ и повернулась к окну. Она сидела, всматриваясь в длинные вечерние тени, а я обдумывала услышанное.
Чудовища, иные места. Измерения. Все это казалось невероятным, но я чувствовала, что Кэтчин не лгала. В конце концов, я – живое доказательство тому, что в мире больше граней, чем нам кажется. Ладно, не живое… но все же доказательство.
Только мы пока не узнали, как Кэтчин вернулась в наше измерение в ночь пожара.
– Не можешь же ты остановиться на этом моменте?! – выпалила я. – Как ты спаслась?
Само собой, она не обратила внимания на мои слова. Я посмотрела на папу.
– Спроси ее, что было дальше!
Он проигнорировал меня и сказал, обращаясь к Кэтчин:
– На сегодня все, да? Ничего страшного. Я еще зайду.
Что на него нашло? Мы даже не добрались до пожара, а его-то нам и надо расследовать! Вдруг Кэтчин к нам повернулась, и я со стыдом обнаружила, что глаза и щеки у нее впали – ей было тяжело рассказывать эту историю. Папа это заметил. В отличие от меня.
Он встал и улыбнулся.
– Может, мне с кем-нибудь связаться? С вашим родственником, например?
– Переживаете, что я совсем одна? – Ее губы сложились в злую ухмылку, четко говорящую: «Оставьте меня в покое!» – Не стоит. У меня есть кое-кто.
Папе явно хотелось уточнить, кто именно, но он сдержался. Я пошла за ним к двери, но обернулась на Кэтчин, прежде чем выйти. Просто чтобы убедиться, что она в порядке.
Она смотрела прямо на меня.
Нет, конечно нет. Она смотрела сквозь меня, на папу. Я подавила желание помахать ей и выскочила в коридор до того, как дверь захлопнулась.
Я не проходила сквозь стены при папе. Зачем лишний раз напоминать ему о том, что я мертва? К тому же мне и самой приятно было вести себя, как живой человек. Если бы я потеряла осознание вещественности мира, я бы начала пролетать через все, словно… ну, призрак.
В приемной чуть убавилось пациентов, и у стойки дежурила только та светловолосая медсестра, которая нас встретила. Она выпрямилась, увидев папу, и с заметным любопытством спросила:
– Долго вы там сидели! Ну как, она вам помогла? Она не очень хорошо помнит события той ночи.
Все пациенты тут же повернулись к нам и прислушались.
Папа едва заметно улыбнулся. Он понимал, что им хочется свежей информации, чтобы обсудить с родными. Разумеется, он не собирался их подкармливать. Хорошие полицейские не сеяли слухи. Вместо этого папа сказал:
– Ей бы не помешала поддержка семьи. К ней кто-нибудь приходил?
Медсестра покачала головой.
– Соцслужбам удалось найти только ее мать. Девочка сбежала из реабилитационного центра в городе. Мама приедет ее забрать где-то через неделю.
Не приедет. Я думала, что папа им скажет. Как ни странно, он всего лишь поблагодарил сестру и отправился к выходу, а пациенты и сама медсестра разочарованно посмотрели ему вслед.
– Почему ты уходишь?! – возмутилась я. – Как они смогут позаботиться о Кэтчин, если не знают, что ее мама умерла?!
Папа ответил, только когда мы дошли до безлюдной парковки.
– Она не умерла.
– Она утонула в реке!
– Сомневаюсь, Бет.
Я растерянно нахмурилась. Неужели он не поверил в эту историю?
– Кэтчин не врала. Я в этом уверена.
– Я этого и не говорил. Она рассказывала правду, только по-своему.
– В смысле?
– Что ж… взять, например, мерцающих чудищ. Если смотреть на горизонт в жару, кажется, будто он мерцает. Она целый день бродила по берегу, скорее всего, страдая от жажды и не до конца понимая, что есть что. Поэтому приняла мерцающий горизонт за несущихся на нее чудищ.
– Ладно, а с чего бы ей воображать, будто ее мама умерла?
– Если это мама отправила ее в реабилитационный центр, вполне возможно, что Кэтчин почувствовала себя преданной и покинутой – отсюда история о смерти. К тому же несколько месяцев назад здесь и правда пронесся ураган. Помнишь, об этом говорили в новостях? Многие постройки из-за него пострадали, но никто не умер.
Все сходилось, но я не готова была сдаться.
– А как же другое измерение? Хвататели?
– Когда в жизни все круто меняется – например, тебя кладут в реабилитационный центр, – ты чувствуешь себя там, как в чужом мире. А работники центра наверняка давали ей лекарства.
– Ей было плохо от этих «лекарств»!
– Отходить от наркотиков тяжело, Бет.
О… Значит, Кэтчин сплела все эти события в одну историю, не лживую, как и сказал папа, но лишь отчасти правдивую. Мне стало очень обидно за то, что я во все поверила.
Папа достал телефон и взглянул на экран. Потом пробормотал:
– Голосовое сообщение.
Он нажал кнопку и приложил телефон к уху. А через несколько секунд тяжело вздохнул.
– Что такое? – спросила я.