– Банковские счета, – ответил он, убирая мобильный в карман. – Тома Каваны и Мартина Флинта. Мы следили за операциями по их счетам в надежде отследить передвижения Каваны. Или даже Флинта – мало ли, это не он сгорел при пожаре. Так вот, у них обоих намного больше денег, чем должно бы быть.
И что с того?
– Что это значит?
– Вполне возможно, что они присваивали часть денег, которые должны были идти на детский дом. Вот и объяснение тому, почему сбежал Кавана. – Папа сердито покачал головой. – Как я и думал – это пустая трата времени! Пожар начался из-за плохой проводки, огонь разгорелся быстро, как это обычно и бывает. Кавана понял, что проверки не избежать, и скрылся. Флинт задохнулся в дыму. А пока искали директора, нашли девочку-подростка, которая сбежала из города и не имеет к этому делу никакого отношения.
Он выхватил ключи из кармана и направился к машине.
– Куда теперь? – спросила я.
– В отель.
В отель, где он снова утонет в пучине горя, потому что ему не надо думать над расследованием.
– Может, перекусишь? На главной улице есть кафе, вроде неплохое. Наверное, оно еще открыто.
– Не голоден.
Он с утра ничего не ел, и здесь дядя Кельвин не придет с порцией вкусной тушеной говядины и запасом отборных шуток. Рассмешить папу ему пока не удавалось, а вот есть он его заставлял успешно. Сейчас же позаботиться о папе могла только я.
– Перекуси сандвичем, – попросила я.
Он не удостоил меня ответом и устало поплелся дальше. Я в отчаянии выкрикнула:
– Папа, не молчи! Поговори со мной. Вот же я!
Он ненадолго замешкался, а потом сказал, не отводя взгляда от дверцы автомобиля.
– Нет. Тебя нет.
А потом сел в машину и завел двигатель.
– Неправда! – крикнула я ему вслед. – Я здесь!
Шум мотора заглушил мой голос. Папа унесся прочь. Я осталась в одиночестве. Правда, мне было одиноко и до того, как он уехал. Странно, что с ним я чувствовала отчужденность, но ощущала себя частью семьи рядом с дядями и тетями, хотя они как раз меня не видели.
Все шло не так, как мне хотелось. Я думала, расследование поможет папе взять себя в руки. Теперь на это не стоит надеяться.
Зачем Кэтчин нам соврала?
Глупо на нее сердиться, но я ничего не могла с собой поделать. И сердилась за то, как легко она меня обманула. И она не дала никакого намека на то, что дело более запутанное, чем кажется. Нет бы придумать что-нибудь любопытное о пожаре, раз все равно сочиняешь! Чтобы папа поверил, будто здесь кроется настоящая тайна. Конечно, неправильно так думать, но сейчас меня это не волновало.
Кипя от злости, я влетела обратно в больницу, прямо сквозь стены и двери, и остановилась у кровати Кэтчин, уже собираясь на нее накричать.
Она посмотрела прямо на меня.
– Долго ты.
Я подавилась своими же словами и произвела ряд бессмысленных звуков, после чего все-таки смогла составить предложение:
– Ты меня видишь?
Она закатила глаза.
– Как?! Только папа меня видит!
Кэтчин зевнула, словно для нее разговоры с призраками были обычным делом.
– Моя мама могла видеть умерших.
Значит, и она могла. Потому что сила всех женщин ее рода перетекала из одного поколения в другое и собралась в ней.
Невероятно. Кто-то помимо моего отца мог меня видеть. Разговаривать со мной. Я была так поражена, что не знала, что сказать.
А Кэтчин как ни в чем не бывало спросила:
– Твой папа тебя убил?
Я разинула рот от удивления.
– Чт… Нет, конечно! Что ты такое ужасное говоришь?!
– Тогда почему ты его преследуешь?
– Я его не преследую. Я за ним приглядываю.
– Тогда кто тебя убил?
Я пожала плечами.
– Какой-то водитель потерял управление в сильный дождь. Просто несчастный случай.
Она нахмурилась.
– Тогда почему ты тут застряла?
– Я не застряла.
– Ты на этой стороне. Как будто у тебя остались незаконченные дела или вроде того. Если тебя не убили, почему ты так плохо справляешься с тем, чтобы быть мертвой?
– Что за чушь? Разве можно с этим хорошо справляться?
– Да. Двигаться дальше. На следующую ступень.
– Э-э… может, это и есть моя «следующая ступень»?
– Вряд ли. Это предыдущая. Тебя никуда не тянуло?
– Нет… – Я осеклась. Да, после того, как я умерла, у меня перед глазами плясал яркий свет, словно блики на гранях кристалла. Я бы пошла навстречу этим краскам, если бы не услышала, как меня зовет папа.
Кэтчин внимательно наблюдала за выражением моего лица.
– Дай угадаю. Ты собиралась уйти на другую сторону. А потом решила, что будет лучше таскаться за этим печальным стариком.
Я нахмурилась.
– Вовсе он не «печальный старик».
– Выглядит жалко.
– Ну, само собой, ему грустно после того, что произошло.
Кэтчин распахнула глаза и заговорила сладким голосом:
– Неужели с ним случилось что-то ужасное? – А потом сощурилась и холодно добавила: – Нет, подожди – с тобой. Ты умерла. Не он.
– Это и его горе!
Мне не нравились ее слова. Тем более что глубоко внутри я понимала: в них есть доля истины.
В груди снова закипела ярость, и тело окутал жар, от которого защипало кожу.
– Ты ничего о нем не знаешь. А вот я знаю кое-что о тебе, Изобел Кэтчин. Не была ты ни в каком другом мире, и твоя мама не умерла. Просто отправила в лечебницу для наркоманов! – Жар ударил мне в голову, и каждое мое слово пылало. – Лучше разберись со своей жизнью, а нас с папой оставь в покое!
Лампа под потолком взорвалась.
Я вскрикнула от неожиданности. Кэтчин юркнула под кровать и пряталась там, пока не погасли искры и не перестало падать стекло.
– Ты в порядке? – спросила я, когда она вылезла.
– Ага. – Она встряхнула одеяло, смахнула с матраса осколки и забралась на матрас. – Не благодаря тебе, конечно.
– Это из-за меня она лопнула?
На самом деле я понимала, что да – из-за меня. Жар, окутавший мое тело, вышел наружу. Просто верилось в это с трудом.
– Ты знаешь, как я это сделала?
– Призраки могут такое проворачивать, если очень разозлятся. Или обрадуются, или расстроятся – не важно. Мама мне об этом говорила.
Я посмотрела на разбитую лампу неверящим взглядом. Со мной такое случилось впервые. Правда, меня ничего так сильно не сердило с тех пор, как я умерла.
А теперь вся негативная энергия покинула меня, выплеснувшись наружу. Злоба больше не заволакивала мое сознание, и я поняла кое-что важное.
Кэтчин считала, что папа меня подвел. Сначала она думала, что это из-за него я умерла, а сейчас – что из-за него я не могу «двигаться дальше». Она всего лишь пыталась мне помочь. Просто делала это по-своему.
– Извини, что накричала… За все извини.
Кэтчин пожала плечами, как будто ей было не важно, чувствую я себя виноватой или нет, но я поняла, что ей приятно.
– Как тебя звать, девочка-призрак?
– Бет. Бет Теллер.
Она усмехнулась.
– У тебя тоже фамилия странная. Белый хозяин дал?
Я помотала головой.
– Она не мамина, а папина. И вроде ничего не значит, разве что… Папа, так сказать, всегда ведает, как лучше поступить. Отличает хорошее от плохого.
По крайней мере, раньше так было. До моей смерти я всегда обращалась к нему за советом. Но теперь он не знал, как правильно поступить. Не понимал, что надо позвонить тете Вив. Видимо, теперь я стала Теллер.
Только он меня не слушал.
Я взглянула на разбитую лампу.
– Слушай, Кэтчин… Твоя мама не говорила, могут ли застрявшие призраки, мм, касаться живых людей? Обнимать или… или держать за руку?
Она хмыкнула.
– Так вот какой у тебя план? Держать папочку за ручку до конца его жизни?
– Нет, не совсем, – слукавила я.
Кэтчин показала пальцем на дверь.
– Вон отсюда, Теллер. Возвращайся, когда будешь готова принять помощь и двигаться дальше.
– Кэтчин…
– Вон! – крикнула она.
Я вылетела из больницы, не дожидаясь, пока разозлю ее еще сильнее. Лучше подождать, пока она успокоится, а потом снова к ней прийти. Только помощь мне нужна не чтобы уйти из этого мира. А чтобы остаться.
Я повернула в сторону отеля, в который папа заселился сегодня утром. На самом деле идти было не обязательно – если бы я представила папу, я бы сразу к нему переместилась. Однако мне хотелось пойти пешком, чтобы вернуться туда к тому времени, как он уснет. Чтобы не пришлось смотреть, как он плачет. Поэтому я неспешно шагала по городу и до отеля добралась уже при свете мерцающих звезд.
Он назывался «Озерный», потому что из комнат на верхнем этаже, в старой части здания, покрытой обшивочными досками, открывался вид на озеро за отелем. Папа взял номер в более современной кирпичной пристройке, с видом на дорогу.
Я проникла в комнату и с облегчением отметила, что он храпит, развалившись на кровати. Лампу он оставил включенной. Мягкий свет падал на его впалое, осунувшееся лицо.
Он совсем не походил на моего папу. Вообще ни на чьего папу.
В голове зазвучал грубый голос Кэтчин: «Так вот какой у тебя план? Держать папочку за ручку до конца его жизни?»
На одну предательскую секунду я задумалась над тем, не ждет ли меня в самом деле нечто лучшее, чем бесплодные попытки заставить папу снова стать прежним. Я затолкала эту мысль на окраины сознания, где ей и было место. Нет, он нуждался во мне. И я придумала, как ему помочь. Если у меня получится влиять на мир живых, это все изменит, совершенно точно. Может, я смогу связаться и с другими членами семьи. Увидеть их сияющие лица…
Невозможно. Я уже видела кустистые брови тети Джун, хмуро нависшие над глазами, то, как она разочарованно качает головой и как черные кудри сердито подпрыгивают.
Тетя Джун часто называла меня девочкой-бабочкой, потому что я жила в настоящем, отбрасывая то, что меня отягощало, как бабочки бросают свои опустевшие коконы. Она говорила, что я всегда сегодняшняя и никогда – вчерашняя и что моя мама была такой же. Мне это нравилось, потому что так я чувствовала себя ближе к матери, которую никогда не видела.